Глава 20

Возвратившись домой, я угодил в эпицентр домашней трагедии.

Гризельда выбежала в холл со слезами на глазах, увлекла меня в гостиную и сказала:

– Она уходит.

– Кто уходит?

– Мэри. Она уже предупредила.

Честно говоря, я не видел в этом сообщении ничего ужасного.

– Что ж, – сказал я, – придется нанять другую прислугу.

По-моему, это был совершенно естественный ход мыслей. Когда одна прислуга уходит, вы нанимаете другую. Я не понимал, почему Гризельда смотрит на меня так укоризненно.

– Лен, ты – бессердечное существо. Тебе все равно.

Вот этого я бы не сказал. Напротив, я чувствовал, что сердце мое встрепенулось от радости при мысли о том, что кончится эра подгорелых пудингов и недоваренных овощей.

– Мне придется искать девушку, пока ее еще найдешь, а потом надо будет ее еще вышколить, – сказала Гризельда, и в ее голосе слышалась острая жалость к своей горькой участи.

– А разве Мэри вышколена? – спросил я.

– Ну конечно!

– Тогда, наверное, – предположил я, – кто-нибудь услышал, как она все время вежливо говорит «сэр» или «мадам», и тут же решил похитить у нас сей образец для всех служанок. Мне только остается сказать, что их ждет разочарование.

– Да не в том дело, – сказала Гризельда. – Никому она пока не нужна. И никто ее у нас никогда не переманит, не беспокойся. Дело в ее оскорбленных чувствах. Она очень близко приняла к сердцу, когда Летиция Протеро сказала, что она плохо вытирает пыль.

Гризельда часто поражает меня неожиданными заявлениями, но это оказалось настолько неожиданным, что я даже усомнился в его истинности. Никто на свете не заставит меня поверить, что Летиция Протеро снизошла до того, чтобы входить в наши домашние дела и попрекать нашу служанку за неряшливость. Это было совершенно не в духе Летиции, так я и сказал Гризельде.

– Не усматриваю ни малейшей связи между Летицией Протеро и нашей пылью, – сказал я.

– И я тоже, – сказала моя жена. – Это вопиющая нелепость. Пожалуйста, поговори с Мэри сам. Она на кухне.

Мне вовсе не хотелось беседовать с Мэри на эту тему, но Гризельда – она удивительно энергична и порывиста – буквально втолкнула меня в кухню, прежде чем я успел взбунтоваться.

Мэри чистила картофель над раковиной.

– Э-э... добрый день, – неуверенно сказал я.

Мэри взглянула на меня и фыркнула носом, иного ответа я от нее не дождался.

– Миссис Клемент сказала мне, что вы выразили желание нас покинуть.

На это обращение Мэри соблаговолила ответить.

– Бывает такое, – сказала она угрюмо, – чего порядочная девушка нипочем не потерпит.

– Не скажете ли вы мне, что, собственно, вас так огорчило?

– Дело нехитрое, скажу в двух словах. (Должен заметить, что она сильно недооценила свои возможности.) Шляются тут разные, вынюхивают за моей спиной. Всюду суют свой нос. Да какое ей дело, когда я мету или пыль вытираю? Раз вы и хозяйка довольны, пусть другие-прочие не лезут. Коли я вам угодила, тут и говорить больше не о чем, я так считаю.

Что касается меня, то мне Мэри никак не могла угодить. Признаюсь, я вижу в мечтах комнату, которую аккуратно прибирают каждое утро – стирают всюду пыль, ставят вещи на место... У Мэри свой метод – смахнуть пыль на самых видных местах, например на столе, – и мне он кажется крайне несовершенным. Однако в тот момент я понимал, что не время обсуждать второстепенные вопросы.

– И на следствие меня вытащили, да? Выставили перед двенадцатью мужчинами такую порядочную девушку, как я! А поди догадайся, какие вопросы они вздумают задавать! Я вам одно скажу. Я никогда не жила в доме, где произошло смертоубийство, и впредь не собираюсь.

– Надеюсь, вам и не придется, – сказал я. – По закону вероятностей, это вряд ли повторится.

– Мне законы ни к чему. Это он был мировым судьей. Сколько хороших людей засадил за решетку только за то, что они несчастного кролика словят себе на обед, не то что он – фазаны и прочая живность – палит из ружья потехи ради! Мало того, не успели его похоронить, как эта его дочка заявляется сюда и говорит, что я не умею свою работу справлять!

– Вы хотите сказать, что мисс Протеро была здесь?

– Была! Прихожу из «Голубого Кабана» и вижу – здесь. В кабинете вашем. И говорит: «Оу! – так она говорит. – Я ищу мой маленький желтенький беретик – шляпку такую, желтую. Я вчера ее тут позабыла». – «Вот что, – я ей говорю, – никакой такой шляпки я в глаза не видела. Ее тут не было, когда я убиралась утром в четверг», – говорю, – а она опять: «Оу, – говорит, – я полагаю, что вы ее не заметили. Вы ведь тут на скорую руку убираете, верно?» И проводит пальцем по каминной доске и сует его себе под нос. Как будто у меня было время снимать все безделушки, а потом ставить обратно – это в то самое утро, а полиция отперла кабинет только к ночи. «Раз хозяин с хозяйкой мною довольны, тут и говорить больше не о чем, мисс», – говорю. А она как засмеется: «Оу! А вы уверены, что они довольны?» – говорит. С тем и ушла.

– Теперь понятно, – сказал я.

– Вот видите! Разве я бесчувственная какая? Да я, честное слово, готова себе пальцы до кости стереть, только бы вы с хозяйкой были довольны. А когда она задумает приготовить какое-нибудь новомодное блюдо, я всегда стараюсь ей угодить.

– Я знаю, вы стараетесь, – успокоил ее я.

– Но она, видно, что-то слышала, а то бы не стала такое говорить. А коли я вам не угодила, уж лучше мне уйти. Вовсе не потому, что я ей верю, этой мисс Протеро. В Усадьбе ее не очень-то любят, скажу я вам. Чтобы сказать «пожалуйста» или «спасибо» – это нет, а вещи направо-налево раскидывать – это сколько угодно. Не стала бы я и внимания обращать на эту мисс Летицию Протеро, а вот мистер Деннис по ней сохнет. Это она умеет – обвести молодого джентльмена вокруг пальца, она такая.

Увлекшись своими обличениями, Мэри выковыривала глазки из картофеля так энергично, что они летали по кухне, стуча, как частый град. Один из них попал мне прямо в глаз, и это вызвало небольшую паузу.

– Вам не кажется, – сказал я, прижимая платок к глазу, – что вы слишком близко к сердцу принимаете совсем безобидные слова? Видите ли, Мэри, хозяйка будет очень огорчена, если вы от нас уйдете.

– Против хозяйки я ничего не имею и против вас тоже, сэр, если уж на то пошло.

– Ну вот и хорошо. Сознайтесь, что вы вспылили из-за пустяков, а?

Мэри зашмыгала носом.

– Я была прямо сама не своя после следствия, и вообще... Не бесчувственная же я, на самом деле. Но хозяйку обижать я не стану.

– Значит, все в порядке, – сказал я.

Я вышел из кухни. Гризельда и Деннис поджидали меня в холле.

– Ну как? – воскликнула Гризельда.

– Она остается, – сказал я со вздохом.

– Лен, – сказала моя жена, – ты такой умница!

Я в душе никак не мог с ней согласиться. Разве умные люди так поступают... Я твердо уверен, что на всем белом свете не сыщешь служанки хуже Мэри. Я прекрасно понимал, что любая перемена была бы переменой к лучшему.

Но мне было приятно порадовать Гризельду. Я подробно изложил обстоятельства, разобидевшие Мэри.

– Похоже на Летицию, – сказал Деннис. – Она и не могла оставить свой желтый беретик здесь в среду. Она в нем пришла на теннис в четверг.

– С нее станется, – заметил я.

– Никогда не помнит, куда что бросила, – сказал Деннис с совершенно необоснованной, на мой взгляд, нежностью, словно тут было чем гордиться. – Теряет с дюжину вещей каждый день.

– Необычайно привлекательная черта, – произнес я.

Но Деннис не заметил никакого сарказма.

– Да, она очень привлекательна, – сказал он, глубоко вздохнув. – Ей все время делают предложения, она сама мне сказала.

– Если это происходит здесь, предложения незаконные – у нас нет ни одного неженатого мужчины, – сказал я.

– А доктор Стоун? – сказала Гризельда, глаза у нее так и искрились лукавством.

– Верно, он приглашал ее позавчера посмотреть на раскопки, – сказал я.

– Как же иначе? – сказала Гризельда. – Она очень привлекательная, Лен. Даже лысые археологи это чувствуют.

– Жутко сексапильная, – изрек Деннис с видом знатока.

Однако Лоуренс Реддинг явно устоял перед очарованием Летиции. Гризельда и этому нашла очень убедительное объяснение и с уверенностью в своей правоте изложила его нам:

– У Лоуренса у самого сексапильности – хоть отбавляй. Таким мужчинам обычно нравятся – как бы это сказать – квакерши, понимаете? Замкнутые скромницы. Таких женщин все почему-то считают холодными. Мне кажется, единственная женщина, которая могла пленить и удержать Лоуренса, – это Анна Протеро. Я уверена, что они никогда друг другу не наскучат. И все-таки он сделал одну глупость, по-моему. Понимаете, он как-то воспользовался чувствами Летиции. Не думаю, чтобы он догадывался о них – ему это и в голову не пришло, он иногда проявляет скромность, но я чувствую, что она в него влюблена.

– Она терпеть его не может, – с непререкаемым апломбом заявил Деннис. – Сама мне сказала.

Никогда не слышал такого сочувственного молчания, каким Гризельда ответила на эти слова.

Я пошел к себе в кабинет. Меня до сих пор охватывал озноб, когда я переступал его порог. Необходимо было преодолеть это ощущение. Я знал, что если я не справлюсь с собой, то уже никогда не смогу пользоваться кабинетом.

Погруженный в раздумья, я медленно подошел к письменному столу. Вот здесь сидел Протеро – румяный, энергичный, самодовольный, и вот здесь, в короткий миг, его поразили насмерть. Преступник стоял вот здесь, на том месте, где сейчас стою я.

Итак, Протеро больше нет...

Вот и перо, которое он держал в руке.

На полу темноватое пятно: ковер отослали в чистку, но кровь пропитала доски пола.

Меня пробрала дрожь.

– Нет, не могу оставаться в этой комнате, – сказал я вслух. – Не могу здесь быть.

Вдруг мне в глаза бросилось небольшое ярко-голубое пятнышко. Я наклонился. Под столом лежала какая-то вещица. Я ее поднял.

Положив эту вещицу на ладонь, я осторожно ее разглядывал. Вошла Гризельда.

– Забыла тебе сказать, Лен. Мисс Марпл приглашает нас зайти сегодня вечером, после обеда. Поразвлечь племянника. Она опасается, что ему тут скучно. Я обещала, что мы придем.

– Прекрасно, милая.

– Что это ты рассматриваешь?

– Ничего. – Я сжал пальцы в кулак, посмотрел на жену и сказал: – Если уж и ты не сумеешь развеселить мистера Рэймонда Уэста, значит, ему угодить невозможно.

Моя жена сказала: «Как тебе не стыдно, Лен» – и покраснела.

Она ушла, и я снова разжал пальцы.

У меня на ладони лежала сережка с голубой бирюзой, окруженной мелким жемчугом.

Драгоценность была необычная, довольно приметная, и я помнил совершенно точно, где видел ее в последний раз.