Книга: Охота на овец
Назад: 7 ОБ ОГРАНИЧЕННОМ, НО УПРЯМОМ СОЗНАНИИ
Дальше: Часть седьмая ОТЕЛЬ «ДЕЛЬФИН»

8
РОЖДЕНИЕ СЕЛЕДКИ

Ровно в десять утра эта чертова субмарина на колесах остановилась прямо у моего подъезда. Правда, с третьего этажа она выглядела уже не субмариной, а гигантским металлическим пирожным. Триста детей, навалившись все вместе, уплели бы такое пирожное не раньше, чем за две недели. Мы с подругой присели на подоконник и долго разглядывали эту махину сверху, не говоря ни слова. Небо над нами было пронзительно-чистым – настолько чистым, что делалось не по себе. Небо из экспрессионистских фильмов довоенного кинематографа. Далеко-далеко в этом небе завис неестественно крошечный вертолет. Без единого облачка, Небо смотрело на нас в упор, точно исполинский глаз с ампутированными веками. Я запер окно, отключил холодильник и проверил газовый вентиль. Вещи в стирку собраны, постель застелена, пепельницы вымыты, бутыльки-пузырьки в ванной выстроены строгими рядами. За квартиру уплачено на два месяца вперед, подписка на газеты отменена. Уже стоя в дверях, я лишний раз окинул взглядом квартиру – обезлюдевшую, залитую неестественной кладбищенской тишиной. Я смотрел на нее – и думал про четыре года, что мы провели здесь с женой, и про детей, которые могли бы у нас получиться. Распахнулась кабина лифта, подруга окликнула меня. И тогда я закрыл железную дверь и запер ее на ключ.
Водитель, дожидась нас, самозабвенно тер влажной тряпкой лобовое стекло автомобиля. Как и прежде, на всем корпусе железного монстра не было ни пылинки, ни пятнышка, и лишь сумасшедшее солнце расплескивало по черной зеркальной поверхности ослепительные протуберанцы. Казалось, дотронься – и от руки только угли останутся.
– Доброе утро! – сказал водитель. Тот же самый водитель-католик, что вез меня в прошлый раз.
– Доброе утро! – сказал я.
– Доброе утро! – сказала подруга.
Она держала кошку, я – пакеты с консервами и песком.
– Чудесная погода, на правда ли? – произнес водитель, глянув вверх. – Небо прямо просвечивает! Я кивнул.
– Через такое небо, наверное, послания Бога проходят легче всего? – поинтересовался я.
– О нет, вовсе нет! – отвечал мне водитель с улыбкой. – Послания Бога и так уже есть во всем, что нас окружает. В цветах, в камнях, в облаках...
– А в автомобилях? – спросила моя подруга.
– И в автомобилях, – подтвердил водитель.
– Но ведь автомобили делают на заводах! – не удержался я.
– Во всем, что делают люди, обязательно скрывается воля Бога.
– Как клещ в ухе? – спросила подруга.
– Как воздух, – уточнил водитель.
– Что же – выходит, в автомобилях, сделанных в Саудовской Аравии, должен сидеть Аллах?
– В Саудовской Аравии не делают автомобилей.
– Что, в самом деле?
– В самом деле.
– Тогда какой бог скрывается в автомобилях, которые делают в Америке для экспорта в Саудовскую Аравию? – спросила подруга. Вопрос был не из легких.
– Да, надо же вам все про кошку объяснить!.. – пришел я на помощь водителю.
– Милая киска! – отозвался тот с заметным облегчением.
Киска могла показаться какой угодно, но только не милой. А точнее – всем своим видом она доказывала обратное. Шерсть на боках вытерлась, точно ворс истоптанного ковра, хвост выгнулся кочергой под углом в 60 градусов, зубы пожелтели, левый глаз гноился от раны трехлетней давности, зрение становилось все хуже. В последнее время я просто не знал, в состоянии ли бедняга отличить старый кед от картофелины. С лап ее горошинами свисали мозоли, уши разъело клещом, и уже просто от старости это сокровище портило воздух по всей квартире раз двадцать на дню. Когда жена только притащила ее домой, подобрав под скамейкой в парке, это был совершенно обычный котенок; но годы шли, и по склону семидесятых бедное животное уже катилось, как шар в кегельбане, к собственному концу. Даже клички у нее не было. Являлось ли отсутствие клички для кошки трагедией, или же ей так было лучше – этого я не знал.
– Кис-кис – сказал водитель, наклонился к кошке, однако трогать не стал. – Как зовут?
– Никак не зовут, – ответил я.
– Ну, каким-то же словом вы ее подзываете?
– Не подзываю, – сказал я. – Она просто так существует.
– Но все-таки... Это же не какой-нибудь неподвижный предмет; раз перемещается туда-сюда по собственной воле – значит, должно быть и имя.
– Селедки в море тоже перемещаются по собственной воле, однако никто почему-то не придумывает для них имена!
– Между селедкой и человеком не может быть отношений, основанных на эмоциях. И к тому же, селедку зови, не зови – она своего имени все равно не услышит. Хотя, конечно, называть что-нибудь или не называть – дело глубоко личное.
– По-вашему, человек называет отдельным именем только то, что двигается, переживает и имеет уши, так, что ли?
– Именно так! – и водитель несколько раз кивнул, словно убеждая в своей мысли себя самого. – А ничего, если я сам ее как-нибудь назову?
– Да мне все равно, – пожал я плечами. – Но как?
– Ну, например – Селедка. Ведь до сих пор с ней обращались как с селедкой... Как думаете?
– По-моему, совсем неплохо.
– Ведь правда? – и он просиял от гордости.
– А ты как думаешь? – спросил я у подруги.
– Замечательно! – сказала она. – Прямо как в дни Сотворения Мира...
– Да будет Селедка! – изрек я торжественным тоном.
– Селедка, ко мне! – позвал водитель и взял кошку на руки. Та с перепугу укусила его за большой палец и тут же испортила воздух.
* * *
Водитель довез нас до самого аэропорта. Пока мы ехали, кошка смирно сидела рядом с водителем. И всю дорогу пускала газы. Это я понял, заметив, как водитель то и дело приоткрывает окно. Я подробно рассказал ему, что нужно и чего нельзя делать с кошкой. Как чистить ей уши, где покупать дезодорант для песка, сколько давать еды и так далее.
– Можете не беспокоиться, – сказал водитель. – я позабочусь. Я же теперь ей крестный отец, как-никак...
Дорога была совершенно пуста, и машина неслась по ней к аэропорту, точно лосось по реке на нерест.
– А почему, например, у кораблей есть имена, а у самолетов – нет? – спросил я водителя. – Почему все самолеты называют только номерами: Девятьсот Семьдесят Первый, Триста Двадцать Шестой, – и никто не придумывает и для них имена – что-нибудь типа «Летучий Ландыш» или, скажем, «Роза Небес»?
– Наверное, самолетов гораздо больше, чем кораблей... Массовая продукция.
– Ну что вы! Корабли – та же массовая продукция, и уж их-то на свете побольше, чем самолетов!
– Да, но... – и он на несколько секунд замолчал. – Это же все равно, что давать имена городским автобусам!
– А что? По-моему, автобусы с именами вместо номеров – это так романтично! – вставила подруга.
– Если всем автобусам в городе дать имена, то пассажиры начнут привередничать, выбирая, какой автобус им больше нравится. Скажем, на всем маршруте от Синдзюку до Сэндагая все будут ждать «Антилопу», а на «Ослика» садиться никто не захочет!
– сказал водитель.
– А ты как думаешь? – спросил я у подруги.
– Это верно, – кивнула она. – Я бы тоже не села на «Ослика».
– А вы представьте, каково водителю «Ослика»! – заговорила в водителе профессиональная солидарность. – Водитель «Ослика» ведь ни в чем не виноват!
– Это точно, – согласился я.
– Ну да, – вроде бы согласилась и она. – Но на «Антилопе» я бы все-таки прокатилась!..
– Я все понял! – осенило вдруг водителя. – Для кораблей просто продолжают придумывать имена – по традиции, сложившейся еще до того, как возникло массовое производство. Если рассуждать логически, это – все равно что придумывать кличку для лошади. У тех самолетов, что использовались как чьи-то персональные лошади, были свои имена. Помните – «Энола Гей» или «Дух Сент-Луиса»... Предмет отождествлялся с существом, способным на ДУШЕВНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ.
– Выходит, главное условие для получения имени – это наличие души?
– Вот именно.
– А что, цель, с которой имя дается – это уже второстепенный фактор?
– Именно так. Для выполнения цели вполне достаточно чисел. Вспомните, что делали с евреями в Аушвице...
– Да уж, – сказал я, – Ну, хорошо: допустим, что «способность к душевному взаимодействию» – главное условие для получения имени. Ну, а как же тогда появились имена у станций метро, парков, бейсбольных полей? Здесь ведь душа не при чем!
– Так ведь если станции метро никак не назвать – это ж какая путаница начнется...
– Но я же прошу, чтобы вы объяснили не цель – зачем имя дается, – а условия, необходимые для того, чтобы имя приобрести!
Водитель крепко задумался – и не заметил, как на светофоре зажегся зеленый свет. Пижонский микроавтобус – «Тойота» последней модели с тентом для кемпинга – просигналил нам сзади, нещадно фальшивя, мотивчик из «Великолепной Семерки».
– Пожалуй, именем называют только то, что нельзя ничем заменить. Станция Синдзюку – это станция Синдзюку, и на станцию Сибуяее не перетащишь... Да, именно эти два условия: незаменимость – и, следовательно, невозможность массового производства... Что вы на это скажете?
– Вот было бы забавно, если бы Синдзюку вдруг оказалась где-нибудь на Экода! – развеселилась подруга.
– Если станция Синдзюку окажется на Экода, то это будет уже станция Экода! – возразил водитель.
– Даже если она там окажется вместе с линией Ода-кю? – не унималась она.
– Подождите – вернемся к теме! – вмешался я. – Ну, а если бы станции можно было поменять местами? Предположим, создана система массового производства станций Государственного метро – этакие складные вокзалы. И станцию Синдзюку можно разобрать как конструктор и поменять со станцией Уэно. Как тогда?
– Очень просто. Где район Синдзюку – там и станция Синдзюку, а уж в районе Уэно
– станция Уэно.
– Ага! – воскликнул я. – Так вы все-таки не об имени для самого объекта говорите, а о названии роли, которую этот объект играет для человека! То есть – опять разговор про цель?
Водитель снова погрузился в молчание. Впрочем, на этот раз оно длилось не слишком долго.
– Мне кажется, – сказал он, – в таких разговорах не следует забывать о простой человеческой теплоте...
– То есть?
– Все парки, улицы, станции метро, стадионы, кинотеатры человек старался назвать какими-нибудь красивыми именами, верно? То есть, имена им давались как бы в награду – в благодарность за то, что они застыли на месте, приняв свою неизменную форму на этой Земле.
Новая теория...
– Так что же, – спросил я, – если я откажусь от способности соображать, сяду на месте и застыну навеки в неизменной позе – мне тоже придумают какое-нибудь расчудесное имя?
Водитель скользнул взглядом по моему отражению в зеркальце заднего вида. В глазах его было сомнение – не подстраиваю ли я для него очередную ловушку.
– В каком смысле – застынете?
– Замерзну. Окаменею. Как принцесса в Сонном Царстве.
– Но ведь у вас уже есть имя!
– Ах, да, – осенило меня. – Я и забыл.
* * *
У стойки аэропорта нам выдали посадочные талоны, и мы раскланялись с водителем, пришедшим нас проводить. Тот поначалу собирался было остаться с нами до последнего, но, узнав, что до отлета еще полтора часа, передумал, простился и исчез.
– Ох, и странный тип! – сказала подруга.
– Я знаю место, где все такие... Там еще коровы охотятся за плоскогубцами.
Мы отправились в ресторан и устроили себе ранний обед. Я заказал креветки в кляре, она – спагетти. За окном ресторана с какой-то судьбоносно-медлительной величавостью то взлетали, то шли на посадку «Боинги-747» и «Трайстары». Моя спутница ела, подозрительным взглядом изучая каждую нитку спагетти перед тем, как отправить в рот.
– А я всю жизнь думала, что в самолетах должны кормить! – произнесла она недовольно.
– Не-а!... – Я покатал на языке, пытаясь жевать, горячий кусок креветки, проглотил его – и тут же запил ледяной водой. Креветки были просто горячими; никакого вкуса я не чувствовал.
– Кормят только на международных рейсах. А на внутренних, даже самых долгих, – в лучшем случае получишь бэнто. Да такое, что о деликатесах лучше не вспоминать...
– А кино показывают?
– Тоже нет. Какое кино, если даже до Саппоро – час с небольшим?
– Что, вообще ничего нету?
– Ничего. Посидел в кресле, почитал книжку – и прибыл куда нужно... Как в автобусе!
– Разве что светофоров нет.
– Да, светофоров нет.
– Тоска! – вздохнула она. Затем вернула вилку со спагетти обратно в тарелку и вытерла салфеткой губы. – Действительно, не стоит того, чтобы именем называть...
– Ну да, скучища. Но зато экономится время. На поезде ты бы до Хоккайдо двенадцать часов добиралась!
– И куда же оно потом девается, это время?
Я отказался от всяких попыток прикончить креветки, отодвинул тарелку и заказал нам обоим по кофе.
– Что значит – куда девается?
– Ну, ты же сказал, что благодаря самолету экономится целых десять часов времени, так? Куда же такая куча сэкономленного времени потом уходит?
– Время вообще никуда не идет. Оно – прибавляется. Эти десять часов нашей жизни мы можем провести или в Токио, или в Саппоро. За десять часов можно посмотреть четыре фильма и два раза поесть. Так, нет?
– А если неохота ни есть, ни кино смотреть?
– Это уже твоя проблема. Время тут не при чем.
Она закусила губу и стала рассматривать тяжелые и приземистые «Боинги» за окном. Я занялся тем же. Своим видом 747-й всегда напоминал мне жирную, безобразную старуху, обитавшую по соседству в городе моего детства. Огромные обвислые груди, отекшие ноги, короткая усохшая шея... И летное поле аэропорта теперь сильно смахивало на гигантский зал заседаний таких вот старух. Десятки, сотни жирных старух одна за другой то появлялись, то покидали собрание. Пилоты и стюардессы, снуя от них к зданию аэропорта и обратно, хоть и вытягивали шеи в попытках сохранить гордый вид – но на фоне этих гигантских уродин смотрелись просто ощипанными цыплятами. Когда люди летали на «DC-7» и «Френдшипах», – такого чувства, возможно, не появилось бы. Хотя я не помню, как тогда было на самом деле. А может, так чудилось лично мне – оттого, что 747-й был похож на жирную и безобразную старуху из моего детства.
– Слушай, а время растет? – вдруг спросила она.
– Нет. Время не растет... – сказал я. Собственный голос неожиданно показался мне странно чужим. Я откашлялся и хлебнул наконец-то поданного кофе. – Время не растет.
– Но на самом деле его ведь становится больше, верно? Как ты сам и сказал, оно «прибавляется»...
– Сокращается тот его отрезок, который нужен для перемещения в пространстве.
Общий же объем времени не меняется. Скажем так: больше кино можно посмотреть, вот и все.
– Если, конечно, хочется смотреть кино... – сказала она.
* * *
Тем не менее, прибыв в Саппоро, мы посмотрели-таки кино, причем целых два фильма сразу.
Назад: 7 ОБ ОГРАНИЧЕННОМ, НО УПРЯМОМ СОЗНАНИИ
Дальше: Часть седьмая ОТЕЛЬ «ДЕЛЬФИН»