Мэри

Меня обнаружил садовник. Я лежала в конусе солнечного света, перемазанная рвотой и кровью. Сознание отказывалось воспринимать реальность, и я снова и снова проваливалась в омут беспамятства, лишь ненадолго приходя в себя.

— Боже милостивый! — Он наклонился надо мной, и я замерла от страха. — Что здесь произошло? Девочка, что с тобой?

Грубая, точно кора дерева, ладонь нежно коснулась моей щеки. Я вздрогнула и посмотрела на него. Язык превратился в распухший кусок мяса, почти закупорив гортань. Я попыталась сглотнуть и скорчилась от боли. Испачканные кровью ноги горели от многочисленных порезов, кто-то словно вырезал ножом по живому, по мне. Я не могла ни говорить, ни убежать. Я была точно загнанное животное, которое ждет, что сделает человек — прикончит или спасет. Мне было все равно, что он сделает, лишь бы боль утихла.

Приехали полицейские. С недоумением смотрели на меня, задавали вопросы, на которые я не могла ответить. Вызвали «скорую», и, пока она ехала, полиция опросила садовника и мистера Босли-Грина. Всех потрясло, что столь ужасное событие произошло в день свадьбы его дочери. Наконец меня увезли в больницу.

Я была пятном на светлом дне, досадная помеха, омрачившая праздник своим видом — голая, окровавленная на грязном полу. Меня следовало поскорее прикрыть и увезти как можно дальше. Все выглядело так, будто Дэвид заботливо спланировал страдания для меня, растянув на долгие годы.

В больнице меня навестил инспектор полиции, но говорить я по-прежнему не могла. События в памяти застряли обломками автокатастрофы: фрагменты веселья перемешались с осколками боли и ужаса. Действие наркотиков еще не прошло, и мир для меня был словно за мутным стеклом. Я не различала деталей, и все казалось каким-то нереальным. События я изложила инспектору, царапая каракули в маленьком блокноте. Настолько маленьком, что вряд ли его страниц хватило бы, чтобы поведать правду. Но силы меня оставили раньше, чем закончились чистые страницы.

— Мисс Маршалл, изнасилование — серьезное обвинение. Да еще на свадьбе! Молодой человек, которого вы обвиняете, очень расстроен тем, что с вами случилось. Узнав о происшедшем, он добровольно явился в полицию. Вы уверены, что излагаете только факты? — Инспектор проводил взглядом хорошенькую медсестру, которая вышла из палаты. Длинные ноги, едва прикрытые накрахмаленным халатиком, интересовали его больше, чем мои показания.

Я молча смотрела на него. Этот человек представления не имел, что я чувствую. Мне хотелось вывернуть себя наизнанку и сжечь то, что от меня осталось. Я ненавидела себя. Ненавидела за то, что сотворил со мной Дэвид. Доверие, дружба — будущее — все уничтожено. Я взяла карандаш и снова начала царапать в блокноте. Меня ведь так и не спросили, откуда все эти раны. Я подтолкнула блокнот к детективу. Кожу все еще холодило лезвие ножа.

— Он напал на вас с ножом?

Наконец-то искра интереса. Я в больнице провела три часа, но ни одна живая душа не поинтересовалась, кто нанес мне все эти раны. Детектив встал и прикрыл простыней мои ноги.

— Врач упомянул о порезах на ногах. Это ужасно. — Он раздвинул мои губы, посмотрел в рот и резко отпрянул.

«Это сделал он», — нацарапала я.

— Вооруженное нападение — совсем другое дело, мисс. Вы обвиняете мистера Дэвида Карлайла в том, что он напал на вас с ножом?

А что, изнасилования недостаточно? — хотела добавить я, но полицейский уже спрятал бумаги в карман и поднялся, собираясь уходить.

— Вы много выпили, мисс Маршалл? Вы соблазняли этого молодого джентльмена? Свободная любовь и все такое? Молодежь в наши дни — это настоящая трагедия.

«Подождите, — быстро написала я на новом листе. — Это правда. Поверьте».

Моя рука дрожала. Я протянула листок. Он даже не посмотрел на него.

— Вы можете передать свои записи через медсестру, мисс Маршалл. — Он разгладил ладонями форму. — Позвольте дать вам совет. В следующий раз пейте кока-колу.

Он подмигнул, и я никогда не забуду ни его сального взгляда, ни губ-гусениц, шевельнувшихся в усмешке.

Марри говорит, что я не больна. Он смотрит на меня, а мой взгляд устремлен на озеро, на ровную зеленоватую поверхность, как будто под водой спрятаны мои секреты. Конечно, он прав.

— Мэри, что вас так напугало, почему вы перестали говорить?

Он берет меня за руки. Как давно я не чувствовала человеческого тепла. Мне хочется рассказать ему все, рассказать, что сделал со мной Дэвид, пусть спасает жену и детей. Но если Джулия узнает правду, это нанесет ей рану, которая никогда не затянется. Мне следовало признаться ей десятки лет назад. Нельзя было молчать. Но теперь слишком поздно.

Вместо ответа я тяжело моргаю. Так нужно заговорить, но я не могу. Вся моя жизнь бьется в глотке. Помоги, Марри! — мысленно кричу я. — Спаси свою семью от этого человека, спаси от правды. Я не переживу, если Дэвид снова останется на свободе.

Я все смотрю на озеро. Медсестра уже возвращается. Меня охватывает паника. Я изо всех сил стараюсь открыть рот, выдавить несколько слов, звуков, хоть что-нибудь. Но результат один — звенящее молчание.

Кто-то должен его остановить, Марри! — Я молюсь о том, чтобы зять меня услышал. — Потому что в этот раз он пришел за Джулией.

На суде мне запомнились журналисты, тошнота и растерянность. Мои родители каждый день занимали одни и те же места в зале и стоически наблюдали за тем, как мою жизнь, словно труп, анатомируют перед судьей и присяжными. Я не могла заставить себя взглянуть на Дэвида, который под охраной полицейского неподвижно сидел на скамье подсудимых, но знала, что он там и время от времени бросает на меня взгляды. Я чувствовала, как расходятся по залу волны его интеллекта, его харизмы, я слышала его запах, к которому теперь примешивалась кислая вонь страха. Дэвид не желал сидеть в тюрьме. Там, где я уже очутилась.

— Суд идет, — возвестил пристав, я встала, и меня затошнило, закружилась голова. Живота еще не было видно, но пошел четвертый месяц беременности, и токсикоз не ослабевал.

— Дамы и господа присяжные, — начал обвинитель, — вскоре вы познакомитесь с фактами, убедительно доказывающими, что этот молодой человек, Дэвид Карлайл, изнасиловал женщину, которую, по его словам, любил.

Он сделал театральный жест в сторону скамьи подсудимых. Я опустила голову.

Мы были на свадьбе. Дурачились, играли. Мы веселились, забавлялись, мы были счастливы. Я думала, мне удастся сбежать от привычной жизни и начать новую, о которой я так страстно мечтала. И вот впереди маячит будущее, столь далекое от моих ожиданий, что я уже и не верю, что я — это я. Скоро я стану матерью.

Джеральд Киршнер, мой адвокат, — что в длину, что в толщину, с сальными патлами, крест-накрест прикрывающими череп, в бежевом костюме — прохаживался перед присяжными, излагая мою печальную повесть. То и дело он взмахивал рукой в мою сторону, дабы присяжные понагляднее представили ту ужасную ночь. Чтобы выплатить ему гонорар, мои родители продали большую часть земли в Нортмире.

— Двадцать четвертого июня жизнь этой молодой женщины навсегда изменилась. Мэри Маршалл, умная девушка, перед которой лежало большое будущее, подверглась жестокому нападению и изнасилованию.

Киршнер помолчал, ожидая отклика от потрясенной публики. Ничего подобного. Выступал он плохо, и присяжные заскучали с самого начала.

— Человек, которого обвиняют в столь гнусном злодеянии, находится сегодня в зале суда, и моя задача состоит в том, чтобы доказать вам и не оставить у вас сомнений, что Дэвид Карлайл, так называемый друг жертвы, виновен в жестоком преступлении.

Он разглагольствовал, описывая события того вечера так монотонно, что даже мне показалось, будто это бездарные выдумки. Я положила руки на слегка набухший живот, чтобы убедиться в том, что все реально и я не сочинила эту историю в попытке привлечь к себе внимание. Ребенок во мне — плод ненависти. Неужели я смогу его полюбить?

После вступительных речей на свидетельское место пригласили Джонатана. Он взошел на невысокий деревянный помост, и меня куснула боль, смешанная с раскаянием. А вдруг полицейский, приходивший в больницу, прав? А может, накачавшись наркотиками, я предлагала свое тело, словно игрушку? Джонатан подтвердит это: я флиртовала, меня явно влекло к ним обоим, когда мы плыли по озеру, я позволяла себе вольности в доме садовника, я баловалась наркотиками, раздевалась, танцевала.

Я обманывала себя. Дэвид много недель вожделел меня, но, пока мы дружили, я в другом своем качестве была для него недоступна. Мы играли в интеллектуальные игры, и, возможно, я получала от них больше удовольствия, чем он. В конце концов голодный рано или поздно набросится на угощение, которое маячит перед ним. Вот тут-то я и подумала, что, быть может, никакое это было не изнасилование, а старый добрый секс.

— Мистер Фелози, — обратился к Джонатану мой адвокат, — не могли бы вы рассказать нам, где встретились с Мэри Маршалл? — Он откашлялся и вытащил из кармана пиджака желтый носовой платок.

— На свадьбе, — нервно ответил Джонатан. Это был совсем не тот самоуверенный красавец, с которым я познакомилась летом.

— Говорите громче, мистер Фелози, чтобы присяжные вас слышали. И называйте полные имена, чтобы не возникло путаницы, — утомленно заметил судья.

— Я познакомился с Мэри Маршалл на свадьбе Амелии Босли-Грин.

— С кем мисс Маршалл пришла в тот день? — Киршнер встал прямо перед свидетелем.

— Ее пригласил Дэвид Карлайл, — уже погромче произнес Джонатан.

До сих пор все звучало правдоподобно. Он все говорил правильно. Почему же я затаила дыхание?

— Вы помните, в каком настроении мисс Маршалл пребывала на свадьбе, мистер Фелози? Она была счастлива, печальна, общительна…

— Протестую, — выкрикнул адвокат Дэвида. — Обвинение давит на свидетеля.

— Принимается. Осторожнее, мистер Киршнер. Мы только начали. Имейте в виду.

Джеральд Киршнер кивнул и смахнул пот с верхней губы.

— Пожалуйста, просто опишите ее настроение.

— Когда я ее увидел, она вела себя очень застенчиво и сдержанно. Как будто ей хотелось поскорее уйти оттуда. Она никого не знала. Похоже, Дэвид и его друзья ошеломили и очаровали ее.

— С кем мисс Маршалл в основном общалась во время свадьбы?

Джонатан не спешил с ответом. Он посмотрел на меня через зал, точно вспоминая тот вечер, как я цеплялась за Дэвида, как познакомилась с Джонатаном и его друзьями. Милая троица — Дэвид, Джонатан и я.

— В основном она общалась с Дэвидом Карлайлом. — Он сглотнул и осмелился бросить взгляд на Дэвида. — Мэри Маршалл не отходила от него ни на шаг.

— Не могли бы вы рассказать, что их связывало? — Киршнер тяжело дышал, словно уже безмерно утомился.

— Я давным-давно не виделся с Дэвидом, — нерешительно начал Джонатан. — Но… — он помолчал, будто сомневаясь, — но когда я уходил из домика садовника, то видел, как они целуются у озера. — Он снова помолчал и откашлялся. — А до этого Дэвид говорил мне, что он ее любит.

Мне обожгло легкие, и я повернулась к Дэвиду. Пустой взгляд, прямая спина. И бесстрастное лицо, будто речь не о нем.

— Вам не показалось странным, что Дэвид пригласил Мэри на свадьбу? Ведь там собрались представители высшего общества, а Мэри — простая официантка.

Я поежилась и опустила глаза, чтобы не встретиться ни с кем взглядом.

Итак, это был секс, сказала я себе. Самый обычный секс. Грубый, против моей воли, потому что иначе я бы была шлюхой. Отвращение к себе, то самое чувство, в котором я захлебнулась, когда Дэвид с меня слез, вновь заструилось по телу. Я научилась его подавлять, оглушать себя, хотя из-за этого и становилась бесчувственной ко всему остальному. О том, что произошло, напоминал лишь растущий во мне ребенок. Пока.

— Пожалуй, это был несколько необычный поступок, — согласился Джонатан. — В основном Дэвид общался с женщинами, принадлежащими к высшему… — он смущенно взглянул на меня, — к другому классу.

Мне уже было плевать на то, что Киршнер провалит мое дело. Мы встретились лишь однажды утром и быстро переговорили в его личном кабинете. Он все время потел и промокал лицо носовым платком.

— Справедливо ли будет сказать, что Дэвид пригласил Мэри Маршалл на свадьбу как… игрушку?

— Протестую! Давление на свидетеля.

— Принимается, — кивнул судья.

— Давайте выразимся иначе, мистер Фелози, — продолжил Киршнер. — Правда ли, что друзья Дэвида Карлайла насмехались над мисс Маршалл из-за того, что она работает официанткой? Правда ли, что они с удовольствием унижали ее, ибо, на их взгляд, Дэвид Карлайл привел ее как объект для шуток?

— Протестую!

Адвокат защиты вскочил с места, но Дэвид уже произнес твердое «да», и слово это громыхнуло в зале суда.

— Больше вопросов нет. — Джеральд Киршнер сел на место.

Я застыла от ужаса. Адвокат Дэвида меня распнет.

Уйти из «Лонса» оказалось совсем не сложно. Примерно так же вода просачивается между камнями. Незаметно, бесшумно. Сначала за мной неусыпно наблюдали, затем, убедившись, что я не представляю угрозы, стали навещать раз в час, с каждым днем я все глубже уходила в тень. Неприметная тень на стуле. И однажды тень покинула свой стул, а затем и лечебницу.

Я долго шла домой, мягкие тапочки истрепались быстро. Я примирилась с этим, как и со всем, что происходило в моей жизни. Добравшись до шоссе, я нашла тропинку, ведущую к дому. Удивительно, что никто не наткнулся на шагающую сквозь темноту мрачную старуху в больничном халате. Мне не оставалось ничего, кроме как попытаться самой навести порядок.

Я все еще нема. Мой голос в миллионе вздохов от меня. Я вхожу на кухню. У меня нет чувства, что я дома. Странно, но задняя дверь широко открыта, а внутри нет ни Джулии, ни детей, ни Марри.

Я прохожу по холодным темным комнатам, надеясь увидеть знакомое лицо. Вздрагиваю, почуяв неясное движение, дуновение воздуха. Там кто-то есть. Поворачиваюсь, каменея от страха, страшась ощутить касание ткани. Точно зная, где находится выключатель, я протягиваю руку, и свет озаряет Грэдина. Он стоит в странной гротескной позе, точно герой комикса. Мы молча смотрим друг на друга, и через миг я осознаю, что руки у него в крови.