Весна 1526
В конце концов Анне позволили вернуться ко двору. Она приняла на себя мои обязанности при королеве, потому что я чувствовала себя все хуже и хуже. На этот раз беременность проходила тяжело, и повивальные бабки клялись — все потому, что я ношу большого, крепкого мальчишку и он высасывает из меня все соки. Конечно, я ощущала его вес, прогуливаясь по Гринвичу и мечтая поскорее оказаться в постели.
Когда я ложилась, ребенок давил мне на спину так, что среди ночи у меня сводило ноги. Вот и сейчас Анна, едва проснувшись от моего крика, проползла под одеялом и устроилась в ногах кровати помассировать мне пальцы.
— Ради Бога, давай уже спать, — ворчала она. — Что ты все время вертишься и мечешься?
— Не могу улечься. Если бы ты немножко больше думала обо мне и немножко меньше о себе, принесла бы еще одну подушку под спину и чего-нибудь попить, а не лежала бы как колода.
Сестра хмыкнула и повернулась, чтобы получше меня разглядеть. Комнату освещали только тлеющие в камине угли.
— Тебе действительно плохо или ты дурака валяешь?
— Мне очень плохо. Правда, Анна, у меня каждая косточка болит.
Она вздохнула, выбралась из кровати и зажгла свечу от камина. Наклонившись, пристально вгляделась мне в лицо.
— Бледная как привидение. — В голосе явственно прозвучала радость. — Тебя можно за мою мать принять.
— Мне больно, — повторила я.
— Хочешь подогретого эля?
— Да, спасибо.
— И еще подушку?
— Да, спасибо.
— И, как всегда, на горшок?
— Да, спасибо. Ах, Анна, если когда-нибудь будешь носить ребенка, поймешь, каково мне. Клянусь, это не пустяк.
— Сама вижу, что не пустяк. С первого взгляда ясно — чувствуешь себя лет на девяносто. Ума не приложу, как мы удержим короля, если так будет продолжаться.
— Ерунда. Он все равно замечает только мой живот.
Анна сунула кочергу в огонь и поставила на край камина кувшин с элем и пару кружек.
— Спит он с тобой? — спросила она с интересом. — Когда ты приходишь вечером к нему спальню?
— В этом месяце — ни разу. Повитуха сказала — нельзя.
— Разумный совет любовнице короля. Интересно, кто ей за это заплатил? А ты, дурочка, и уши развесила, — раздраженно проворчала Анна, взяла, согнувшись над камином, раскаленную кочергу и сунула в кувшин с элем. Питье зашипело и забурлило. — И что ты говоришь королю?
— Что ребенок важнее всего.
Анна покачала головой, разлила эль по кружкам.
— Мы сами — важнее всего, — напомнила она. — Ни одна женщина не удержит мужчину, просто рожая ему детей. Необходимо и то и другое, Мария. Все равно надо доставлять ему удовольствие, даже если ждешь ребенка.
— Не могу же я делать все сразу, — жалобно простонала я. Сестра передала мне кружку, я сделала маленький глоток. — Хочу отдохнуть, и пусть мой сын спокойно растет и набирается сил. Я же при дворе с четырех лет, не при одном, так при другом. Я устала от танцев, праздников, турниров, маскарадов. Устала изумляться, что человек, на вид вылитый король в маске, — действительно король в маске. Вот бы уехать в Гевер прямо завтра!
Анна забралась в постель с кружкой в руке и улеглась возле меня.
— Не можешь ты уехать, — отрезала она. — У тебя все козыри на руках. Если королева уйдет с дороги, кто знает, как высоко ты взлетишь. Надо продолжать.
Я посмотрела на сестру поверх кружки, помолчала немного.
— Послушай, — произнесла я тихонько. — Не лежит у меня к этому душа.
Она посмотрела мне прямо в глаза и честно ответила:
— Может, и так. Но у тебя нет выбора.
Зима выдалась холодной, и от этого было еще тяжелей. Я сидела дома, заняться нечем, каждый день начинало болеть что-нибудь новое — и я стала бояться родов. Одно дело — носить первого ребенка в блаженном неведении, но теперь-то я знала — впереди месяц одиночества и темноты, а потом — беспредельные мучения, повитухи, угрожающие вытащить младенца прямо из живота, пока я, вцепившись в простыню, кричу от ужаса и боли.
— Улыбайся! — набросилась на меня Анна.
Король вошел в комнату, окружавшие меня дамы заволновались, схватились кто за лютню, кто за бубен. Я попыталась улыбнуться, но когда все время болит спина и смерть как хочется писать, какие уж тут улыбки. Я прямо свалилась на низкую скамеечку.
— Улыбайся же, — выдохнула Анна. — И сядь прямо, ленивая шлюха.
Генрих взглянул на нас:
— Вы, леди Кэри, выглядите утомленной.
— Она несет тяжкое бремя. — Анна сияла улыбкой. — Кому же это знать, как не вашему величеству?
— Может быть. — Он, казалось, слегка удивился. — А не слишком ли вы прямы, мадам?
Анна и глазом не моргнула.
— Каждой лестно устремиться прямо к вам, ваше величество. Если нет, конечно, резона бежать от вас подальше.
— И вы тоже побежите, мисс Анна? — Его увлек ее тон.
— Не волнуйтесь, не слишком быстро, — моментально ответила Анна.
Он расхохотался, а все дамы, и особенно Джейн Паркер, пытались понять, чем это я смогла развеселить короля. Он похлопал меня по коленке:
— Я рад, что твоя сестра вернулась ко двору. С ней веселее.
— Гораздо веселее, — ответила, не голос, а просто сахар.
Я не сказала сестре ни слова, пока мы не остались вечером одни. Анна помогла мне переодеться, расшнуровала тугие тесемки корсажа, и я вздохнула с облегчением. Почесала освободившийся живот, от ногтей остались красные полосы, выпрямила спину, надеясь хоть немного уменьшить постоянную боль.
— Ну и что ты, по-твоему, делаешь? — спросила я раздраженно. — Убегаешь от короля?
— Глаза раскрой, — отрезала Анна. Помогла мне освободиться от юбки и влезть в ночную сорочку. Новая горничная налила воды в кувшин, и под придирчивым взглядом Анны я, как могла, вымылась чуть теплой водой.
— Ноги не забудь, — велела Анна.
— Мне их даже не увидеть, не то что помыть.
Анна жестом приказала поставить лохань на пол, чтобы я могла сесть, пока горничная моет мне ноги.
— Я просто делаю, что велят. — В голосе сестры слышался холодок. — Ты сама скоро поймешь.
Закрыв глаза, я наслаждалась чудным ощущением — мыльная пена смывает грязь с ног. Но в словах сестры звучали предостерегающие нотки.
— Кто велит?
— Дядя. Отец.
— Что велят?
— Нужно, чтобы король думал о тебе, не забывал про тебя. Чтобы ты была у него на глазах.
— Ну да, конечно.
— Если этого мало, буду флиртовать с ним сама.
Я выпрямилась и начала вслушиваться:
— Дядя велел тебе флиртовать с королем?
Анна кивнула.
— Когда он тебе это сказал? Где?
— Он приезжал в Гевер.
— Поехал в Гевер среди зимы, только чтобы приказать тебе флиртовать с королем?
Она кивнула без тени улыбки.
— Бога ради, разве он не знал, что ты и так будешь флиртовать? Это для тебя не труднее, чем дышать.
Анна невольно рассмеялась:
— Ясное дело, нет. Он приезжал объяснить, что наша главная цель, твоя и моя, увериться — если король захочет найти себе развлечение, пока ты не оправишься от родов, то не под юбкой у девчонки из семейства Сеймур.
— И как, интересно знать, я смогу его остановить? Половину времени мне придется провести в одиночестве.
— Правильно. Придется мне.
Сразу же вернулись детские опасения.
— А если ты понравишься ему больше?
— Ну и что? Я тоже Болейн, — ядовито улыбнулась сестрица.
— Это дядя Говард так сказал? А обо мне он подумал — подстрекать сестру флиртовать с отцом моего ребенка, пока я рожаю.
— Именно так. О тебе он совершенно не думает, — кивнула Анна.
— Не хочу, чтобы ты возвращалась ко двору в качестве моей соперницы.
— Я и так твоя соперница, с самого рождения, — сказала Анна просто. — А ты моя. Мы же сестры.
Она все исполнила блестяще, никто ничего не заподозрил. Играла с королем в карты, да так хорошо, что теряла не больше одного-двух очков. Она пела песни его сочинения, предпочитая их песням всех остальных. Поощряла сэра Томаса Уайетта и еще десяток мужчин тесниться вокруг нее, пусть король привыкнет считать Анну самой соблазнительной женщиной при дворе. Куда бы она ни шла, вокруг нее не смолкали смех, болтовня и музыка — а ведь двор всегда жаждал развлечений. Долгими зимними вечерами главная обязанность придворных — не давать королю скучать, и в этом с Анной не мог сравниться никто. Только Анна могла весь день напролет оставаться обворожительной, привлекательной, очаровательной — и совершенно естественной.
Генрих садился рядом со мной и Анной, называл себя чертополохом меж двух прекрасных роз, сорняком меж спелых пшеничных колосьев. Обняв меня за талию, любовался ее танцем и заглядывал в ноты у меня на коленях, когда она пела. Он ставил на меня, если я играла против нее. Внимательно наблюдал, как она перекладывает лучшие куски мяса из своей тарелки в мою. Анна вела себя как нежнейшая сестра, невозможно быть заботливее и внимательнее.
— Ты низкая тварь, — заявила я однажды вечером. Анна, сидя перед зеркалом, расчесала волосы и теперь заплетала толстую косу.
— Знаю. — Она продолжала самодовольно рассматривать свое отражение, но тут раздался стук, и Георг сунул голову в дверь:
— Можно?
— Входи, — отозвалась Анна, — только дверь закрой, в коридоре сквозняк.
Брат послушно закрыл дверь и наклонил кувшин вина в нашу сторону.
— Кто-нибудь выпьет со мной? Миледи Плодоношение или Миледи Весна?
— Я думала, вы с сэром Томасом отправились по бабам, — заметила Анна. — Он говорил, что собирается кутнуть сегодня.
— Король задержал меня. Хотел поговорить о тебе.
— Обо мне? — Анна вдруг насторожилась.
— Хотел знать, как ты отнесешься к приглашению.
Сама не сознавая, что делаю, я вцепилась ногтями в алый шелк простыни.
— Что за приглашение?
— В постель.
— И что ты ответил? — торопила Анна.
— Как приказано. Ты — девственница и гордость семьи. О постели до свадьбы и речи быть не может. Ни с кем на свете.
— А он?
— Ох.
— И это все? — Я требовала ответа. — Просто сказал: «Ох»?
— Да. И отправился вниз по реке к шлюхам, вслед за лодкой сэра Томаса. Ты обратила его в бегство, Анна.
Она приподняла край ночной сорочки и улеглась в постель. Георг взглядом знатока окинул ее обнаженные ноги:
— Очень мило смотришься.
— Не сомневаюсь, — ответила она самодовольно.
Я отправилась в родильный покой в середине января, и мне не полагалось знать, что происходит снаружи, пока я заперта в темноте и тишине. Говорили — был турнир и Генрих носил под плащом залог, который дала ему не я. Девиз на щите «Провозглашаю — не смею» озадачил добрую половину придворных, полагавших, это дань восхищения мне. Странно только — мне не увидеть ни турнира, ни девиза, запертой в полумраке родильного покоя, где нет ни придворных, ни музыкантов, и только толпа старух, потягивающих эль, ждет своего — а на самом деле моего — часа.
Некоторые полагали — моя звезда высоко взошла и девиз означает, что недалеко и до признания сына и наследника. Лишь очень немногие догадались перевести взгляд с короля, сражающегося под двусмысленным обещанием, начертанным на щите, на мою сестрицу — сидит себе подле королевы, глаз не сводит со всадников, на губах легчайшая улыбка, в повороте головы едва заметный вызов.
Она зашла ко мне вечером и сразу же начала жаловаться на духоту и темноту в комнате.
— Сама знаю, — коротко ответила я. — Говорят, так надо.
— Почему ты это терпишь?
— Подумай хорошенько, — посоветовала я. — Предположим, я добьюсь, чтобы подняли занавески и открыли окна, а потом потеряю ребенка или он родится мертвым, представляешь, что скажет наша матушка. Даже гнев короля по сравнению с этим ничто.
Анна кивнула:
— Не можешь позволить себе сделать неверный шаг.
— Быть возлюбленной короля — не только удовольствие.
— Он хочет меня. Он почти готов признаться.
— Придется отступить, если у меня будет мальчик, — предупредила я.
— Знаю. Но если будет девочка, мне могут приказать двигаться дальше.
Устав спорить, я откинулась на подушки:
— Двигайся куда хочешь, мне все равно.
Она глянула на мой округлившийся живот с любопытством и отвращением:
— Какая же ты огромная. Барку в твою честь называть, а не боевой корабль.
Я вгляделась в сияющее оживленное лицо, темные волосы убраны под изящный чепчик, цвет лица изумительный.
— Когда на завтрак подадут змей, тебе придется есть тезку, — констатировала я. — Уходи, Анна, у меня нет сил ссориться.
Она встала и пошла к двери.
— Если он захочет меня вместо тебя, придется помогать мне, как я помогала тебе, — предупредила Анна.
Я закрыла глаза.
— Захочет тебя — возьму новорожденного, если будет на то Божья воля, и уеду в Гевер, а ты забирай себе короля, двор и в придачу всю зависть, злобу и сплетни, я только спасибо скажу. Но учти, король не тот человек, который может принести женщине много счастья.
— Не желаю просто быть его женщиной, — высокомерно парировала Анна. — Уж не думаешь ли ты, что я стану шлюхой вроде тебя?
— Никогда он на тебе не женится. А если и так, подумай хорошенько. Погляди на королеву, прежде чем метить на ее место. Вглядись — на ее лице следы страдания, спроси себя — много ли радости принесет тебе брак с ее мужем.
Анна помедлила, прежде чем открыть дверь.
— За короля выходят не для радости.
В феврале у меня побывал еще один посетитель. Мой муж Уильям Кэри пришел рано утром, я завтракала хлебом с ветчиной и элем.
— Не хочу прерывать ваш завтрак. — Он остановился в дверях.
Я подозвала горничную:
— Убери.
Я чувствовала себя неловко — такая толстая и тяжелая на фоне его ухоженной красоты.
— Я пришел передать вам наилучшие пожелания от короля. Он просил сообщить, что милостиво дал мне очередную должность. Я опять ваш должник, мадам.
— Рада за вас.
— По его великодушию я понял, что должен дать ребенку свое имя.
Я неловко подвинулась в постели.
— Он никогда не говорил мне, чего хочет. Но я думала…
— Еще один Кэри. Чудная семейка получается!
— Да.
Он поцеловал мне руку, как будто вдруг раскаялся, что дразнил меня.
— Такая бледная и измученная. Нелегко на этот раз?
От неожиданной доброты на глаза навернулись слезы.
— На этот раз нелегко.
— Не боитесь?
Я положила руку на огромный живот:
— Немного.
— К вашим услугам лучшие повивальные бабки в королевстве, — напомнил он.
Я кивнула. Не было смысла говорить — обо мне и раньше заботились самые лучшие повитухи, и они провели три ночи подряд, стоя вокруг моей кровати и обсуждая самые страшные истории о смерти младенцев, какие только можно себе представить.
Он повернулся к двери:
— Я передам его величеству, что вы выглядите цветущей и жизнерадостной.
Тень улыбки скользнула по моему лицу.
— Хорошо. И пожалуйста, уверьте его в моем совершенном почтении.
— Он очень интересуется вашей сестрой, — заметил Уильям.
— Она очень интересная женщина.
— Не боитесь, что займет ваше место?
Я обвела рукой темную комнату, тяжелый полог, жаркий огонь и свою собственную бесформенную тушу на кровати.
— Бога ради, муженек, сегодня утром я готова любой уступить свое место.
Он расхохотался, взмахнул шляпой в поклоне и вышел. Я продолжала молча лежать, глядя, как полог кровати тихонько колеблется в неподвижном воздухе. Начинался февраль, роды ожидались не раньше середины месяца, казалось, до этого еще целая жизнь.
Слава Богу, он родился раньше. И слава Богу, мальчик. Мой маленький сыночек родился в четвертый день февраля. Признанный, здоровенький сын короля — Болейны получили все, что хотели, и могли начинать игру.
