Следующим вступает седовласый военный с генеральскими звездами:

— Что ты имеешь в виду? Будь любезна, поясни нам свои сомнения.

— Сомнения? Я что-то в толк не возьму, чего вы еще от нас хотите? Ну, изучите вы нас, ну, согреет вас чувство глубокого морального удовлетворения от помощи бедным мутантам с реализацией их потенциала. А еще что?

Умные холодные глаза светятся на румяном холеном лице генерала:

— С чего ты взяла, что должно быть что-то еще?

— Наверное, потому что я не полная идиотка. Потому что еще ни один взрослый не был с нами правдив и откровенен. Потому что я ни на секунду не поверила в то, что вы изложили нам все факты и раскрыли свои намерения. Говорите, ваша цель — изучить наши свойства? Даже наша самая младшая, шестилетка Ангел, в это не поверит. И вы, и я прекрасно знаем, что у вас есть корыстный интерес. Вопрос только в том, когда вы его раскроете.

Правительственные представители остолбенели. Если честно, очень грустно наблюдать, как взрослые теряются, когда дети по первому щелчку не прыгают без вопросов на указанную высоту. Спрашивается, с какими детьми они прежде имели дело?

Немного пережидаю, пока они соберутся с мыслями. Мама под столом украдкой сжимает мне руку. Быстро окидываю взором стаю, встречаюсь глазами с каждым из моих ребят. Клык встревожен. Игги, хоть и слеп, но глаза его прямо устремлены на меня. У Надж на лице написано безграничное доверие. Газман хитренько сощурился, и меня на секунду охватила паника, пока я не поняла, что пронести в Капитолий взрывчатку вряд ли удастся даже нашему Газу. Ангел смотрит на меня спокойно и улыбается. Тотал положил лапы на стол и шумно пьет из стакана воду. Собравшиеся здесь чиновники воззрились на него с нескрываемым ужасом. Вот смехотура!

— Какие у вас еще к нам будут вопросы? — спрашиваю я, решив, что настало время завершить дискуссию.

— Почему вы не хотите нашей защиты? — искренне удивляется очередная женщина. Она, похоже, здесь совсем недавно работает.

— Цена у вашей защиты слишком высока. И условий много поставлено.

— Вы всего-навсего дети, — вступает мужчина в синем костюме. — Разве вам не нужны дом и семья?

— Дом с витаминизированными овсяными хлопьями и образовательными телеканалами? — зрачки у меня расширились от гнева, а голос окреп и зазвенел. — Вы не предложили нам ни дома, ни семьи. Вы предложили нам школу, где нас будут изучать и исследовать. Какие еще вопросы?

— Где ваш патриотизм? Помочь своей стране — честь для каждого гражданина, — твердо заявляет блондинистая тетка.

— Весьма любопытен внезапный переход от вашего интереса изучить наши свойства к нашему желанию помочь Соединенным Штатам. Следующий вопрос?

Тетка краснеет, и я замечаю, что несколько ее коллег посмотрели на нее так, точно она села в лужу.

— Если честно, мы рассматриваем вас как национальный ресурс, — заявляет женщина в военной форме, — если хотите, как национальное достояние. — Она фальшиво улыбается. — Как Декларацию Прав Независимости.

Я вздыхаю:

— Которая хранится за семью замками и вокруг которой выставлена вооруженная охрана. Нет, спасибо. Нам такого не надо. Еще какие вопросы?

Снова заговорил генерал с ледяными глазами:

— Факт остается фактом. Вы несовершеннолетние. И, как несовершеннолетние, должны оставаться под надзором и под опекой взрослых. Таков закон этого государства. Мы предлагаем вам и надзор, и опеку. И вдобавок существенные выгоды и привилегии. Существует много других возможных вариантов, и, смею вас заверить, гораздо менее привлекательных.

Он сел на место с таким довольным видом, будто только что сокрушил вражеский броненосец.

Я часто-часто заморгала и недоуменно огляделась вокруг:

— Вы шутите? Мы сбежали из сверхохраняемой тюрьмы, перенесли физические и нравственные пытки, много лет жили сами по себе, без особого труда обдурили кучу ученых и псевдоученых взрослых, питались в пустыне крысами без соуса, а вы говорите нам, что мы несовершеннолетние и что нам нужна опека?

Я покачала головой и пристально поглядела ему в глаза:

— Послушай, дедок! Я выросла в долбаной клетке; я перевидала, как сотни мутантов, полу-и недо-человеков померли мученической смертью; сколько я себя помню, люди, мутанты и роботы пытались меня убивать двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году без перерыва. A ты думаешь, я трухну от одного упоминания «закона этого государства»? Не спятил ли ты, дружище?

Мой голос гремит по всему конференц-залу. Все замерли и в шоке затихли.

Наконец, дядька, который нас здесь первым приветствовал, смущенно прочистил горло:

— Кхе-кхе… Я думаю, нам всем стоит сейчас сделать перерыв, а завтра возобновить переговоры.

Его слова звучат, словно предложение положить пластырь на разворотившую полчерепа зияющую рану. А завтра посмотреть, зажила ли она.

Как только мы снова оказались в лимузине, мама потрепала меня по руке:

— Хорошенькая у нас вышла встреча!

Я фыркнула, а все наши радостно засмеялись. Как же мне хочется, чтобы так было всегда: мы все вместе и весело смеемся.

Мечты, мечты!