101
— Да вы фотографируйте, не стесняйтесь. Потом еще дома налюбуетесь, — радушно предлагаю я иностранцам. От удивления, что я еще и говорить могу, они чуть не подпрыгнули. Любопытство их теперь совсем зашкалило.
— Сдрасдвуй, — смог, наконец, выдавить из себя один из них. — Мы спросим тибя нескилька фапросиф, — говорит он по-английски, но с сильным акцентом.
В ответ я закатила глаза и состроила им рожу, на что они в восхищении снова что-то залопотали друг другу.
— У типя ессь имя? — спрашивает самый резвый из них. И карандаши в руках у всех пятерых повисли над блокнотами.
— Да, меня зовут семь-пять-девять-три-три-девять-х/один, — слышу, как зашипел за столом тер Борчт, но, видно, решил не вмешиваться.
Иностранный белохалатник смотрит на меня в замешательстве и поворачивается к Надж:
— Как типя совут?
Надж чуток поразмыслила:
— Джессика-Миранда-Алисия-Мандарин-Бабочка, — она, похоже, очень довольна своей изобретательностью и гордо мне улыбается.
Белохалатники снова о чем-то переговариваются, и я слышу, как один из них удивленно повторяет: «папошка?»
Дальше очередь Ангела. Они все смотрят на нее:
— Ми путим сфать типя Малинькайа дефачка, — говорит их начальник, видимо, решив не напрягать свое серое вещество очередным странным именем.
— Ладно, — соглашается Ангел. — А я тогда буду звать тебя Белый-лабораторный-халат.
— Похоже на индейское имя, — говорю я.
Теперь в нашу содержательную беседу вступает новый белохалатник:
— Расскашите нам про фаш инстинкт напрафления. Как он рапотает?
— Как будто внутри меня встроена Система Глобального Позиционирования, Джи Пи Эс, — честно отвечаю я им и начинаю развивать мысль дальше, — говорящая система. Я ей говорю, куда мне надо лететь, а она мной руководит: сделай двадцать миль, поверни налево, съезд девяносто четвертый и так далее. Очень командовать любит.
— Правта? — доверчиво округляют они глаза.
— Конечно, неправда, идиоты, — рассердилась я на такую редкостную тупость. — Откуда мне знать, как она работает. Я только знаю, что она безошибочно посылает меня в прямо противоположную сторону от таких тупиц, как вы.
Теперь даже азиаты, кажется, раздражены. Еще пять минут, максимум, и они больше не выдержат и закончат наш высокоинформативный разговор.
— Как фысако фы мошете летать?
— Не знаю точно, дайте мне проверить мой желудочный альтиметр. — Опускаю глаза вниз и на пару инчей поднимаю на животе футболку. — Где же он? С утра вроде был на месте.
— Так высоко, как самолет? — нетерпеливо допытывается Белый-лабораторный-халат.
— Выше, — уверенно говорит Надж.
— Высе, тем самалет? — восхищенно вступает третий член группы.
Надж убежденно кивает:
— Мы так высоко можем залететь, что там даже не слышно, как резинка вокруг пальца вертится — бз-бз-бз. — Она сделала несколько вращательных движений пальцем и насупилась. — Вы имеете в виду игрушечный самолет?
Тер Борчт не выдерживает и вскакивает на ноги.
— Хфатит! Вы ничего не добейтесь от этих недоделки!
— Ну что ты, Борчтик, не нервничай. Такие хорошие люди пришли с нами поговорить. Они знают, мы можем летать очень высоко. Они знают, мы можем всюду найти дорогу, даже в темноте. Они знают, что мы летаем со средней скоростью сто миль в час. Я уверена, они хотят узнать о нас поподробнее.
Ну-ка, думаю, дай я этой морковкой у них перед носом помашу, вот и посмотрим, что они дальше будут делать. Проведем и сами маленький научный эксперимент.
Похоже, клюнули на мою морковку. Пятеро иностранцев как сумасшедшие записывают каждое мое слово. А тер Борчт, скрипнув зубами, тяжело опустился на место.
— Тебе бы, Борчтик, надо было прекратить есть жареное. — Похлопав себя по животу, показываю ему на его массивное брюхо. Подмигиваю ему и с серьезным видом поворачиваюсь к азиатам-белохалатникам:
— Вам, может быть, будет интересно узнать, что нам требуется значительное количество топлива. Каждые два часа плюшки, молочный коктейль, куриные котлетки, стейк, сосиска и…
— Гамбургеры, — подсказывает Ангел, — морковный торт и пастрами, и жареная картошка, и…
— Вафли, — вступает Надж, — и французский батон, и картошка, запеченная с сыром и беконом. Бекон можно даже так, без картошки. В случае чего, сойдет просто хлеб с ореховым маслом и сникерс.
— Многослойный бутерброд, — рыкнул вдруг Ари хриплым голосом. Они совсем обалдели, как будто совершенно не ожидали от него дара речи.
Иностранцы сгрудились и давай наперебой что-то возбужденно лепетать. А я многозначительно повела нашим бровями, мол, сейчас нам и подфартить может. Глядишь, поесть дадут.
— Вам не нужен есть, — тер Борчт, очевидно, слегка успокоился. — Вы все равно скоро умирайт.
Главный азиат подходит к нему, что-то говорит, и тер Борчт снова заводится. Слышу, как он отвечает:
— Нет, уже поздно!
— Почему ты не можешь залезть в их головы? — шепчу я Ангелу. — Сделай, чтобы они везде муравьев увидели или что-нибудь в этом роде.
— Не получается у меня ничего. Я пробовала. Только начинаю пробираться — меня как будто выпихивает кто. Словно заслонка какая-то стоит с пружиной.
— Не надо было в красках еду расписывать. Я теперь точно проголодалась, — шепотом жалуется Надж. И Ари тут же подхватывает:
— Я тоже.
— И я, и я, — пищит Тотал, — я готов одного из них живьем сожрать.
Мы скривились от отвращения. Есть этих иностранцев даже с голодухи никому из нас неохота.
Но тут все присутствующие, включая тер Борчта, азиатов-белохалатников, нас и даже флайбоев, поворачиваются на звук открывающейся двери.
В комнате стоит МУМ. И, если честно, при виде меня на ее лице не заметно большого счастья.
