Глава 1

Я лежал, привязанный к алтарю, сложенному из устаревших энциклопедий. Библиотекари, служители темного культа, собирались принести меня в жертву силам Зла…

Полагаю, вы согласитесь: ситуация не из самых приятных. Очень, очень даже тревожная ситуация. Такая, что сознание и разум начинают выделывать забавные штуки. Опасность заставляет человека, угодившего в подобную передрягу, как бы отвлечься от бренного и задуматься о прожитой жизни. Если вам ни разу не доводилось влипнуть, как мне сейчас, что ж, поверьте знатоку на слово.

А если вы вправду оказывались в подобном положении — вы, скорее всего, уже умерли и вряд ли читаете эти строки.

Что же касается конкретно моей персоны, близость неминуемой гибели заставила меня подумать о родителях. Странная это была мысль, если учесть, что рос я не с ними. До своего тринадцатого дня рождения я вообще знал о них всего одну вещь, а именно: чувство юмора у них было, как бы помягче выразиться… странное такое…

Почему? Да вот, видите ли, предкам было угодно назвать меня Элом. Эл часто является сокращением от очень неплохого имени Альберт. Полагаю, вы в своей жизни водили знакомство с одним-двумя Альбертами, и велики шансы, что это были ребята вполне достойные. А если нет, то никак не имя было тому виной!

Но меня зовут не Альбертом.

Эла также используют как сокращенное от Александра. Я бы совсем не возражал зваться именно так. Александр — классное имя. По-моему, в нем есть нечто царственное.

Но меня зовут не Александром.

Полагаю, вы запросто припомните еще кучу имен, которым подходит сокращенное Эл. Например, Альфонсо звучит очень даже приятно. Подошел бы и Алан, и даже Альфред, хотя наклонности работать лакеем у меня никогда не было.

Так вот, меня зовут не Альфонсо, не Алан и не Альфред. А также не Алехандро, не Элтон, не Элдрис и не Алонсо.

Меня зовут Алькатрас. Алькатрас Смедри, вот так-то. Полагаю, на тех из вас, кто живет в Свободных Королевствах, подобное имя может произвести впечатление, но я-то вырос в Тихоземье — в самых что ни есть Соединенных Штатах. И хотя я не подозревал об Окуляторах и всяком таком прочем, о том, что на свете есть тюрьмы, я все-таки знал.

Вот поэтому я и пришел к выводу, что с чувством юмора у моих предков был некоторый непорядок. Ну вот что, по-вашему, надо иметь в голове, чтобы назвать своего ребенка по самой зловещей тюрьме во всей истории Штатов?..

А в день, когда мне стукнуло тринадцать, я получил еще одно подтверждение тому, что мои родители были публикой довольно жестокой. Каким образом? А в тот день я получил по почте то единственное наследство, которое они мне оставили. Спросите, что это было?

Мешочек песка!

Помню, как я стоял в дверях и недоуменно хмурился, разглядывая сверток, врученный мне почтальоном. Посылка выглядела старой. Шпагат, которым она была перевязана, весь обветшал, коричневая оберточная бумага выцвела и потерлась. Я проводил глазами удалявшегося почтальона и развернул пакет. Внутри обнаружилась коробочка, а в ней — вот эта коротенькая записка.

Под запиской и лежал тот мешочек. Совсем небольшой, величиной примерно с кулак. И песок в нем был самый обыкновенный. Буроватый береговой песок, какого всюду полно.

Понятное дело, первым долгом я посчитал все это розыгрышем. Вы бы на моем месте, наверное, тоже так подумали. Одна вещь, правда, привлекла мое внимание. Я поставил коробочку и разгладил мятую-перемятую упаковочную бумагу.

Край ее был весь исчеркан — что-то вроде того, что получается, когда кто-то пытается расписать засохшую чернильную ручку. Но посередине была вразумительная надпись. Тоже, конечно, выцветшая и затертая, местами почти нечитаемая. Тем не менее это был, вне всякого сомнения, мой нынешний адрес.

Вот только проживал я по этому адресу всего восемь месяцев.

Невероятно, подумалось мне.

Потом я вошел в дом и поджег кухню…

Я ведь честно предупреждал вас — я не очень хороший человек. Те, кто знавал меня в детстве, нипочем не поверили бы, что такого типа, как я, однажды назовут героем. Геройство — это было настолько не про меня! А еще, описывая юного Эла Смедри, люди редко употребляли такие слова, как «милый» или хотя бы «дружелюбный». Допускаю, меня могли назвать умным, да и то, скорее, назвали бы изворотливым. А еще я постоянно слышал о себе, что я — разрушитель, только мне было плевать. Да и это слово, если уж на то пошло, не особенно точное.

Короче говоря, люди про меня редко говорили с теплом. Хорошие ребята ведь не устраивают пожаров на кухне, верно?

Итак, я шел в сторону кухни моих приемных родителей, пребывая в глубокой задумчивости и держа странную посылку в руках. Кухонька у них была очень милая. Такая вся современная, с беленькими обоями и кучей всякой блестящей хромированной бытовой техники. Войдя туда, всякий тотчас отметил бы — вот кухня, хозяева которой любят и умеют готовить и гордятся своим кулинарным талантом!

Я положил сверток на стол и направился к кухонной плите.

Если вы — житель Тихоземья, вы бы сочли меня вполне обычным американским мальчишкой в мешковатых джинсах и футболке. Кое-кто считал меня симпатичным подростком, даже говорили, будто у меня «такая невинная» физиономия. Я был не очень высокого роста, у меня были темно-каштановые волосы и способность ломать все, что угодно.

О-очень большая способность…

Когда я был совсем мелким, другие дети звали меня Руки-Крюки. В моих руках действительно все гибло. Тарелки, фотоаппараты и цыплята. Все, за что бы я ни взялся, с неизбежностью падало, разбивалось или еще как-то приходило в негодность. Такой вот, с позволения сказать, дар. Сам знаю, что не самый впечатляющий в молодом человеке.

И это при том, что я всегда хотел как лучше. А получалось…

И в тот день получилось — как всегда. По-прежнему размышляя о странной посылке, я наполнил чайник водой. Потом вытащил несколько пластиковых мисочек с лапшой быстрого приготовления и стал смотреть на плиту. Это была газовая плита с настоящим открытым огнем, потому что Джоан, моя приемная мать, ни под каким видом не соглашалась на электрическую.

Осознание того, насколько легко я ломал вещи, иногда даже пугало. Это было что-то вроде простенького проклятия, висевшего надо мной тем не менее ежечасно. Наверное, не стоило мне даже пробовать приготовить обед. Надо было просто пойти к себе в комнату, вот и все. Ну ладно, а дальше-то что? Так там и сидеть? Носа не высовывая наружу из страха, что опять что-нибудь погублю?

Еще не хватало!

Я протянул руку и включил горелку.

И естественно, пламя мгновенно взвилось вокруг чайника, да так высоко, что это выглядело технически невозможным. Я тут же постарался выключить газ, но рукоятка регулятора отвалилась и осталась у меня в руке. Я хотел схватить чайник и снять его с плиты. С тем же успехом — у меня в руке осталась лишь ручка. Несколько мгновений я таращил на нее глаза, потом снова посмотрел на огонь. Его языки уже добрались до занавесок. Огонь весело рванулся вверх по ткани…

«Ну и провались оно на фиг», — подумал я, кидая отвалившуюся ручку через плечо. Затушить огонь я и не пытался. Помните, я вам уже говорил, что человек я не слишком хороший? Так вот, напоминаю на всякий случай. Я забрал свою посылку со стола и вышел за дверь.

В гостиной я развернул и разгладил оберточную бумагу и стал рассматривать марки. На одной была женщина в летных очках, а за спиной у нее — старомодный аэроплан. В целом марки выглядели старыми. Ну, то есть им было на вид примерно столько же лет, сколько мне самому. Я включил компьютер, вызвал базу данных по выпускам почтовых марок и убедился, что угадал. Все они были отпечатаны тринадцать лет назад.

Да, кто-то явно не пожалел усилий, чтобы этот дурацкий подарок выглядел упакованным, надписанным и промаркированным десятилетие с хвостиком тому назад. Предположение, что его вправду отослали именно тогда, выглядело совершенно невероятным. Откуда мог знать отправитель, где я буду жить? За тринадцать минувших лет я сменил не один десяток приемных семей. А кроме того, я уже накопил некий жизненный опыт, и он подсказывал мне, что количество марок, необходимых для отправки пакета, меняется довольно-таки непредсказуемо (и дело тут, подозреваю, в садистских наклонностях почтовых служащих). Так, спрашивается, каким образом тринадцать лет назад кто-то мог наперед угадать нынешние почтовые цены?..

Покачав головой, я поднялся и заодно выкинул в мусорник клавишу «М» с компьютерной клавиатуры. Я давно уже перестал даже пытаться приклеивать клавиши обратно, они все равно потом снова отваливались. Сняв со стены огнетушитель, я вернулся на кухню, где к тому времени уже не продохнуть было от дыма. Я поставил коробку и огнетушитель на стол, потом взял швабру, задержал дыхание и спокойно оборвал остатки сгоревших занавесок, бросая их прямо в раковину. После чего открыл воду и наконец пустил в ход огнетушитель, загасив горевшие обои и шкафчики, а заодно и плиту.

Понятное дело, пожарная сигнализация и не подумала срабатывать. Видите ли, я ее сломал еще раньше. Мне оказалось достаточно легонько коснуться ее корпуса, она и развалилась на части.

Окошка я не открыл, зато у меня хватило ума взять плоскогубцы и завинтить газовый кран. Потом я снова глянул на бывшие занавески. В раковине еще курилась кучка золы.

«Приплыли, — подумал я с некоторым разочарованием. — После такого Джоан с Роем навряд ли оставят меня у себя…»

Полагаю, вам кажется, что я должен был чувствовать стыд. Ну хорошо, а как я должен был поступать? Ну не прятаться же, в самом деле, с утра до ночи у себя в комнате? Я что, должен был избегать жизни только потому, что для меня она была несколько иной, чем для большинства? Нет уж. И потом, я уже настропалился жить со своим странным проклятием. Любой на моем месте настропалился бы.

Потом я услышал, как по дорожке к дому подъехал автомобиль. Сообразив наконец, что в кухне еще вовсю разит дымом, я открыл окно и стал махать полотенцем, пытаясь проветрить.

Прошла секунда, и в кухню вбежала Джоан — моя приемная мать. Вбежала и замерла на пороге, с ужасом обозревая пожарище.

Я бросил полотенце и, ни слова не сказав, ушел наверх, в свою комнату.

— Этот мальчишка — просто несчастье ходячее!

Голос Джоан свободно проникал в мою комнату через закрытое окно. Приемные родители сидели внизу, в кабинете. Они всегда туда удалялись, имея в виду «посекретничать» обо мне. По счастью, чуть ли не самым первым, что я сломал в этом новом для себя доме, были оконные ролики кабинета. В итоге окошко так и застряло полуоткрытым, давая мне возможность вникать во все их тайны.

— Да ладно тебе, Джоан, — прозвучал другой, более рассудительный голос. Он принадлежал Рою, моему приемному отцу.

— Нет, с меня хватит! — Джоан буквально брызгала слюной. — Он разрушает буквально все, к чему прикасается!

Ну вот и прозвучало ключевое слово — «разрушает». Я почувствовал, что вот-вот ощетинюсь от раздражения. «Да не разрушаю я ничего! — хотелось мне заорать. — Ломаю — да, но зачем напраслину возводить? После меня все на месте, как было… Правда, не работает…»

— Он хочет, как лучше, — говорил между тем Рой. — Он хороший мальчик. У него доброе сердце.

— Для начала он разделался со стиральной машиной, — бушевала Джоан. — Потом с газонокосилкой. Потом приговорил ванную наверху. И вот теперь — кухню! И все это — меньше, чем за год!..

— У него была нелегкая жизнь, — сказал Рой. — Он просто слишком старается. Ты бы на его месте тоже старалась, если бы тебя гоняли из семьи в семью и ты бы нигде не чувствовала себя дома.

— А я вот очень даже понимаю людей, которые от него избавлялись, — сказала Джоан. — Я…

Ее прервал стук в парадную дверь.

Какое-то мгновение прошло в тишине, и я живо вообразил, чем занимались мои приемные. Джоан, скорее всего, метнула в Роя «тот самый» взгляд. В моих прежних семьях, как правило, этот взгляд, подразумевавший, что меня пора отсылать, метал именно муж. В нынешней — мягкосердечной стороной был как раз Рой. Я услышал его шаги — он отправился открывать дверь.

— Входите.

Теперь я едва слышал его голос, потому что Рой стоял на пороге. Я валялся на кровати. За окном вечерело, но солнце еще не зашло.

— Миссис Шелдон, — прозвучал снизу новый голос. Кто-то поздоровался с Джоан. — Я приехала сразу, как только узнала о несчастном случае у вас дома.

Это был женский голос, и я его знал. Деловой такой голос, отрывистый и с отчетливо снисходительным выражением. В целом — ничего удивительного, что замуж эта мисс Флетчер так и не вышла.

— Мисс Флетчер… — запинаясь, ответила Джоан. Они всегда запинаются, когда настает решительный момент, и она не стала исключением. — Я… то есть… в смысле… мне очень жаль…

— Не вините себя, — сказала мисс Флетчер. — Вы еще молодцы, что продержались так долго. Я все устрою, и мальчика завтра же заберут.

Я закрыл глаза и тихо вздохнул. Да, Джоан и Рой продержались действительно долго. Уж всяко дольше, чем кто-либо из моих прежних «родителей». Заботиться обо мне в течение аж восьми месяцев — да, тут определенно попахивало героизмом. У меня даже легонько дернулось что-то в животе.

— Где он сейчас? — спросила мисс Флетчер.

— Там, наверху.

Я молча ждал. Мисс Флетчер для порядка стукнула в дверь, но моего ответа дожидаться не стала — сразу вошла.

— Здравствуйте, мисс Флетчер, — сказал я. — Прекрасно выглядите.

Это была бессовестная натяжка. Мисс Флетчер — мой персональный куратор — могла бы выглядеть более-менее неплохо, если бы не носила эти жуткие роговые очки. А еще она постоянно закручивала волосы в тугой пучок, чуть менее жесткий, чем вечно недовольный изгиб ее губ. Белый верх, черный низ, юбка по самые щиколотки… И — ах, для нее это было таким излишеством! — темно-бордовые туфли.

— Почему кухня? — спросила она. — Алькатрас, почему кухня?

— Это был несчастный случай, — пробормотал я. — Я пытался своим приемным родителям что-нибудь вкусное приготовить…

— И ты решил, что сделаешь доброе дело, спалив кухню Джоан Шелдон — одного из самых уважаемых в городе шеф-поваров?..

Я безнадежно пожал плечами.

— Я хотел просто приготовить обед. Думал, даже я не сумею испортить готовую лапшу в мисочках.

Мисс Флетчер фыркнула. Переступив порог, она не забыла осуждающе покачать головой, минуя мой платяной шкаф. Потом ткнула указательным пальцем в распакованную посылку, вне сомнения отметив про себя мятую бумагу и ветхий шпагат. Имелся у нее пунктик насчет порядка и аккуратности. Потом она снова повернулась ко мне.

— Смедри, так у нас приемных семей не хватит. До людей ведь слухи доходят! Кончится тем, что нам больше некуда будет отправить тебя.

Я помалкивал, лежа на кровати.

Мисс Флетчер со вздохом скрестила руки на груди и проговорила, пристукивая все тем же указательным пальцем:

— Надеюсь, ты вполне понимаешь свою бесполезность?

«Ну вот, опять начинается». Меня аж затошнило. Это была самая противная часть неминуемого разговора. Я молча смотрел в потолок.

— У тебя нет ни матери, ни отца, — сказала мисс Флетчер. — Ты паразит, живущий за счет нашей системы. Тебе был дан второй, третий… а теперь — только подумай! — двадцать седьмой шанс! И чем, спрашивается, ты отвечаешь на такое вот великодушие? Равнодушием, непочтительностью и разрушительными наклонностями!

— Да не разрушаю я ничего, — проговорил я тихо. — Я ломаю. Есть же разница…

Мисс Флетчер негодующе хмыкнула. Потом она вышла вон и резким движением захлопнула за собой дверь. Я слышал, как она прощалась с Шелдонами, обещая, что ее помощник завтра с утра подъедет и разберется со мной.

«Скверно, — подумалось мне. — Рой и Джоан были вообще-то славные. Из них бы отличные родители получились…»