Глава 4
Кровь была повсюду: на его голове, лице, на одежде и под ее ногтями. Замерзшие почерневшие катышки застряли в ткани ее платья. Тем не менее Кэтрин была спокойна и уверена в том, что он выживет. И тут она заметила дом и лицо за окном.
Время словно остановилось. Кэтрин впитывала все подробности: тяжесть Ральфа у себя на руках, дом, искаженное от ужаса лицо в окне, лошадь со сломанной ногой. Вдруг она поняла, что на реке трещал не лед, а нога. Кэтрин словно увидела себя со стороны: свои беспорядочно рассыпавшиеся волосы, замерзшие красные руки, юбку, из подола которой высыпались в снег украшения. Увидела сугроб, в котором увязло железное колесо, лошадей, в изнеможении опустивших головы. Дом.
«Он напоминает чистую белую рубашку, — подумала Кэтрин. — Чистую белую рубашку, повешенную на дверь».
Аккуратное крыльцо с колоннами, теплый свет за зашторенным окном, стул, выставленный на улицу. Детали. Она не могла охватить взглядом все, не могла разглядеть конек крыши. Но дом казался теплым. Хорошим.
Лошади остановились, каурая кобыла притопывала ногами, черный мерин не мог сделать ни шага. Его левая передняя нога не доставала до земли, копыто висело Под светом с крыльца видны были потные вздымающиеся лошадиные бока; дыхание из широких ноздрей превращалось в яркие легкие перья.
Дом был аккуратный, простой, но не аскетический. И яркий, поскольку в окнах горел свет. Она совсем иначе его представляла. Здание стояло посреди аккуратной лужайки. К широкому крыльцу вели ступени. Кэтрин рисовалось нечто неопрятное и запущенное, одинокое нелюбимое строение в мрачной местности. Это был сюрприз, подарок, упакованный в белую бумагу и перевязанный голубой лентой.
Момент неподвижности закончился, время помчалось. Лицо за окном исказилось и исчезло. Дверь распахнулась. На пороге возникла ошарашенная женщина.
Ральф Труит тяжело опирался на Кэтрин. Дыхание его было свободным, глаза открыты, но не сфокусированы. Ему казалось, что крыльцо, дверь и безопасность находятся в милях от него.
— Мистер Труит? — Женщина вытянула седую голову, вглядываясь в снежную бурю — Это вы, мистер Труит?
— Помогите! Мы здесь! — закричала Кэтрин; ее внезапно накрыла истерика — Пожалуйста, идите сюда. Нам нужна помощь.
Из дома за женщиной выскочил мужчина. Ветер подхватил их одежду и волосы и разметал по сторонам.
Мужчина тотчас подбежал к стонущему мерину, посмотрел на его увечье, тихо сказал ему что-то и, положив руку на лошадиный бок, покачал головой. Кэтрин видела сломанную кость и по тому, как болезненно вздымалась и опадала грудь животного, поняла, что лошадь признала свое бессилие.
Женщина подошла к Труиту.
— Господи Иисусе, — запричитала она. — Что случилось? Что вы сделали?
Яркие колючие глаза осуждающе смотрели на Кэтрин, и та пояснила:
— Лошади понесли. Олень… Лошади испугались и сбросили его. Кажется, колесо ударило его по голове. Я не виновата. Это олень. Все случилось так быстро!
— В дом, Ларсен! — скомандовала женщина, — Мистер Труит тяжело ранен. Внесем его в дом.
Мужчина, мистер Ларсен, отвернулся от животного, и лошадь медленно опустилась на землю. Они втроем подхватили Ральфа. Тот оглядывался по сторонам и был вне себя от боли и потери крови. Им пришлось напрячь все силы, чтобы поднять его по ступеням и втащить в дом. Они уложили его на бархатный диван и подсунули под голову подушку.
— Он истечет кровью, — сказала женщина, по-видимому, миссис Ларсен.
— Ему обязательно нужен врач.
Миссис Ларсен посмотрела на Кэтрин.
— В такую погоду никто не поедет даже к Ральфу Труиту. До врача несколько миль — хоть в одну, хоть в другую сторону. Да и слишком поздний час. К тому же вряд ли его отыщешь. Пьянствует, скорее всего. Что с пьяного толку?
— Принесите, пожалуйста, мой чемодан, — попросила Кэтрин; она уже совершенно успокоилась — Из повозки. Серый чемодан. Согрейте воду и дайте полотенца и йод, если он у вас есть.
Ларсены неуверенно замялись. Труит лежал на диване, закрыв глаза.
— Принеси ее чемодан, — наконец распорядилась миссис Ларсен — И возьми ружье. Для мерина.
Ее муж дернулся и покинул комнату. Миссис Ларсен захлопотала вокруг раненого. Труит неожиданно пришел в себя. Его глаза покраснели от боли. Кэтрин и Ральф уставились друг на друга.
— Вы не умрете, — заверила она.
— Надеюсь.
В комнату ворвался ветер: это слуга Ларсен вышел во двор. Кэтрин и Труит ждали. Она хотела взять его за руку, но не решилась.
Со двора послышался выстрел. Кэтрин подскочила к окну. Она отодвинула тяжелую бархатную занавеску и увидела на снегу огромную лошадь, под головой которой растеклась лужа крови.
Ларсен вернулся нескоро. В одной руке он держал чемодан, в другой — револьвер. Поставив чемодан к ногам Кэтрин, он с ненавистью взглянул на нее, словно все случившееся — ее вина, которую невозможно простить.
Она же расстегнула ржавые дешевые застежки, открыла чемодан, пошарила под черной одеждой и под простым бельем и нашла коробку с нитками и иголками. Повернувшись, она нечаянно наступила на подол своей юбки, раздался треск. «Господи, украшения!» —
подумала Кэтрин. Быстро нагнувшись, она ощупада подол. И правда потеряла. Черт возьми!
Миссис Ларсен, вернувшаяся с миской горячей воды и полотенцами, переброшенными на руки, взглянула на гостью и ее юбку.
— Ничего страшного, — заверила Кэтрин, выпрямляясь, — Порвалась. Посеяла кое-что, когда произошло это несчастье.
— Что ж. Теперь уже до весны.
— Неважно.
«Все пропало, — пронеслось в голове у Кэтрин, — Пропали мои драгоценности, теперь мне отсюда не выбраться». Она взглянула на Труита.
— Будет больно.
— Уже болит, — отозвался он, выдавив слабую улыбку.
— Есть что-нибудь выпить?
— Я не притрагиваюсь к спиртному.
— Тогда крепитесь. Можете сесть? Приподняться?
Ральф стонал, пока все они поднимали его с дивана.
Кэтрин опустилась на диван и положила его голову себе на колени. Кровь капала ей на юбку. Ее ноги почти мгновенно промокли.
Миссис Ларсен держала тазик. Кэтрин опустила полотенце в горячую воду и начала осторожно промывать рану. Она знала, что Ральфу больно, но под ее рукой лицо его успокоилось, дыхание замедлилось. Он не закрыл глаза, не проронил ни звука, хотя слезы текли по его щекам.
— Я плачу как ребенок, — заметил он.
— Сейчас можно. Мадам? Йод.
Из кармана передника миссис Ларсен вынула флакон Кэтрин потрясла его и наклонила так, чтобы на рану, идущую от брови до линии волос, полилась тонкая струйка. Затем пальцами распределила йод. Труит закрыл глаза и сморщился от острой боли. По комнате распространился резкий запах.
«Та бедная лошадь, — подумала Кэтрин, — Тащила нас всю дорогу, а теперь лежит в снегу. Завтра Ларсен на оставшейся лошади отвезет беднягу подальше от глаз».
— Подайте мою коробку. Мне понадобится ваша помощь, миссис…
— Ларсен, мисс.
— Миссис Ларсен. Попрошу вас очень осторожно соединить края. Вот так.
И Кэтрин продемонстрировала, как соединить края раны. Процедура напоминала защипывание теста. Она разгладила пальцами кожу, и порванные края сошлись. Рана была неровной. Останется шрам, ничего не поделаешь.
Найдя самую крепкую нитку, гостья опустила иголку в йод, затем осторожно дунула на иглу и на рану, которая сейчас кровоточила сильнее.
Вставила нитку. А когда сделала первый стежок, мистер Ларсен отвернулся и пробормотал:
— Пойду уберу повозку. Если только…
— Пожалуйста. Мы справимся.
Иголка вошла и вышла из кожи. Рука Кэтрин была твердой и спокойной. Дверь снова открылась и, когда Ларсен вышел, закрылась.
Рана медленно затягивалась, поток крови ослабел.
— Вы медсестра, мисс?
— Мой отец был врачом. Я наблюдала за его работой.
Это была ложь, как бы непринужденно она ни звучала. Ее отец, пьяница и врун, не имел профессии. Кэтрин знала только одно: она приехала в такую даль не для того, чтобы Ральф Труит сразу умер.
— Значит, вы никогда…
— Никогда. Но я много раз видела, как это делается. Иного способа нет.
В какой-то момент она почувствовала, что Труит ускользнул от нее — потерял сознание. Его голубые глаза, побелевшие от боли, закрылись, и Кэтрин, отвлекшись от раны, впервые разглядела его кожу так близко, словно смотрела сквозь увеличительное стекло. Его борода походила на черную стерню на высохшем поле. Кожа была светлой; на расстоянии она казалась моложе, вблизи Кэтрин заметила тысячи мелких морщин. Перед ней предстало будущее собственного лица и кое-что еще: когда его мышцы ослабли, на сильных крупных костях кожа обвисла. Она поняла, как сложно ему держаться, и заметила в нем недостаток жизни и печаль под маской стального спокойствия.
Ее тонкие пальцы работали быстро, следуя за руками миссис Ларсен. Наконец дело было сделано. Что ж, неплохо.
Ральф открыл глаза; его голова покоилась на коленях у Кэтрин.
— Вот и все, — улыбнулась она.
— Благодарю.
— Необходимо положить вас в постель. Вы не могли бы?.. Постарайтесь какое-то время не спать. Так долго, как сможете.
Она застенчиво притронулась к его лицу. Тут появился Ларсен.
— Мы заберем его отсюда, мисс. Отведем наверх. Я побуду с ним, а вы с миссис Ларсен поужинаете. Я справлюсь.
Слуга подсунул руки под хозяина и поставил на ноги Тот покачнулся, но устоял. Кэтрин наблюдала, как они поднимаются по лестнице. Миссис Ларсен суетливо семенила за ними.
Когда они ушли, Кэтрин впервые огляделась по сторонам. И удивилась. Перед поездкой она представляла себе простые безупречно чистые помещения. Сейчас перед ней была обыкновенная квадратная комната, но некоторые предметы мебели — их, правда, было немного — странно не соответствовали обстановке, словно явились из другого мира и другого места. Яркие цвета. Дорогие материалы. Изящная и красивая мебель рядом с приземленными фермерскими предметами: буфетом, простыми напольными часами из сосны.
Диван под ней относился к редким предмётам — с позолоченными подлокотниками, резными лебедями. Дамаст цвета заката был теперь запачкан кровью Труита. Казалось, в такой комнате человек не знает, куда можно сесть: помещение было в таком ослепительном порядке, словно им вообще не пользовались.
Был здесь, правда, крепкий дубовый стул. Кэтрин решила, что вечерами хозяин курит на нем сигару. На низком простом столике имелись пепельница и коробка для хранения сигар. Там же лежали фермерские журналы, альманахи и гроссбухи. Рядом с ними стояла лампа; она ярко светила из-под абажура из цветного стекла с изображением осенних листьев и птичек в полете. Эти лампы Кэтрин видела только в отелях. Она никогда бы не подумала, что такой приземленный человек, как Ральф Труит, купит себе подобную вещь
«Судя по всему, он очень богат», — сделала вывод Кэтрин. Эта мысль согрела ее и вызвала улыбку. «0н не умрет. Что ж, это начало». Ее сердце сильно забилось, словно она собиралась украсть из магазина лайковые перчатки.
Сверху раздались тяжелые шаги. Один ботинок ступил на пол, другой. «А, это его раздевают, — поняла Кэтрин, — А меня не пустили, чтобы я не видела его слабость». В этом она была неправа — они не желали показывать его тело.
Часы мерно тикали. Ветер завывал и явно не собирался стихать. Кэтрин погрузилась в себя. Интересно, знает ли хоть одна душа на земле, где она сейчас? Может ли представить, как она сидит, сложив руки на коленях? Пальцы перепачканы кровью, подол порван, драгоценности потеряны.
Ей хотелось сигарету. Сигарету в маленьком серебряном мундштуке. И бокал виски, всего один бокал — унять дрожь. Но на новом месте другая жизнь. Сейчас она в доме Ральфа Труита. И поэтому просто сидит, сложив руки на коленях.
Здесь их четверо, каждый перемещается по комнатам этого дома. Она держала на коленях его голову, ее одежда промокла от его крови, тем не менее она одна. Всю жизнь одна.
Бывали моменты, когда она выбрасывала все из головы и смотрела на круговорот пылинок перед зрачками. В детстве это ее забавляло. Сейчас она видела эти пылинки как отражение собственных бесцельных движений по миру. Временами она так же сталкивается с другим человеком и плывет дальше, свободная и одинокая.
Кэтрин не знала, может ли быть иначе. Вдруг ей показалось, что ее планы — лишь пустые фантазии, неясно представленные, дурно воплощенные и, как всегда, обреченные на провал.
Она поднялась и пошла по комнатам. Их было немного, но все они были похожи: безупречно чистые, обставленные той же смесью деревенской и модной мебели. Столовая была крошечной, а стол накрыт на двоих. Она взяла со стола нарядную вилку, очень длинную и страшно тяжелую. Вилка сверкнула под светом лампы, когда Кэтрин перевернула ее, чтобы прочитать название фирмы-изготовителя: «Тиффани и K°, Нью- Йорк». Никогда еще она не видела такой красоты. Вдруг раздался голос миссис Ларсен:
— С ним мой муж.
От неожиданности Кэтрин уронила вилку. Стоявшая на пороге миссис Ларсен продолжала:
— Я приготовила ужин. Надеюсь, он еще не остыл, и вы можете поесть.
Служанка подобрала вилку, выпавшую из рук гостьи, и положила рядом с другими такими же массивными приборами.
— Я просто…
— Рассматривали. Я поняла. Садитесь. Через минуту я все подам. Полагаю, вы проголодались.
Кэтрин заняла место за столом. Она чуть не плакала. Потому что ей придется долго ехать назад, и потому что она одна.
Прозрачный горячий суп, ягненок, приготовленный во вкуснейшем экзотическом соусе — такой едой восхитились бы в любом ресторане любого города, где ей довелось побывать. Миссис Ларсен подала все с простотой и изяществом, которые удивили и порадовали Кэтрин. До сих пор она думала, что у нее нет аппетита, но проглотила все, включая десерт — меренги в блестящем шелковистом заварном креме.
Когда с едой было покончено, миссис Ларсен встала на пороге кухни. Сверху доносился топот ботинок Ларсена. Труит и слуга ходили туда-сюда, взад и вперед по спальне. По ковру, по полу, снова по ковру.
— Ужин был прекрасен.
— Я надеялась, что он будет праздничным, но… Но ведь будут и другие вечера, мисс?
Однако Кэтрин молчала.
— Надеюсь, вы будете здесь счастливы, — добавила миссис Ларсен, — В самом деле, надеюсь. Прием получился не таким, как хотелось, но мы приветствуем вас в нашем доме.
Гостья смутилась и покраснела.
— Вы великолепный повар.
— У каждого человека свой талант, — промолвила служанка. — У меня всегда были проблемы с иголкой. В кухне — другое дело. Даже после долгого перерыва я помню, что делать.
Кэтрин поднялась, и обе женщины смущенно посмотрели друг на друга. Вдруг Кэтрин почувствовала усталость. Она взглянула на потолок, на запачканные ботинки.
— Они справятся?
— Они знакомы с детства. Труит в надежных руках.
Миссис Ларсен начала убирать посуду.
— Я вам помогу. Я привыкла себя обслуживать.
— Вам лучше отдохнуть. Можете пойти спать, если хотите.
— Куда мне…
— Где спать? Я вам покажу.
Вытерев руки о посудное полотенце, миссис Ларсен лизнула пальцы и погасила свечи. Серебро перестало сверкать. Затем она вывела гостью из столовой, подхватила ее чемодан и стана подниматься по лестнице.
— Комната удобная. Оттуда видна река и домик, где живем мы с мужем.
Она отворила дверь в красивую спальню. Простая кровать с качественным бельем. Кружевной полог на четырех столбиках.
Чемодан миссис Ларсен опустила на кровать, после чего подошла к туалетному столику и наполнила фарфоровую чашу водой из кувшина, затем принесла из ванной красивый хрустальный стакан с холодной водой и поставила возле кровати. ,
— Удобства внизу, в коридоре. В помещении. Это впервые в наших местах. Я постаралась, чтобы все было хорошо. Вы, я слышала, из города.
— Но я вовсе не избалована.
— Вы удивитесь, сколько людей понятия не имеют, как пользоваться столовыми приборами. По тому, как человек ест, сразу можно сказать, откуда он. Вы бывали в цивилизованных местах.
Служанка удалилась. Кэтрин распаковала вещи, повесила в маленький шкаф свои жалкие уродливые платья, убрала белье в комод. «Это будет мой дом, — подумала она, — Это мои вещи, и я раскладываю их в своем новом доме». Последним предметом в ее чемодане был маленький голубой аптечный флакон. Она долго смотрела на него, сидя на стуле у окна, потом вернула в шелковый карман внутри чемодана, а сам чемодан задвинула под кровать.
Она отдернула тяжелые занавески и сразу почувствовала холодный воздух. Ее тело ныло от приятной усталости. Огни в доме освещали снег за окном. Кэтрин устроилась в маленьком кресле, обитом голубым бархатом, и задремала. В соседней комнате слышался топот ботинок Ларсена. Собственная жизнь казалась ей чужой и незнакомой.
Наконец шаги прекратились. Кэтрин подождала, пока в доме стало совсем тихо, поднялась, сняла испорченную юбку и расстегнула тринадцать пуговиц ужасного платья. Ее одежда и кожа излучали тяжелый металлический запах крови Труита. Кэтрин взяла льняную тряпку, намочила в теплой воде и умылась, как могла.
Затем надела простую ночную рубашку, которую сшила всего два дня назад, и встала перед овальным зеркалом.
Это не иллюзия. Она в новом доме, в метель. Это не игра. Все по-настоящему. Ее сердце сжалось, на глаза навернулись слезы.
«Все могло сложиться иначе», — подумала Кэтрин. Она могла быть женщиной с ребенком на руках. Помогала бы погорельцам или людям, потерявшим близкого человека. Могла носить еду заболевшей соседке, шить платья ее дочерям, читать им перед сном книжку в такой вечер, как этот. Чего только не случается темными ненастными ночами. Ей сложно было вообразить обстоятельства, при которых произошло бы нечто подобное, но в саму роль она вжилась бы без особого труда. Кэтрин жалела, что здесь на ее долю не выпадет такой изящной интересной роли.
Подлинная ее душа была глубоко запрятана под толстым одеялом из лжи, уловок и капризов. Как и драгоценности, укрытые снегом, душа ее ждала оттепели. Разумеется, она не знала, является ли настоящей та душа, которую она себе нарисовала, или напоминает отрезанную руку солдата, которая мучает фантомными болями, или сломанную кость, ноющую с приближением ненастья. Может, этой воображаемой души у нее никогда и не было. А как это было у них — женщин, которых она встречала на улице, либо тех, которые смеялись со своими очаровательными или плохо воспитанными детьми в ресторанах, на вокзалах, повсюду вокруг нее? Почему каждый день жизни проходит мимо?
Ей хотелось хотя бы раз оказаться на сцене. Ставки в игре с Ральфом Труитом оказались выше, чем она ожидала. И вот она перед зеркалом в фермерском доме. Кто она?
Одинокая женщина, ответившая на объявление в городской газете, приехавшая издалека ради чьих-то денег. Она не была ни милой, ни сентиментальной, ни простой, ни честной. Отчаяние в ней боролось с надеждой. Она оказалась такой же, как те простушки, глупые мечты которых вызывали насмешки у нее и ее друзей. И что же? Сейчас она видела в зеркале именно такую женщину, и это ничуть не казалось забавным.
Кэтрин выключила верхний свет, и комната за танцевала в свете единственной свечи на тумбочке. Задернула тяжелые занавески, спряталась от бури погрузилась в мягкую женскую постель.
Только она задула свечу, как в дверь громко постучали. Кэтрин поспешно встала на холодный пол в кромешной темноте добралась до двери и увидела бледное, встревоженное лицо миссис Ларсен, которая сообщила:
— У него сильный жар.
