Значит так, давай, дорогой читатель, обобщим вкратце: нас похитили из Антарктики. Там был холод собачий, не в обиду нашим собакам будет сказано. Сплошной снег, лед и ветер. Никаких фруктов. Купальник ни к черту не нужен. Телика нет. Кофе выпить негде.

А куда нас теперь эти поганцы доставили?

В Майами.

Любой нормальный человек решит, что, если хотеть напакостить, логичнее было бы делать наоборот. Перенести нас из Майами в Антарктику. Там, как в Сибири, только с пингвинами.

Ан нет.

Эти денежные мешки и всемогущие психи делают, что их задней ноге захочется. А нам остается только просить: мы к золотой молодежи никакого отношения не имеем, так что, пожалуйста, не тащите нас из ледяной Антарктики в развлекаловку богатеев и знаменитостей.

Почему? Да потому, что в Антарктике у нас свобода и полная смысла работа, которой мы можем гордиться. А на Майами мы пленники, охраняемые бездушными роботами-убийцами.

Согласись, дорогой читатель, ситуация — обхохочешься.

Не буду утомлять тебя описанием извечных деталей наших многочисленных похищений: скрученные липкой лентой руки и ноги, связанные крылья, запихнутые в черные пластиковые мешки для мусора, и так далее, и тому подобное. Короче, старая история, такая надоевшая, что у меня даже не хватает энтузиазма сопротивляться в полную силу. В результате, помимо ребра, сломанного в самолете, единственные последствия — фонарь под глазом да вывихнутая кисть.

Даже скучно.

Когда они развязали наши мешки и сорвали липкую ленту, которой мы были повязаны, выяснилось, что нас притащили на последний этаж высоченного здания. Вокруг целый лес таких же небоскребов. Внизу один из пляжей Флориды: белый мягкий песочек и океан. Я бы полжизни отдала, чтобы туда нырнуть. Правда, не сейчас, а когда прекратится этот страшенный ливень. Но сейчас все небо в тяжелых серых облаках и из них хлещет, как из брандспойта. Даже слышно, как дребезжит стекло под напором.

Я поначалу удивилась. В комнате полно окон, а они нас развязали. Не знают, что ли, про нашу привычку выпрыгивать из них при первой попавшейся возможности. Но Гозен быстро разъяснил причины такой беспечности:

— Эти окна выдерживают ураган силой до ста двадцати миль в час.

Он подошел к одному из окон и, с размаху навалившись всей тушей, поддал в стекло плечом. Мы было решили, что под страшный звон вот-вот с ним распрощаемся, но он только отлетел в сторону, а стекло даже не треснуло. «Черт побери!» — думаю я про себя. На самом деле, то, что я думаю, в печати не пропустят, поэтому условно давай, дорогой читатель, считать, что «черт побери» примерно отражает суть моей реакции на его наглядную демонстрацию.

— Через час начало аукциона, — оповещает нас Гозен. — Вас накормят.

Он выходит, и я не могу не выразить восхищение его пониманием наших срочных потребностей.

— О каком таком аукционе он мелет? — интересуется Газзи.

— Понятия не имею.

Я обхожу комнату. На двойных стальных дверях полно замков и запоров. Они явно считают, что лишние меры предосторожности с нами не помешают. Горжусь нашей репутацией. Но, с другой стороны, как из-под запоров вырваться, совершенно не понимаю.

— И что теперь? — Ангел, бледная и несчастная, с черными кругами под глазами, едва стоит на ногах. Держу ее под мышки и тащу к одному из стульев, расставленных вокруг стола.

— Поди сюда, пожалуйста, — прошу Игги. Он подходит и поразительно чутко и внимательно легкими движениями ощупывает ее руку. — Ты можешь что-нибудь сделать?

— Рука сильно распухла, но, похоже, перелом чистый. Ни осколков, ни смещений. — Он на секунду остановился. — Дай-ка я еще подумаю. — Нежно и аккуратно он поворачивает ей руку.

Лицо у Ангела сереет, но она не издает ни звука. Ласково, но крепко держу ее за плечи и стараюсь мысленно успокоить. Вдруг раздается какой-то скрежет и щелчок, и Ангел облегченно вздыхает:

— Теперь, кажется, отпустило. Болит, конечно, но стало полегче. Спасибо, Игги.

Игги гордо улыбается. Он у нас в стае настоящий костоправ. И, видит Бог, без его способности жизнь наша была бы много труднее. Снимаю парку и отрываю от нее подкладку — парка во Флориде мне вряд ли понадобится — и крепко прибинтовываю Ангелу руку.

— И что теперь? — повторяет Газзи ее вопрос.

— Проверьте стены по всему периметру. Нет ли каких скрытых отверстий?

Через пять минут все рапортуют, что ни дыр, ни потайных лазов нигде не обнаружено. В вентиляционные отверстия не пролезть даже кошке. Про замки на единственной двери я уже упоминала, не говоря о демонстрации прочности стекол.

— Дайте-ка мне попробовать, — Надж садится на корточки перед дверью. Подносит руку к одному из замков и закрывает глаза. — Если я смогу сдвинуть болты…

— Ты моя умница, — я опускаюсь на пол рядом с ней. — Что? Ты их чувствуешь?

— Мне кажется, чувствую. Если мой магнетизм… Ой! — Дверь искрит, и Надж отбрасывает от нее почти что на фут. Она валяется на спине на полу, потирая ударенную током руку, а у меня на голове от остаточного электрического разряда волосы поднимаются дыбом. — Мне с этими замками ничего не сделать, — говорит Надж.

Значит, никакие наши способности, ни новые, ни старые, здесь ни к черту не годятся. Что бы Надж и Ангел ни умели, все бесполезно.

— А я и вовсе снова ослеп, потому что никакого снега здесь нет и в помине, — горько шепчет Игги, но вдруг веселеет. — Зато я знаю, что здесь красивый ковер, бежевый с шоколадной полоской по краю.

Гляжу на Клыка — в ярком свете на светлой стене — ему никуда не деться. Он только пожимает плечами.

— Значит, пока надо переждать, — подытоживаю я ситуацию.

Думаю, ты, дорогой читатель, прекрасно знаешь, что ждать и терпеть — мои самые главные способности.