Лето 1522

Шел третий месяц моей ссылки, июнь месяц, сады Гевера благоухали розами. Запах висел в воздухе, как дым, тяжелые головки цветов клонились к земле. Я получила письмо от Анны.

Виндзорский замок. Наверно, самый красивый из всех, принадлежащих Генриху. Сидит на верхушке зеленого холма словно серая жемчужина на бархатной подушке. На башенках развеваются королевские штандарты, подъемный мост опущен, по нему туда-сюда снуют разносчики, катят повозки, тележки пивоваров. В каком замке ни будь, двор высасывает все, что можно, из окрестных селений. Виндзор немало преуспел на службе столь прибыльным аппетитам замка.

Я проскользнула в боковую дверь и, не попавшись на глаза никому из знакомых, добралась до комнаты Анны. Там никого не было. Села — придется подождать. Как я и думала, она появилась ровно в три, сняла с головы чепец и чуть не закричала, увидев меня.

— Решила, что ты — привидение. Ну ты меня и напугала.

— Сама же велела пробраться в комнату потихоньку.

— Да-да, хотела тебе рассказать, какие тут дела творятся. Только что с королем разговаривала. Мы были на арене для турниров, глядели на лорда Перси. Mon dieu! Ну и жара!

— И что он сказал?

— Лорд Перси? Он просто очарование.

— Нет, король.

Анна улыбнулась насмешливо:

— Спрашивал о тебе.

— И что ты ему ответила?

— Дай подумать. — Она бросила чепец на постель, распустила волосы, которые рассыпались по плечам тяжелой темной волной, подобрала их одной рукой, охлаждая шею. — Никак не припомню. Такая жара!

Я уже привыкла — пусть дразнит, мне все равно. Села тихонько на маленький деревянный стульчик у пустого камина и даже головы не повернула, пока сестра умывалась — лицо, руки, шея, причесывалась, закручивала волосы, непрестанно восклицая по-французски и жалуясь по поводу невыносимой жары. Ни за что не оглянусь.

— Кажется, припоминаю.

— Не важно, — отозвалась я. — Сама с ним увижусь за ужином. Пусть тогда все мне и говорит, если хочет. Ты мне вовсе не нужна.

— Еще как нужна, — возмутилась Анна. — Куда ты без меня! Даже не знаешь, что сказать.

— Уж знаю довольно — влюбится как миленький и снова попросит у меня шарф, — хладнокровно заявила я. — Уверена, уж сумею с ним учтиво поговорить после ужина.

— Откуда такое спокойствие? — Анна чуть отступила и оглядела меня с головы до пят.

— Было время подумать. — Хорошо, голос звучит ровно.

— И что?

— Теперь знаю, чего хочу.

Она ждала продолжения.

— Его.

— Каждая женщина Англии его хочет, — кивнула Анна. — С чего бы тебе оказаться каким-то исключением.

Я пренебрежительно пожала плечами:

— А если не сложится, обойдусь и без него.

— От тебя ничего не останется, если Уильям не возьмет тебя обратно. — Взор сестры затуманился.

— И это переживу, — возразила я. — Мне в Гевере понравилось. Каждый день ездила верхом, гуляла в саду. Была совсем одна почти три месяца, в жизни никогда столько времени не проводила сама по себе. Оказалось, двор мне вовсе и не нужен, ни королева, ни король, ни даже ты. Люблю ездить верхом, носиться по полям. Мне понравилось разговаривать с крестьянами, наблюдать, как зреет урожай, растут плоды.

— Собираешься стать крестьянкой? — пренебрежительно рассмеялась она.

— Мне бы понравилось быть крестьянкой. — Голос мой звучал ровно. — Я люблю короля, — дыхание перехватило, — страшно люблю. Но если ничего не выйдет, буду жить счастливо на маленькой ферме.

Анна подошла к комоду в изножье кровати и вытащила свежий чепец. Погляделась в зеркало, пригладила волосы, надела головной убор. Немедленно ее темная, волнующая красота заиграла новой элегантностью. Она это знала, конечно.

— Будь я на твоем месте, по мне — либо король, либо никто. — Ради него я бы голову на плаху положила.

— Я его хочу. Мужчину. Не короля.

Сестра пожала плечами:

— Одно от другого неотделимо. Сколько бы ты его ни желала, о короне на голове забыть не удастся. Лучше его нету. Во всем королевстве не найдется никого подобного ему. Пришлось бы ехать во Францию к королю Франциску или в Испанию к императору, чтобы найти ему равного.

Я покачала головой:

— Видела и императора, и французского короля. Ни на одного из них второй раз не поглядела бы.

Анна оторвалась от зеркала, спустила корсаж чуть пониже — чтобы грудь была видна в полной красе. Сказала отрывисто:

— Тогда ты просто дура.

Вот мы готовы, и сестра повела меня в спальню королевы.

— Она тебя возьмет обратно, но горячего приема не жди, — бросила через плечо, когда часовой перед дверью вскинул руку в приветственном салюте, а потом распахнул широкие двери в парадную спальню королевы. Мы обе, сестры Болейн, вошли — ни тени смущения, будто ползамка нам принадлежит.

Королева сидела под окном на низкой скамье, окно открыто нараспашку, пусть веет прохладный вечерний ветерок. Музыкант устроился рядом, перебирает струны лютни. Придворные дамы расположились вокруг. Одни вышивают, другие сидят без дела, ждут — скоро позовут к ужину. Казалось, королева живет мирной жизнью, в доме мужа, окружена подругами, глядит в окно на маленький городок и свинцового цвета излучину реки вдали. Увидела меня, лицо не изменилось. Слишком хорошая выучка, никогда не выдаст своего разочарования. Небрежно улыбнулась:

— А, миссис Кэри. Выздоровели, вернулись наконец ко двору?

Я присела в глубоком реверансе:

— Как будет угодно вашему величеству.

— Все это время провели в родительском доме, так долго?

— Да, в замке Гевер, ваше величество.

— Должно быть, хорошо отдохнули. Там вокруг ведь ничего нет. Одни овцы да коровы?

— Вы правы, там только фермы, — кивнула я. — Но мне нашлись занятия. Ездила верхом, глядела на поля, разговаривала с крестьянами.

На минутку ее заинтересовали эти далекие поля, столько лет уже живет в Англии, а ничего, кроме охоты, пикников да королевских кортежей, не видела. Но тут она вспомнила, почему мне пришлось оставить двор.

— Его величество приказал вам вернуться?

У меня за спиной предупреждающе зашипела Анна, но я и внимания не обратила. Романтическая глупость, но мне не хотелось лгать, глядя прямо в честные глаза этой благородной дамы. Почтительно произнесла:

— Король послал за мной, ваше величество.

Королева кивнула и взглянула на свои руки, покойно лежащие на коленях.

— Ну, тогда вам повезло, — только и сказала она.

Долгое молчание. Как же мне хотелось признаться — сказать, я полюбила вашего мужа, но я знала, она вознесена слишком высоко. Дух этой женщины закален как лучшая сталь, издает только чистый звук. Не в пример всем нам, она — чистое серебро, а мы так, жестянки, плебейская смесь олова со свинцом.

Тяжелые двойные двери распахнулись.

— Его величество король, — провозгласил герольд, и Генрих небрежной походкой вошел в комнату.

— Позвольте сопроводить вас на ужин, — начал он и осекся — увидел меня. Понимающий взгляд королевы скользил с его застывшего от неожиданности лица к моему и обратно.

— Мария! — воскликнул король.

Я даже забыла сделать реверанс, только смотрела на него во все глаза. Даже еле слышное восклицание Анны не вывело меня из транса. Король тремя быстрыми шагами пересек комнату, взял мои руки в свои, прижал к груди. Жесткая вышивка камзола оцарапала мне пальцы, но шелковая рубашка казалась сквозь прорези камзола мягче пуха.

— Любовь моя, — шепнул он еле слышно. — Добро пожаловать обратно.

— Благодарю вас…

— Они мне доложили, тебя сослали преподать урок. Не ошибусь ли, если скажу, что ты вернулась, так ничему и не научившись?

— Да, да, несомненно, — только и могла бормотать я.

— Они тебя бранили?

Я коротко рассмеялась, взглянула на него — голубые глаза сияют.

— Нет, немножко поворчали, и все.

— Хочешь снова быть при дворе?

— Да, да.

Королева поднялась на ноги.

— Пора идти к столу, время ужина, — сказала она, не обращаясь ни к кому в особенности. Генрих обернулся через плечо. Она протянула ему руку, величественная, как истинная дочь Испании. Он шагнул к ней, верный многолетней привычке повиновения и поклонения. Мне ничего не приходило в голову — как вновь завладеть его вниманием? Я пошла вслед за ней, низко наклонилась поправить шлейф платья, она ступала истинно по-королевски, невысокая, коренастая, но прекрасная, несмотря на читающуюся на лице усталость.

— Благодарю вас, миссис Кэри, — ласково произнесла королева. И повела всю процессию в обеденную залу, рука легко покоится в руке мужа. Он наклонился, слушая, что она ему говорит, и даже не взглянул в мою сторону.

Георг подошел поздороваться со мной в конце ужина, приблизился к столу королевы, где сидели все мы, дамы, перед нами вино и засахаренные фрукты. Он поднес мне засахаренную сливу.

— Сладость сладчайшей. — И поцеловал в лоб.

— Спасибо за записку, Георг.

— Ты меня просто забросала отчаянными жалобами. Только за одну первую неделю получил от тебя целых три письма. Так ужасно было?

— Первую неделю — да. А потом я привыкла. К концу первого месяца деревенская жизнь мне даже стала нравиться.

— Ну, мы старались, как могли, вернуть тебя ко двору.

— А дядя при дворе? — Я поискала дядюшку взглядом. — Я его еще не видела.

— Нет, в Лондоне с Уолси. Но он знает, что происходит, не беспокойся. Велел передать, ему все про тебя будет известно, и он надеется, ты знаешь, как себя вести.

Джейн Паркер через стол обратилась к Георгу:

— Собираетесь стать придворной дамой? Сидите за дамским столом, занимаете дамский стул.

— Прошу прощения, дорогие дамы, не буду вам мешать. — Георг неторопливо поднялся.

Десяток голосов разом, перебивая друг друга, заверил, он вовсе не мешает. Мой брат — красавчик, частый посетитель покоев королевы. Никто, кроме его кисло-сладкой невесты, не возразит — пусть сколько хочет сидит за дамским столом.

Он склонился над ее рукой:

— Госпожа Паркер, благодарю за напоминание, мне и впрямь пришло время вас оставить — За куртуазными словами и сладким тоном плохо скрытое раздражение. Он наклонился и крепко поцеловал меня в губы. — Дай Бог тебе поторопиться, маленькая Марианна, — шепнул прямо в ухо, — на тебя надежды всей семьи.

— Подожди, Георг, — поймала я его руку, когда он повернулся, чтобы уйти. — Мне кое-что надо спросить.

— В чем дело?

Я потянула его за рукав, заставляя склониться ко мне. Прошептала в ухо:

— Думаешь, он меня любит?

— А, любовь, — выпрямился он.

— Отвечай.

— Что это вообще такое? — Брат пожал плечами. — Мы пишем о ней стихи все дни напролет, поем песни все ночи напролет, но мне весьма сомнительно, что она существует в реальной жизни.

— Георг!

— Он тебя хочет, в этом сомневаться не приходится. Готов даже пойти на некоторый риск ради обладания тобой. Если это называется любовью, он тебя любит.

— Мне большего и не нужно, — с тихой радостью проговорила я. — Хочет меня. Готов пойти ради меня на риск. По мне, если это не любовь, то что же?

Мой брат-красавчик склонился надо мной.

— Как тебе будет угодно, Мария. Если тебя такое устраивает, — выпрямился и сразу же отступил. — Ваше величество.

Перед нами стоял король собственной персоной.

— Георг, не могу позволить тебе провести весь вечер в разговорах с сестрой, ты и так предмет зависти всего двора.

— Без сомнения, — со всей возможной придворной куртуазностью произнес брат. — Две сестры-красавицы и ни одной заботы.

— Сдается мне, пора начинать танцы, — объявил король. — Ты пойдешь в паре с госпожой Болейн, а я с госпожой Кэри.

— Почту за счастье. — Георгу даже оглядываться не надо было, только щелкнул пальцами — Анна, всегда наготове, тут как тут.

— Мы танцуем, — скомандовал брат.

Король взмахнул рукой, музыканты заиграли контрданс, составился круг из восьми танцоров, танец начался, сначала в одну сторону, потом в другую. Прямо передо мной знакомое, красивое лицо Георга, рядом гладкое личико Анны. Выражение на лице — будто изучает новую книгу. Сестра внимательно, словно читала псалтырь, всматривалась в настроение короля. Поглядывала то на меня, то на него, наверно, пыталась определить, насколько сильно и неодолимо его желание. И даже не повернув головы, проверила — а в каком настроении королева, что видит, что чувствует.

Я усмехнулась про себя. Анна и королева — нашла коса на камень, никто не в силах пробраться сквозь внешний лоск этой дочери Испании. Анна — придворная дама до мозга костей, второй такой не сыскать, но она рождена быть подданной. Королева Екатерина рождена принцессой. С той минуты, как она научилась говорить, научилась и держать язык за зубами. С той минуты, как сделала первые шаги, научилась поступать осмотрительно и говорить милостиво и с богатым, и с бедным, ибо никогда не знаешь, кто тебе понадобится — бедный или богатый. Королева Екатерина владела интригой и играла в придворные игры богатейшего двора еще прежде, чем Анна родилась на свет.

Сколько Анна ни пытайся разгадать, каково королеве видеть меня так близко к королю, видеть наши взгляды, утопающие друг в друге, желание, подымающееся в обоих горячей волной, королева никогда не выдаст своих чувств, на лице ее написан лишь вежливый интерес. В конце каждой фигуры танца она одобрительно хлопает в ладоши, хвалит танцоров. Вдруг танец кончился, Генрих и я застыли, ни музыкантов, ни танцоров вокруг, чтобы укрыть нас, заслонить. Мы одни, выставлены напоказ, все еще держимся за руки, в молчании не сводим глаза друг с друга, мы вместе. Вот так бы и стоять целую вечность.

— Браво, — раздался уверенный, твердый голос королевы. — На редкость красиво.

— Он пошлет за тобой, — сказала Анна в тот вечер, когда мы раздевались у себя в комнате. Она уже сняла платье и тщательно его расправила на комоде в изножье кровати, положила чепец рядом. Туфельки заботливо поставлены одна подле другой под кровать. Сестра вытащила ночную сорочку и села перед зеркалом расчесать волосы.

Протянула щетку мне и закрыла глаза, пока я нежно расчесывала ее длинные, до пояса, волосы.

— Или сегодня, или в крайнем случае завтра днем. Пойдешь?

— Пойду, конечно.

— Только помни, кто ты, — предупредила сестра. — Не давайся сразу же, с порога. Никаких тайных углов второпях. Приличная комната и приличная кровать.

— Посмотрим.

— Это важно, — нахмурилась она. — Если он подумает, тебя можно взять как маленькую потаскушку, он тебя возьмет и тут же забудет. Неплохо было бы продержаться чуть подольше. Если отдашься слишком легко, его хватит на раз или два, и все.

Я взяла прядь ее мягких волос и принялась заплетать косу.

— Ой, — вскрикнула она. — Не тяни так сильно.

— А ты перестань поучать. Оставь меня в покое, дай мне самой с этим справиться. Пока что все неплохо получается.

— Это еще полдела. — Она пожала плечами, белыми и гладкими, улыбнулась своему отражению в зеркале. — Любая дурочка сумеет понравиться мужчине. А вот попробуй его удержать.

Стук в дверь. Мы обе замерли. Темные глаза Анны взглянули в глаза моего отражения в зеркале. Я уставилась на нее.

— Вдруг король?

Но я уже открывала дверь.

Там стоял Георг — бордовый замшевый камзол, тот, что был на нем во время ужина, сорочка сверкает сквозь прорези белизной полотна, на темноволосой голове — бордовая же шапочка, расшитая жемчугом.

— Vivat! Vivat Marianne! — Он шагнул в комнату и закрыл за собой дверь. — Он приказал пригласить тебя на бокал белого вина. Мне велено извиниться за поздний час, но венецианский посол только что отбыл. Весь вечер говорили только о войне с Францией, и теперь он полон страсти к Англии, Генриху и святому Георгу. Уверяю тебя, ты вольна поступать, как сочтешь нужным. Можешь выпить бокал вина и вернуться в свою постель. Ты сама себе хозяйка.

— Он уже что-нибудь предложил? — встряла в разговор Анна.

Георг закатил глаза к потолку и выговорил сестре:

— Немного сдержанности не повредит. Он же не покупает ее, ну, не в открытую. Ее приглашают на бокальчик вина. Ценой мы сочтемся попозже.

Я вдруг вспомнила.

— Мой чепец! Анна, скорее, заплети мне волосы. Она покачала головой:

— Прямо как ты есть, с волосами, рассыпавшимися по плечам. Смотришься, как девственница в день венчания, правда, Георг? Именно то, что ему надо.

Брат кивнул:

— Весьма хороша. Расшнуруй ей чуток корсаж.

— Ей полагается быть дамой.

— Чуть-чуть. Мужчины любят бросить взгляд на то, что покупают.

Анна слегка распустила шнуровку, расшитый перед корсажа немного ослаб. Она потянула его вниз, к талии, так куда более соблазнительно.

— Превосходно, — кивнул брат.

Она отступила назад и оглядела меня с тем же выражением, с каким наш отец осмотрел бы кобылу прежде, чем отправить ее к жеребцу.

— Неплохо бы помыться, — внезапно решила сестра. — По крайней мере подмышки, и передок не забудь.

Я жалобно поглядела на Георга, но он решительно кивнул:

— Да, помойся. Он от дурных запахов приходит в ужас.

— Давай-давай! — Анна повелительно указала на кувшин и тазик.

— Тогда вы оба выйдите.

Георг повернулся к двери.

— Мы подождем снаружи.

— И задницу, — Анна уже закрывала за собой дверь, — главное, не забывать про задницу. Чистота везде и во всем.

Закрытая дверь оборвала мой ответ — весьма неподобающий для юной леди. Я быстро сполоснулась холодной водой и насухо вытерлась. Взяла у Анны со столика цветочной воды, подушила волосы, шею и ноги у самых бедер. Потом открыла дверь.

— Чистая уже? — резко спросила сестра.

Я кивнула.

Она смотрела на меня с тревогой:

— Тогда иди. И посопротивляйся хоть немножко. Пораздумывай, посомневайся, не давайся ему сразу в руки.

Я отвернулась. Мне уже немного надоели ее глупости.

— Девочке тоже полагается хоть какое удовольствие получить, — ласково произнес Георг.

— Ну не в постели же, — оборвала сестра. — Она там ради его удовольствия, а не ради своего.

Я уже больше не слушала. В ушах молотом стучала кровь, сердце трепетало — он за мной послал, я скоро его увижу.

— Пошли, — сказала я Георгу. — Скорей.

Анна вернулась в комнату.

— Я тебя буду ждать.

— Не знаю, вернусь ли я сегодня.

— Надеюсь, что нет, — кивнула сестра. — Но я все равно подожду. Посижу у камина, посмотрю, как восходит солнце.

Ну, вот, она будет бодрствовать ради меня в своей девичьей спальне, пока я наслаждаюсь любовью в постели короля.

— Как тебе, наверно, хочется оказаться на моем месте, — с несказанным удовольствием произнесла я.

— Конечно, он же король. — Она и глазом не моргнула.

— И хочет меня, — расставила я все точки над «i».

Георг склонился и взял меня под руку, повел узкими ступенями по лестнице, ведущей к парадной зале. Мы крались вниз словно пара связанных друг с другом привидений. Никто нас не заметил. В теплом пепле громадного камина спали несколько поварят, охрана дремала, положив головы на столы.

Мы миновали королевский стол на возвышении, за ним дверь в анфиладу королевских покоев. Там начиналась широкая лестница, богато украшенная пышными гобеленами всех цветов, от яркого шелка до туманного лунного света. Два стражника с оружием стояли на часах перед королевской опочивальней, но увидев меня — золотистые волосы распущены по плечам, уверенная улыбка, — позволили мне пройти.

Парадная королевская опочивальня за двойными дверями привела меня в изумление. Раньше я здесь всегда бывала в толпе придворных. Сюда приходили все, кто добивался какой-либо милости от короля. Просители подкупали влиятельных сановников, чтобы оказаться поближе к королю, вдруг он спросит, зачем они здесь и что им надо. Эта огромная комната со стрельчатыми сводами всегда была полна народа в богатых одеждах, людей, жаждущих королевского благоволения. Сейчас все пусто, в углах тени. Георг сжал мои ледяные пальцы.

Перед нами оказалась дверь в личные покои короля, еще два стражника, на этот раз со скрещенными пиками.

— Его величество приказал нам явиться, — отрапортовал Георг.

Пики звякнули, размыкаясь, солдаты отсалютовали, поклонились и распахнули большие тяжелые двери.

Король сидел у камина, закутавшись в широкую бархатную накидку, отороченную мехом. Услышав, как отворилась дверь, вскочил на ноги.

Я склонилась в глубоком реверансе:

— Вы посылали за мной, ваше величество.

Он не мог отвести глаз от моего лица.

— Да, посылал… благодарю за то, что пришли… Я хотел вас видеть… поговорить… Я хотел, чтобы… Я хотел… хотел тебя, — наконец выпалил он.

Я подвинулась чуть ближе. Сейчас, подумала я, до него донесется аромат духов. Наклонила голову и почувствовала — волосы упали тяжелой волной. Я видела, он переводит взгляд с лица на волосы, с волос на лицо. Позади меня тихонько закрылась дверь, Георг, не говоря ни слова, вышел. Генрих даже не заметил его ухода.

— Вы оказываете мне честь, ваше величество, — прошептали мои губы.

Он покачал головой, не от нетерпения, просто как человек, у которого нет времени на все эти игры.

— Я хочу тебя, — решительно повторил он снова, будто женщине ничего другого и знать не надо. — Я хочу тебя, Мария Болейн.

Я снова ступила чуть ближе, наклонилась. Почувствовала тепло его дыхания, губы на моих волосах.

— Мария, — прошептал он, задыхаясь от желания.

— Ваше величество?

— Зови меня Генрих, хорошо? Хочу услышать, как твои губки произносят мое имя.

— Генрих.

— А ты меня хочешь? — зашептал он. — Меня, мужчину? Будь я крестьянином у твоего отца, ты бы меня хотела? — Он поднял мой подбородок, взглянул прямо в глаза. Я не отвела взгляда.

Нежно, ласково коснулась его лица, провела ладошкой по мягкой курчавой бороде. Он прикрыл глаза, потом повернул лицо и поцеловал мою руку, все еще ласкавшую его лицо.

— Да, — ответила я. Что за дело, какая все-таки чушь, разве можно представить себе этого человека кем-то иным, не королем Англии. Король всегда остается королем, а я всегда остаюсь Марией из рода Говардов. — Будь ты никто и будь я никто, все равно бы тебя любила. Будь ты крестьянин, убирающий хмель, я бы тебя любила. Будь я девчонка, убирающая хмель, любил бы ты меня?

Он притянул меня ближе, тепло его рук грело сквозь корсаж.

— Да, да, — уверял он. — Я везде бы тебя узнал по твоей верной любви. Кто бы я ни был и кто бы ты ни была, я всегда тебя узнаю по твоей верной любви.

Наклонился и поцеловал меня, сначала чуть касаясь, нежно, а потом все сильнее и сильнее. Губы такие теплые. Повел меня за руку к постели под балдахином, уложил, зарылся лицом между пышных грудей, не сдавленных корсажем, так заботливо ослабленным для него Анной.

На рассвете я приподнялась на локте и глянула в квадраты стекол в свинцовых рамах. Небо становилось светлее, я знала — Анна тоже сейчас глядит на восходящее солнце, наблюдает, как разгорается заря, и думает — ее сестра стала любовницей короля и самой влиятельной дамой в Англии, уступающей лишь королеве. Интересно, о чем она сейчас мечтает, сидя у окна, слушая, как утренние птички робко пробуют свои первые нотки. Что она чувствует — король предпочел меня, от меня теперь зависит благосостояние семьи. Каково это, знать — я, а не она, нежусь в королевской постели.

Говоря по правде, все и так ясно. В ней сейчас бурлит та самая смесь чувств, которую всегда испытывала я — восхищение и зависть, гордость и бешеное соперничество, страстное пожелание успеха сестре и непреодолимое желание, чтобы соперница с треском провалилась. Король повернулся на другой бок.

— Ты проснулась? — раздался полуприглушенный одеялом голос.

— Да. — Я тут же очнулась от мечтаний. Что сейчас делать, уходить? Нет-нет, из множества покрывал выпросталось улыбающееся лицо.

— С добрым утром, красавица моя, как спалось?

Отражая его радость, ответила сияющей улыбкой:

— Прекрасно.

— Весела и довольна?

— Счастливее, чем когда-либо в жизни.

— Тогда иди сюда. — Он протянул ко мне руки, я скользнула в его объятья, в теплый запах его тела, ощутила крепкие бедра, руки, обнимающие мои плечи, лицо, зарывшееся в мою шею.

— О, Генрих, — ребячливо протянула я, — любовь моя.

— Знаю, знаю, — улыбнулся обворожительной улыбкой. — Подвинься-ка поближе.

Я оставалась с ним, пока солнце уже совсем не взошло. Теперь пора поторапливаться обратно к себе, а то скоро слуги заполнят все коридоры.

Генрих сам помог мне надеть платье, затянул шнуровку сзади на корсаже, набросил мне на плечи свой плащ — защитить от утреннего холода. Открыл дверь спальни, мой брат Георг лежал, примостившись на скамье под окном. Увидел короля, вскочил, поклонился, шляпа в руках. Увидел меня за широкой спиной короля, улыбнулся нежно.

— Проводи мадам Кэри к ней в комнату, — приказал король. — Пошли ко мне пажа, Георг, хочу сегодня начать день пораньше.

Георг поклонился, протянул мне руку.

— И приходи сегодня на мессу в мою часовню, — уже в дверях спальни обернулся король.

— Благодарю вас. — Брат с беззаботной грацией поблагодарил за величайшую милость, которой только мог удостоиться придворный. Пока я ныряла в реверансе, дверь за королем закрылась, и мы пустились в обратный путь через приемную и залу.

Было уже поздно, младшая прислуга сновала взад и вперед, разжигая огромные бревна в камине парадного зала, подметая полы. Солдаты, спавшие, положив головы на столы, поднимались, протирали глаза, зевали, проклинали крепкое вино, ударившее вчера в голову.

Я накинула капюшон королевского плаща, прикрыла растрепанную гриву волос, мы быстро пробежали через залу и вверх по лестнице к покоям королевы.

Георг постучал, Анна открыла дверь, впустила нас. Лицо побледневшее, явно всю ночь не спала, глаза покраснели. Что за удовольствие глядеть, как сестра бесится от зависти.

— Ну и как? — бросила она.

Я взглянула на несмятое покрывало:

— Ты не ложилась?

— Не могла, надеюсь, ты-то поспала хоть немножко.

Я сделал вид, что не замечаю ее непристойных намеков.

— Давай рассказывай, — скомандовал Георг. — Нам просто нужно знать, все ли у тебя в порядке, Мария. Отец захочет узнать, и мама, и дядя Говард. Тебе лучше сразу привыкнуть — придется о таких вещах говорить вслух. Это теперь не твое личное дело.

— Самое что ни на есть личное дело на свете.

— Не для тебя, — холодным тоном произнесла Анна. — Перестань разыгрывать невинную дурочку. Ты с ним спала?

— Да, — бросила я в ответ.

— Больше одного раза?

— Да.

— Хвала Господу! — воскликнул брат. — Дело сделано. Мне пора, он позвал меня с собой на мессу, — шагнул ко мне, крепко обнял. — Молодец, сестренка. Поговорим потом, мне надо идти.

Георг неосторожно хлопнул дверью, Анна шикнула ему вслед, затем повернулась к комоду с платьями.

— Надень вот это, кремовое, нечего выглядеть потаскушкой. Я тебе приготовила горячей воды, помойся. — Она подняла руку, отметая мои протесты. — Мойся, не спорь. И голову помой. Ты должна быть сама чистота, Мария. Не будь же такой ленивой шлюшкой. Давай снимай платье, и поторапливайся, через час нам уже идти на мессу с королевой.

Я повиновалась, как, впрочем, всегда.

— Ты за меня хоть чуть-чуть рада? — спросила я, выпутываясь из корсажа и нижних юбок.

Ее лицо в зеркале, взмахнула ресницами, скрывая зависть.

— Я счастлива за семью. Ты-то тут при чем, что про тебя думать?

Король сидел на галерее над часовней, слушал заутреню. Мы гуськом пробирались в молельню королевы. Я прислушалась — бормотание писца, подносящего королю бумаги на подпись, а внизу в часовне священник совершает положенные ритуалы мессы. Король всегда занимался делами во время утренней службы — традиция, воспринятая им от отца. Многие думали, дела таким образом освящаются. Другие, как мой дядя, считали, что король торопится отделаться от бумаг побыстрее и оттого не обращает на них должного внимания.

Я опустилась на колени на подушечку в личной молельне королевы. Платье цвета слоновой кости переливается, складки эффектно обрисовывают бедра. В нежной глубине, внутри все еще ощущается его тепло, вкус губ на губах. Несмотря на ванну, на которой так настаивала Анна, мне все равно казалось, лицо и волосы все еще хранят запах его пота. Я закрыла глаза — не в молитвенном экстазе, а в любовном.

Королева преклонила колени рядом со мной. Лицо печально, голова под тяжелым плоеным чепцом поднята прямо и гордо. Платье чуть распахнуто у ворота, так чтобы можно было дотронуться пальцем до власяницы, которую она всегда носит прямо на голом теле. Серьезное лицо, усталое, сумрачное, теперь она склонилась над четками, постаревшая, дряблая, обвислая кожа щек и подбородка, глаза крепко зажмурены.

Месса тянется бесконечно. Я завидую Генриху, его хоть отвлекают деловые бумаги. Королева, погруженная в молитву, кажется, никогда не теряет сосредоточенности, пальцы не устают перебирать бусины четок, глаза закрыты. Только когда служба закончилась, священник вытер сосуды белоснежным платком и унес их, она позволила себе протяжный вздох, будто услышала что-то такое, чего нашим ушам слышать было не дано. Потом обернулась и улыбнулась каждой придворной даме, даже мне.

— Пора уже перестать поститься, — ласково обратилась к нам королева. — Может быть, и король с нами позавтракает.

Пока мы одна за другой проходили мимо двери на галерею, я помедлила на мгновенье — не может же быть, чтобы он не сказал мне ни слова. Будто почувствовав невысказанное желание, Георг, мой брат, открыл дверь как раз в это мгновенье и громко произнес:

— Доброе утро, дражайшая сестричка.

Генрих, сидящий в глубине комнаты, поднял голову от бумаг, увидел меня — в дверном проеме, словно в рамке картины, кремовое платье, выбранное Анной, пышные волосы почти скрыты головным убором в тон платью, юное лицо открыто. Король еле слышно выдохнул, охваченный желанием, мои щеки чуть покраснели, на губах нежная улыбка.

— Добрый день, сир. Добрый день, братец, — тихо проговорила я, не сводя глаз с лица Генриха.

Король поднялся на ноги, протянул руку, будто хотел затащить меня внутрь. Поймал взгляд писца, отдернул руку, сказал:

— Приду завтракать с вами, передайте королеве, я присоединюсь к обществу через пару минут. Как только закончу с этими… с этими…

Он небрежным жестом указал на бумаги, словно понятия не имел, о чем там идет речь.

Он пересек комнату — форель, плывущая на свет фонаря браконьера, произнес тихо, чтобы никто, кроме меня, не слышал:

— А ты, как ты поживаешь?

— Хорошо, — я бросила на него быстрый, шаловливый взгляд, — разве что устала немножко.

— Плохо спалось, дорогая? — усмехнулся в ответ.

— Совсем не спалось.

— Не понравилась постель?

Я запнулась, я не Анна, у меня нет сестриного таланта к словесным баталиям. Пришлось ответить чистую правду:

— Очень понравилась, сир.

— Придешь снова спать в эту постель?

Что за чудная минута, мне пришел в голову подходящий ответ.

— Сир, я надеюсь как можно скорее снова не спать в этой постели.

Король откинул голову, засмеялся, наклонился поцеловать мне руку:

— Как прикажете, моя дорогая, я ваш верный слуга.

Я глаз не могла отвести от его лица, пока губы прижимались к моей руке. Он выпрямился, наши взгляды встретились, утонули друг в друге, переполняемые желанием.

— Мне пора, королева будет спрашивать.

— Я не заставлю себя ждать, уж поверь.

Я улыбнулась напоследок, бросилась бегом по галерее догонять остальных дам. Каблучки стучат по каменным плитам пола, прикрытым камышовыми циновками, шелковое платье шуршит. Мое молодое тело — такое бодрое, прекрасное и любимое. Любимое не кем иным — самим королем Англии.

Он пришел к завтраку, сел, улыбнулся. Потускневшие глаза королевы взглянули на мои порозовевшие щеки, муаровое сияние платья. Она отвела взгляд. Послала за шталмейстером и музыкантами.

— Собираетесь сегодня на охоту, сир? — ласково спросила она.

— Конечно. А ваши придворные дамы, не хочет ли кто присоединиться?

— Уверена, захотят. — Голос королевы звучал по-прежнему ласково. — Мадемуазель Болейн, мадемуазель Паркер, мадам Кэри, вы три прекрасные наездницы. Не поехать ли вам сегодня на охоту?

Джейн Паркер бросила на меня торжествующий взгляд — мое имя названо третьим. Ей ничего не известно, тепло разливалось у меня внутри. Может радоваться, сколько угодно, она-то ничего не знает.

— Почтем за честь и счастье отправиться с королем на охоту, — ответила за всех Анна. — Все три.

Во дворе замка у конюшен король вскочил на огромного охотничьего коня, а один из пажей поднял меня в седло предназначенной мне лошадки. Я надежно устроилась в седле, расправила складки платья, пусть свисают до земли в элегантном беспорядке. Анна оглядела меня с ног до головы — как всегда, придирчивым взглядом, не упустила ни одной мельчайшей детали. Я обрадовалась, когда ее голова в наимоднейшей французской охотничьей шляпке одобрительно кивнула. Она позвала пажа — подсадить ее на лошадь, вот она уже возле меня, наклонилась, крепко удерживая поводья.

— Если он тебя потащит в лес, не давайся, — шепнула сестра. — Помни — ты из рода Говардов, а не какая-то там потаскушка.

— Если он меня захочет…

— Если он тебя захочет, распрекрасно подождет.

Егерь протрубил в рожок, лошади насторожились в ожидании. Генрих улыбнулся веселой мальчишеской усмешкой, я просияла улыбкой в ответ. Моя кобыла, Джесмонда, стремительно, словно пружина бросилась вперед по знаку распорядителя охоты. Мы поскакали по мосту, рысью, гончие светлой, пятнистой волной у копыт охотничьих лошадей. День солнечный, но не слишком теплый, прохладный ветерок играет в луговой траве, мы скачем все дальше от городка, крестьяне, сгребающие сено, завидев нас, останавливаются, опираясь на грабли, снимают шапки. Разноцветное море благородных всадников проносится мимо, селяне, завидев королевский штандарт, падают на колени.

Я оглянулась на замок. Створчатое окно покоя королевы распахнуто, я заметила темный чепец, бледное лицо. Она глядит вслед мчащейся охоте. За обедом королева будет улыбаться Генриху, улыбаться мне, будто не видела нас, скачущих бок о бок в ожидании охотничьих забав. Лай гончих внезапно изменил тон, вдруг они, как одна, замолкли. Егерь протрубил в рожок, долгий, протяжный звук — гончие учуяли след.

— Э-ге-гей! — звонко кричит Генрих, пуская лошадь в галоп.

— Сюда! — подхватываю я. В дальнем конце лесной прогалины несется огромный олень, ветвистые рога прижаты к спине. Гончие устремляются за ним, молчаливо, лишь изредка доносится взволнованный короткий лай одной из них. Вот они ворвались в густой подлесок, мы осадили лошадей — надо ждать. Егеря в тревоге уносятся куда-то рысцой, мечутся по лесу взад-вперед, надеются разглядеть, где олень. Один из них внезапно поднимается в стременах, громко трубит в рожок. Моя лошадь встает на дыбы, потом бросается на звук рожка. Я вцепляюсь в луку седла, хватаюсь за гриву — сейчас не до грации, только бы усидеть в седле, не упасть с лошади прямиком в грязь.

Олень вырывается вперед, несется изо всех сил к прогалине на опушке леса, а там недалеко заливные луга и река. Собаки стремительной волной мчатся за ним, следом лошади в безумной гонке. Вокруг только грохот лошадиных копыт, я почти закрыла глаза, комья грязи летят прямо в лицо. Я прильнула к шее Джесмонды, тороплю ее. Шляпа давно слетела с головы. Передо мной белая от цветов живая изгородь. Мощный круп лошади подо мной собирается, одним могучим прыжком умное животное перелетает через изгородь, приземляется на другой стороне, и вот она уже снова несется галопом со всеми остальными. Король впереди меня, глаз не сводит с оленя, которого гонят прямо на нас. Волосы мои развеваются, теряются шпильки и булавки, я хохочу безостановочно, несясь навстречу ветру. Кобыла настораживает уши, когда слышит мой смех, но снова на пути изгородь — на этот раз с неглубокой грязной канавой перед ней. Мы обе видим канаву, Джесмонда медлит лишь мгновенье и тут же взвивается в воздух, перелетает через препятствие. До меня доносится сладкий запах жимолости, раздавленной конскими копытами. И мы снова летим, еще быстрее. Олень превращается в маленькую коричневую точку. Он уже в реке, быстро плывет на другую сторону. Распорядитель охоты отчаянно трубит в рожок, это сигнал собакам — не лезьте в воду, возвращайтесь ко мне, оставайтесь на берегу, травите добычу, когда олень попытается выбраться на берег. В охотничьем угаре гончие ничего не слышат. Выжлятник скачет вперед, но половина своры уже в реке, пытаются догнать оленя. Течение слишком сильно, вода слишком глубока для собак. Генрих натянул поводья, смотрит на весь этот хаос.

Я боюсь, он рассердится, но король только хохочет, будто в восторге от хитроумия оленя.

— Беги! Беги! — кричит он вслед зверю. — У меня и без тебя хватает жаркого, полная кладовая оленины.

Все вокруг тоже смеются, словно король совершил невесть какой благородный поступок, я понимаю, остальные тоже боятся — вдруг охотничья неудача рассердит короля. Переводя взгляд с одного сияющего лица на другое, я думаю — что же это за глупость, вся наша жизнь зависит от настроения одного человека. Но он улыбается мне, и я понимаю, у меня-то выбора нет.

Он глядит на мое заляпанное грязью лицо, растрепанные волосы.

— Просто поселянка какая-то, да и только, — говорит он, голос полон нескрываемого желания.

Я стаскиваю перчатку, пытаюсь собрать волосы, все бесполезно. Улыбаюсь уголком рта — да, я знаю, что у него на уме, но не отвечаю, а только шепчу:

— Ш-ш-ш.

Прямо у него за спиной Джейн Паркер, ловит ртом воздух, будто муху проглотила. Поняла наконец, что лучше нас не задирать, мы, Болейны, этого не любим.

Генрих спрыгивает с коня, бросает поводья груму, подходит к моей лошади.

— Угодно ли вам сойти вниз? — Голос ласковый, приглашающий.

Я соскальзываю с крупа коня прямо в его объятья. Он ловит меня, бережно ставит на землю, но из рук не выпускает. На глазах всего двора целует в одну щеку, потом в другую.

— Ты — Королева охоты.

— Мы тебя коронуем венком из полевых цветов, — кричит Анна.

— Да! — Генриху страшно нравится эта затея, все бросаются обрывать жимолость, и спустя пару минут мои золотистые, растрепанные волосы уже венчает источающая медовый запах корона.

Приближается повозка с обедом, слуги натягивают легкий шатер, там будут обедать пятьдесят приближенных, королевских любимчиков. Остальным ставят скамьи. Прибывает королева, ее иноходец идет легким шагом. Она видит — я сижу по левую руку короля, на голове — корона из цветов.

Прошел месяц, Англия наконец вступила в войну с Францией, война официально объявлена, Карл, испанский король, стремительным натиском бросает армию в самое сердце Франции, его английские союзники в это время маршируют от английской крепости Кале на юг к Парижу.

Двор тревожно ожидает новостей в Лондоне, но приходит летняя эпидемия чумы, и Генрих, как всегда, страшась заразы, приказывает начинать путешествие. Мы не переезжаем, скорее убегаем в Хэмптон-Корт. Король повелевает, чтобы все припасы доставлялись только из окрестных деревень, ничего из Лондона, запрещает торговцам, купцам и ремесленникам следовать за двором из нездоровой, затхлой столицы. Чистый дворец у проточной воды должен предохранить нас от болезней.

Из Франции приходят хорошие вести, из Сити — плохие. Кардинал Уолси организует новый переезд двора, сначала на юг, потом на запад, из одного дворца в другой, от одного вельможи к другому, и везде устраиваются маскарады и парадные обеды, охоты, пикники и рыцарские турниры, Генрих веселится как мальчишка, все новое его развлекает. Каждый из придворных, чей дом посещает король, разыгрывает гостеприимного хозяина, как будто несказанно счастлив визиту, а не ужасается чудовищным расходам. Королева путешествует вместе с королем, скача бок о бок по холмам и равнинам, когда устает, перебирается в паланкин. По ночам он то и дело посылает за мной, но среди дня учтив и заботлив по отношению к ней. Ее племянник — единственный союзник английской армии в Европе, дружба с ее семейством означает победу английского оружия. Но королева Екатерина для короля — не только военный союзник. Сколько бы ни любезничал со мной король, он ее мальчик, ее любимый, избалованный, золотой мальчик. Какая бы девчонка, я или кто другой, ни оказывалась в его спальне, это не мешает их глубокой привязанности, начавшейся, когда она раз и навсегда полюбила этого человека, ребячливого и эгоистичного, чье королевское достоинство ни в какое сравнение не идет с достоинством истинной принцессы.