Часть вторая
ИЮЛЬ 1978 г
1
16 ШАГОВ И ПРАВИЛА ИХ ПРОХОЖДЕНИЯ
«Чш-ш-ш!...» – шипит мне в спину компрессор лифта, и я медленно закрываю глаза. Собираю ошметки мыслей – и делаю: шестнадцать шагов по коридору прямо к двери квартиры. С закрытыми глазами. Ровно шестнадцать – ни больше ни меньше. От выпитого виски голова шумит и болтается, как на вывернутых шурупах; никотиновой вонью сводит язык во рту.
И все же, как бы ни был пьян, я всегда способен вот на эти шестнадцать шагов:
закрыв глаза – и прямо, как по натянутой проволоке. Механический навык, результат долгих лет тренировки. Когда бы ни пришел домой вдрабадан – каждый мускул спины непременно распрямляет фигуру, голова подымается, и легкие решительно вбирают в себя утренний воздух со слабым запахом цементного коридора. И вот тогда, наконец, я закрываю глаза и делаю свои шестнадцать шагов по прямой из клубов хмельного тумана.
С тех пор, как я вооружился Правилом Шестнадцати Шагов, меня даже удостоили титула: «Наш Самый Приличный Алкаш». Быть им вовсе не сложно. Главное – признаться себе: «Я пьян, это факт!» – и воспринимать этот факт как реальность. Никаких тебе «но», никаких там «однако», «все-таки» и «тем не менее». Просто: «Я ПЬЯН» – и все тут.
И покуда со мной это Правило, я всегда буду оставаться самым безоблачным пьяницей, алкашом без проблем. Ранним жаворонком выпархивать из гнезда поутру – и последним вагоном до отказа нагруженного поезда переваливать через мост и скрываться в ночном тоннеле...
Пять, Шесть, Семь...
Задержавшись на восьмом шаге, я открываю глаза и делаю глубокий вдох. Легкий звон в ушах. Так, качаясь под ветром, позвякивает ржавая колючая проволока на морском берегу. Как давно уже не был у моря... 22 июля, 6:30 утра. Идеальная пора, идеальное время суток, чтоб любоваться морем. Песчаные пляжи еще никто не успел загадить. Песок у кромки прибоя – весь в следах птичьих ног, будто ветер рассыпал по берегу иглы хвои с неведомых сосен... Море?!
Снова трогаюсь с места. Про море – забыть... Эта штука давно уже канула в прошлое.
Сделав шестнадцатый шаг, я останавливаюсь, открываю глаза – и прямо перед собой, как всегда вижу круглую ручку двери. Вынимаю из ящика газеты за последние два дня и пару конвертов, зажимаю почту под мышкой. Выудив из лабиринтов кармана связку ключей, зажимаю ее в руке и какое-то время стою, прислонившись лбом к холодной железной двери квартиры. За ушами вдруг – слабый, но отчетливо-резкий щелчок. Все мое тело – как вата, насквозь пропитавшаяся алкоголем. Сравнительный порядок только где-то внутри головы.
Черт бы меня побрал...
Сдвинув дверь на несчастную треть, я с трудом протиснулся в щель и затворил за собой. Прихожая была мертва. Мертвее, чем от нее ожидалось. Тут-то я и осознал их присутствие. Красных башмачков у меня под ногами. Моих старых знакомых. Приютившись между моими заляпанными грязью теннисными туфлями и дешевыми пляжными сандалиями, окутанные тишиной, будто слоем тончайшей пыли, они смотрели на меня каким-то рождественским подарком, который вдруг не по сезону свалился с неба.
Она сидела, распростершись грудью на кухонном столе. Лицо на сплетенных запястьях, профиль под каскадом густо-черных волос. Дорожка незагорелой кожи пробегала под волосами от шеи к затылку. Под мышкой, из открытого рукава полотняного платьица, какого я раньше не видел на ней, едва различимо проступала полоска лифчика.
Я стаскивал пиджак, стягивал черный галстук, расстегивал часы на руке. Она не шелохнулась ни разу. Глядя на ее спину, я вспомнил прошлое. Свое прошлое – до того, как я встретил ее.
– Эй... – попытался позвать я. Собственный голос показался мне совершенно чужим.
Словно откуда-то издалека его доставили его по заказу для этого случая. Как и следовало ожидать, ответа не было.
Она казалась спящей. Или плачущей. Или мертвой.
Сев за стол напротив нее, я стиснул пальцами веки. Свежий солнечный луч разрезал крышку стола пополам: я – на свету, она – в полупризрачных сумерках. У сумерек не было цвета. На столе громоздился горшок с пересохшей геранью. За окном кто-то выплеснул воду на улицу: звонкий шлепок воды о дорогу – и запах сырого асфальта.
– Кофе выпьешь?...
Как и прежде, молчание.
Убедившись, что ответа не будет, я встал, насыпал в кофемолку зерен на пару порций, включил транзистор. Когда кофе был уже смолот, я вдруг вспомнил, что на самом деле хотел выпить чаю со льдом... Вспоминать все задним числом давно уже стало частью моей натуры.
Транзистор выплескивал песню за песней – по-утреннему беззубый, ненавязчивый попс. Слушая эти песни, я вдруг ощутил, что в этом мире, пожалуй, так ни черта и не изменилось за прошедшее десятилетие. Ни черта, кроме имен певцов и названий песен. Да кроме, пожалуй, еще того, что я прожил десяток лет. Проверив чайник: вскипел, я выключил газ и, выдержав тридцать секунд, чтобы унялись пузыри, начал лить кипяток на кофейную пыль. Ошпаренная, она вобрала в себя сколько могла – и, набухая неспешно, разнесла по комнате свой согревающий запах.
За окном вразнобой стрекотали цикады.
– Ты что, с самого вечера здесь?.. – спросил я, продолжая держать в руке чайник.
Разметавшиеся по столу и, казалось, замершие навеки, ее волосы вдруг еле заметно дрогнули в ответ.
– Меня дожидалась?...
Снова молчание.
От палящих лучей вперемежку с клубами пара в кухне сделалось душно. Я задвинул вентиляционное окошко над раковиной, щелкнул кнопкой кондиционера и поставил на стол чашки с кофе.
– Пей давай, – сказал я. Голос понемногу становился снова моим.
– ...................
– Лучше тебе это выпить.
Прошло еще добрые полминуты, прежде чем она медленно, как-то механически подняла лицо от стола – и застыла опять, упершись бессмысленным взглядом в горшок с пересохшей геранью. Чуть намокшие от слез паутинки волос прочеркивали на щеке три-четыре беспорядочных штриха. Аура едва уловимой влаги расходилась от нее волнами по комнате.
– Не беспокойся, – сказала она, – реветь здесь никто не собирался.
Я вытянул из пачки салфетку; беззвучно высморкавшись, она нервно убрала с лица налипшие волосы.
– Я, вообще-то, собиралась уйти до того, как ты вернешься. Не хотела встречаться.
– Но потом, я вижу, раздумала?
– Вовсе нет. Просто... расхотелось куда-то еще идти. Но ты не волнуйся, я уже ухожу.
– Да ладно... Кофе хоть выпей.
Под сводку дорожно-транспортных происшествий я отхлебнул кофе, затем взял ножницы и вскрыл два пришедших конверта. В одном – извещение из мебельного магазина: скидка цен на 20 процентов при покупке в такой-то срок. Во втором оказалось письмо, читать которое не хотелось, от приятеля, вспоминать о котором желания тоже не было. Я смял конверты, бросил в корзину с мусором и принялся догрызать остатки галет. Она, не отнимая губ от чашки, стиснув ее в ладонях, точно пытаясь согреться, пристально наблюдала за мной.
– Там салат в холодильнике...
– Салат? – Я поднял голову и уставился на нее.
– Помидоры с фасолью. Других не было. Огурцы твои испортились, я выкинула...
– М-м-м...
Я достал из холодильника большую салатницу из голубого окинавского стекла и вылил туда остававшиеся в бутылке пять миллиметров приправы. От помидоров с фасолью осталась одна сплошная озябшая тень. Вкус отсутствовал напрочь. Вкуса также не оказалось ни в галетах, ни в кофе. Видимо, из-за яркого утреннего света. Утренний свет вечно все разлагает на составные. Я извлек из кармана сигареты, смятые в кашу, и прикурил от спичек, происхождение которых не помнил. Сигарета захлюпала при затяжке, как высыхающий мыльный пузырь. Сиреневый дым растекся в утренних лучах абстрактными узорами.
– Я ездил на похороны. Потом все закончилось – поехал на Синдзюку, пил до утра в одиночку...
Откуда-то в комнату прокралась кошка, протяжно зевнула и игриво прыгнула к ней на колени. Она запустила руку в шерсть и несколько раз почесала кошку за ухом.
– Не объясняй ничего, – сказала она. – Это уже меня не касается.
– А я ничего и не объясняю. Так... болтаю о чем-нибудь.
Она чуть пожала плечами, и шлейка лифчика исчезла, утонув в вырезе рукава. На лице ее не было ничего, что я бы назвал выражением. И я вспомнил картину, которую видел когда-то давно – фотографию города, опустившегося на дно моря.
– Мы знали друг друга раньше. Хотя и не очень близко... Вы не были знакомы.
– Вот как?...
Кошка на ее коленях потянулась, вытянув лапы во всю длину, и с легким шипением выпустила воздух из легких.
Я молча смотрел на огонек сигареты.
– От чего смерть?
– Сбило машиной. Переломы в тринадцати местах.
– Женщина?...
– Угу.
Закончилась семичасовая сводка дорожно-транспортных происшествий, и по радио вновь забренчал незатейливый рок-н-ролл. Она поставила чашку на блюдце и посмотрела мне в глаза.
– Интересно... Я умру – ты так же напьешься?
– Пил я вовсе не из-за похорон. Ну, разве что, первую пару рюмок...
За окном разгорался новый день. Новый и жаркий день. В окошке над раковиной заискрился далекий пейзаж – сбившиеся в кучку небоскребы. Сегодня они сияли гораздо ярче обычного.
– Выпьешь прохладного?
Она покачала головой.
Я достал из холодильника банку колы и выпил залпом до дна.
– Девчонка, которая давала кому угодно... – сказал я. Словно соболезнование выразил: «При жизни усопшая вечно спала с кем попало...»
– А это зачем мне рассказывать? – спросила она.
Зачем? Я и сам не знал.
– Так, и что из этого?.. Прямо-таки всем подряд?
– Ну да.
– Но тебе-то – дело другое, не так ли?
Ее голос вдруг странно звякнул жесткими нотками. Я поднял глаза от тарелки с салатом и сквозь ветки засохшей герани посмотрел ей в лицо.
– Почему ты так думаешь?
– Ну, не знаю, – очень тихо сказала она. – Ты совершенно другого склада.
– Другого склада?
– У тебя такая особенность... Как в песочных часах. Когда весь песок высыпается, обязательно кто-то их переворачивает – и все сначала...
– Что, действительно?...
Ее губы дрогнули в странной полуулыбке – и сделались вновь бесстрастными.
– Я пришла за вещами... Пальто зимнее, шапка и все остальное. Я там собрала все в ящик. Будут руки свободны – донеси до рассылки, ладно?
– Да я домой к тебе завезу...
Она тихо покачала головой:
– Не стоит. Я не хочу, чтобы ты приходил. Понятно?
И правда. Я совсем забылся и болтал уже то, чего в виду не имел.
– Адрес ты знаешь, так ведь?
– Да уж, знаю...
– Ну, тогда у меня все. Извини, что так засиделась...
– Как с бумагами? Больше ничего не надо?
– Да, уже все закончилось.
– Даже смешно, как все просто, а? Я-то думал, будет столько возни...
– Всем так кажется, кто с этим еще не сталкивался. На самом деле оказывается очень просто... Когда все уже позади. – Она еще раз почесала кошку за ухом. – Разведись второй раз – и ты уже ветеран...
Кошка зажмурилась, потянулась и затихла, пристроив голову на ее руке. Я сложил чашки и салатницу в раковину, потом чеком из магазина, как веником, смел галетное крошево со стола. Яркое солнце больно кололо глаза.
– Я список оставила – там, на твоем столе... Где какие бумаги лежат. Дни, когда забирают мусор. Ну, и все остальное. Если что непонятно, звони...
– Да, спасибо.
– Ты хотел детей?
– Нет, – сказал я. – Детей не хотел.
– А я колебалась все время. Но раз все вот так – то и слава Богу, правда? Хотя, как ты думаешь – может, как раз с детьми все было бы по-другому?
– Ну, куча народу разводится и при детях.
– Да, наверное... – сказала она, вертя в пальцах мою зажигалку. – А я и сейчас люблю тебя. Только дело совсем не в этом... Я прекрасно все вижу сама.
