Три дня валил снег. Кэтрин это так наскучило, что временами она боялась сойти с ума или забыть, зачем приехала. Она должна была помнить о своем плане. Каждую ночь она вертела в руках голубую бутылочку и через ее стекло глядела на метель, словно на шар со снегом. Каждую ночь она молилась, чтобы Ральф не умер.

Если она не ухаживала за Труитом, то бродила по комнатам, все изучала, трогала каждую вещицу, каждый предмет мебели. Переворачивала каждую тарелку, брала в руки каждый серебряный предмет, смотрела фирму-производителя. «Лимож, Франция». «Тиффани и K°, Нью-Йорк». «Веджвуд». Прикидывала цену каждого предмета и определяла общую стоимость.

Короткие беседы с миссис Ларсен были посвящены уходу за Ральфом и казались Кэтрин кусками, выхваченными из экзотического иностранного языка.

— Его ботинки никогда не стоят возле двери. Они стоят возле комода. Он купил их в Нью-Йорке.

— Сейчас уберу.

— Нет, я сама. Я знаю, как ему нравится.

Ночью они дежурили подле постели Ральфа.

 —Уснул как ребенок. У него большая голова, точно арбуз. Он не умрет.

Кэтрин не могла найти, что на это ответить. Она плохо представляла, как следует общаться с людьми не ее круга.

В кресле в комнате Ральфа она засыпала. На ней было простое черное платье. За окном выл ветер. Она ухаживала за Труитом нежно и умело. Трижды в день за блестящим столом она поглощала изысканную пищу, которую приносила миссис Ларсен. Прозрачный суп цвета рубина. Меренги с каштанами. Утка в горчичном соусе. Блюда пугали ее своей красотой. Она спросила служанку, почему она и ее муж никогда не едят вместе с ней и почему бы им всем не поесть в кухне. Выяснилось, что у них так заведено, и Кэтрин продолжала сидеть одна за огромным столом.

Ела она с аппетитом, которому сама удивлялась. Такая пища не сочеталась с унылой местностью за окном. Скука и беспокойство подстегивали голод. Поскольку ни то ни другое не исчезало, она питалась все плотнее.

Ночью Кэтрин часами стояла возле окна, глядела на падающий снег и тосковала по прошлому. Днем белизна была такой яркой, что она прикрывала глаза от сияния и не распахивала занавески более чем на несколько минут.

Она думала о людях, обыкновенных людях, гуляющих по улицам городов, и поражалась бесцветности их жизни.

Думала о комнатах, в которых когда-то просыпалась, в которых дышала. Вспоминала обстановку, голоса, доносившиеся в открытые окна. Вспоминала, как ходила по тем комнатам и плакала. Она смотрела на глупых и вялых людей, которые без всяких усилий достигли того, что от нее ускользало. У всех были тарелки или, к примеру, носки. Мир был полон людей.

Она с насмешкой размышляла о судьбах нескольких знакомых. Но как бы она ни иронизировала по поводу их глупости, пустоты и скуки их жизней, сама она докатилась до этого дома в снегу. Сейчас она с радостью поменялась бы с любым из тех людей.

В прошлом она курила сигареты, пила спиртное, употребляла наркотики и брала все, что могла, у окружающих. Мужчины слали ей записки. Разглядывали ее, когда она сидела в театральной ложе. Ей писали, она отвечала. Кэтрин могла забыться на час, или на лето, или на ночь с любым из тех, чье письмо ее заинтересовало. Голубоглазый, зеленоглазый или кареглазый мужчина смотрел на нее с мольбой, желал чего-то, чего она не могла себе представить. Очарование и красота момента исчезали, оставляя лишь глупость, дурной запах и ненависть в собственном сердце. Эта ненависть шептала ей каждую минуту, что ей отказано в удовольствии, которое находили эти люди. И тогда она просто шла дальше.

Ей хотелось сигарету. Хотелось забыться в опиуме или морфии. Но сейчас она была далека от всего этого. И даже хересу не могла выпить. Необходимо следовать плану; план сработает, если, конечно, Труит не умрет.

— Как он, мисс?

— Мечется. Жар не спадает.

Он крепкий орешек. Не беспокойтесь, выдержит.

«Когда у меня будут его деньги, — думала Кэтрин, — я уеду далеко отсюда, в страну, где меня никто не знает, с чужим для меня языком. Там я не смогу ни с кем говорить». Но пока у нее другой план, и она должна его помнить. Когда у нее будут его деньги, она выйдет замуж за своего никчемного красивого любовника, и их жизнь превратится в сплошной восторг. Да, так и будет.

В каждом городе, когда на Кэтрин накатывало беспокойство и разочарование, она находила муниципальную библиотеку и проводила там часы за чтением путеводителей по местам, в которые с удовольствием бы отправилась. Она изучила расположение улиц Буэнос-Айреса, Сент-Луиса и Лондона. В мельчайших подробностях исследовала города, в которых никогда не была. Как прилежная школьница, она сидела в тусклом свете городской библиотеки и штудировала книги.

Кэтрин мечтала о Венеции. Фантазировала, как она и ее инфантильный любовник спят до полудня в номере «Даниели». В комнате на столе стоят наполовину съеденные десерты и пустые бутылки из-под шампанского, на стульях небрежно брошено изысканное белье. Она учила итальянский язык в библиотеке при свете, струившемся из высоких окон.

Она представляла, как они лениво поднимаются с постели. Его черные глаза затуманены морфием. Они курят и пьют кьянти в гондоле, плывущей по черной воде к острову Лидо; гондольер поет о любви. Перед ними открывается каждая дверь; они входят в старинные роскошные залы, общаются с аристократами принцессами, графами и королями, те целуют их в щеки. А сами они никогда не состарятся и не умрут. И она никогда не будет одна. Она сохранит красоту возлюбленного и свою собственную и получит деньги Ральфа. Им вдвоем будет достаточно этих средств. Таков ее план.

Надо всего лишь выйти замуж за Ральфа Труита а потом он почти незаметно начнет стареть и умрет. Она

же получит все.

— Миссис Ларсен?

— Да, мисс.

— Откуда приходит эта еда?

Служанка рассмеялась и полила соусом утиную грудку.

— Откуда приходит? Я готовлю.

—

— Вы думали, мы едим вяленое мясо? Солонину и капусту? Ветчину с октября по май? Словно деревенщины? Некоторые так и делают. Мы — нет. У нас есть ледник, в котором мы храним провизию. За некоторыми продуктами хозяин посылает в Чикаго. Часть из них едет в том же поезде, на котором вы сюда прибыли.

— Вы готовите божественно.

— Я научилась этому давно, еще девочкой. Тогда я работала в большом доме. Давно. И мне приятно снова этим заниматься. Делать все как положено.

— В большом доме?

— Да. Много лет назад.

— Что это был за дом?

— Он и сейчас есть.

— Где?

— Неподалеку. Меньше мили отсюда. Мы туда никогда не ходим.

— И что он собой представляет?

Может, из большого дома и перекочевали сюда красивые вещи известных фирм-производителей?

— Неважно. Мы там не бываем. Снег не прекращается, так что скоро вкусной еде придет конец.

Миссис Ларсен оставила ее одну за длинным столом со сверкающим серебром.

Кэтрин разбиралась в блюдах. Во французской кухне, с которой знакомилась в библиотеке. Сама она никогда не готовила, но помнила наизусть рецепты соусов. Она старалась не быть чересчур любопытной, потому что ее расспросы явно заставляли миссис Ларсен нервничать.

Чему только не научишься в библиотеке! Например, изготовлению ядов. Страница за страницей — все о ядах. Просто, словно кулинарная книга. Если умеешь читать, можешь отравить кого угодно, и никто ничего не заподозрит.

В доме Ральфа Труита книги отсутствовали. Зато было старое пианино, накрытое вышитой испанской шалью. В перерывах между уходом за больным Кэтрин играла маленькие пьесы. Она не знала, на каком положении здесь находится, а подсказать было некому. Во всяком случае, не миссис Ларсен. Та была честной женщиной и считала таковой свою гостью. Наверное, полагала, что простые спокойные люди умеют себя занять. Она была очень добрая, эта миссис Ларсен, в отличие от ее низенького худого мужа. Тот смотрел на Кэтрин подозрительно и обращался к ней с плохо скрываемым презрением.

— Да брось, Ларсен, — как-то прошептала служанка мужу, — Перестань. Дай бедной девушке шанс.

«Шанс на что? Если бы только они знали!» — подумала Кэтрин. Она чувствовала себя скованно, не понимала, как себя вести. Смотрела в окно на замерзший пейзаж и вспоминала о драгоценностях под снегом. Беспричинно плакала.

Как-то они перекладывали тяжелое тело Труита на чистые белые простыни.

— Я не переживу этого, мисс, — вдруг произнесла миссис Ларсен, — Не переживу, если его опять обидят.

— Его кто-то обидел?

— Все. Довольно давно. Но такие вещи не проходят. Это разрушило его жизнь.

— Вы очень его любите.

— Точнее, уважаю. Такое горе нельзя не уважать. Я взяла бы в руки ружье. Если б вы обидели его, я бы вас застрелила.

— Я не обижу его.

— Вам я верю.

Кэтрин обманывала, хотя сейчас она точно не обидела бы Ральфа. Сначала он должен поправиться. Он не умрет, оставив ее без любви или без денег. После столь долгого путешествия на поезде она не может уехать с пустыми руками.

Она кормила Труита с ложки. Осторожно стирала пот со лба. Снимала рубашку, когда у него начинался сильный жар. Как-то Кэтрин попросила Ларсена привезти  врача, который жил в нескольких милях в занесенном снегом городе. Но слуга видел, что Кэтрин ухаживает за больным не хуже доктора, да и сугробы с каждым днем становились все глубже. Не было смысла никуда ехать.

Также Кэтрин поила Ральфа горячим чаем. Закутывала ноги тяжелым шерстяным одеялом. Дежурила подле него. Вместе с миссис Ларсен вынимала его обнаженное тело из ванны.

Пробуждалась ночью и стояла над ним, трясшимся от лихорадки. Ложилась рядом, прижималась к нему. Тепло ее тела проникало в него, и озноб проходил. Ее соски приподнимались и передавали тепло в дрожащую спину Труита.

Ей казалось, что это — эротическое обаяние человеческой нежности. Комфорт доброты.

Руки Кэтрин двигались по его телу, как и многие руки, ласкавшие ее. Когда озноб проходил и он снова спокойно засыпал, она опускалась в кресло и ждала рассвета. Ее саму колотило. Она дрожала, молча уставившись в темноту.

На четвертую ночь жар спал. Снег закончился. Труит будет жить. Она спасла его.

Часами Кэтрин сидела в темноте у окна своей спальни с голубым флаконом на подоконнике. Снег блестел в лунном свете. Казалось, она попала в волшебное королевство, о котором мечтают маленькие девочки.

Снег был вечным, бескрайним. Он лежал во дворе, На крыше сарая, на гладком круглом пруду возле далекого поля. На нем не было ни следа, ни отметины. Непроходимая серебряная снежная пелена. Совершенство.

«Вот увидишь, — думала Кэтрин, — рано или поздно все придет в движение». Она начнет все сначала. Это не просто грезы. Это возможно.

Так она и провела всю ночь. Ей было тепло и удобно в простом платье. Утром она собиралась поговорить с Ральфом Труитом.