В огромном зале Сикстинской капеллы госпиталя Святого Духа сестра Цецилия и сестра Пия направлялись к койке под номером 117.

Под куполом восьмиугольной капеллы женское отделение было отделено от мужского таким образом, что больные могли присутствовать на богослужениях. Заканчивалась месса, которую здесь служили поздно, после того как все больные были ухожены.

В помещении бесконечной шеренгой стояли койки, пятьсот коек в одном ряду и пятьсот в другом. Лучи солнца, падавшие сверху через равномерно проделанные в стене окна в стиле Ренессанса, как светящиеся колонны, освещали эти ровные шеренги человеческих страданий.

Запах кадила смешивался с запахом эфира, и время от времени литургические пения братьев-госпитальеров прерывались хрипами, стонами или криками страждущих.

Можно было подумать, что недавно возле собора прошла грандиозная битва. Вот уже более пяти веков этот госпиталь, расположенный рядом с папской базиликой, служил приютом для жертв посланников смерти. Сюда поступали побежденные в великой тихой битве, павшие в борьбе с нищетой, выловленные из Тибра, попавшие в эпидемию, сбитые машинами люди. Тут были кровельщики, которых десница Девы не смогла подхватить в их полете с крыши на землю, задушенные и вообще все те, более значительные числом, кто не был поражен снарядом случая, а отравились ядом времени, который проникал по капле день за днем, месяц за месяцем в их нежные внутренности и подверженные порче ткани. Здесь умирали под звуки «Агнца Божьего».

Подняв глаза кверху, люди могли видеть, как к балочным потолкам по всему залу шли фрески, на которых ученики Гирландайо и Боттичелли изобразили, как Иннокентий III и Сикст IV основывают орден и госпиталь. Внизу, в центральном проходе, шли трубки с кислородом, стояли пузырьки с сывороткой, никелированные стерилизаторы на металлических столах. Контраст был странным, но не столь уж несовместимым с помещением, поскольку на фресках и на кроватях страдания делали лица одинаковыми. Сестры-госпитальерки с четками на поясе и вуалью на уголках головного убора быстрыми шагами шли по плитам пола, в то время как там, на верху капеллы, ангелы внушали вдохновение спящим святым отцам.

Подойдя к кровати под номером 117, сестра Пия и сестра Цецилия остановились. Сестра Цецилия была старой и морщинистой, с красными, огрубевшими от частых дезинфекций руками. Сестра Пия была новенькой: у нее было гладкое, несколько напряженное лицо и маленькое коричневое пятнышко на губе. Слушая пульс Санциани, она глядела на надетые на левую руку маленькие никелированные часики.

Поморщившись и покачав головой, она опустила высохшую руку на простыню. Сестра Цецилия сделала ей знак выйти в центральный проход.

– Пульс почти не прослушивается,– очень тихо сказала сестра Пия.

– Она протянет еще несколько минут,– так же тихо сказала в ответ сестра Цецилия.

Она видела так много умирающих, что ей не надо было ни слушать пульс, ни осматривать больных. Ей достаточно было увидеть глубину глазных впадин, втягивание щек в полуоткрытый рот и тени, которые ложатся на лицо в момент перехода в другой мир, чтобы узнать, что жизнь прекратила сопротивляться смерти...

– Сходите за коляской, сестра Пия,– шепнула сестра Цецилия,– и поставьте ее за дверью. Надо будет немедленно накрыть лицо простыней и как можно скорее убрать отсюда тело, чтобы этого не видели соседи. Да поможет ей Бог!

В этот момент к ним подошла еще одна сестра-госпитальерка.

– Сестру Цецилию спрашивают в приемном отделении по поводу номера сто семнадцать,– сказала она.

– Хорошо, иду,– ответила сестра Цецилия.

И пошла по проходу к выходу.

– Сестра Джованна,– сказала она встретившейся ей госпитальерке,– побудьте рядом с сестрой Пией. Ей может потребоваться помощь.

Проходя через капеллу, она преклонила колени перед алтарем и исчезла в коридоре.

В приемном отделении ее ожидала Кармела. Она сидела на скамье под распятием, держа на коленях приготовленный для Санциани пакет.

При появлении сестры Цецилии она встала.

– Вы ее родственница? – спросила госпитальерка.

Кармела замялась.

– Подруга,– ответила она после паузы.

– Сейчас не время для посещения больных,– сказала сестра Цецилия.– Но я вас все же проведу к ней. Жить ей осталось совсем недолго. Приготовьтесь к тому, что она вас не узнает.– Затем, обратившись к сестре привратнице: – Вы записали данные на нее?

– Да, сестра, но ничего нового, кроме того, что сообщили нам из полиции.

Ведя Кармелу по коридорам и дворикам, сестра Цецилия коротко рассказала ей, что случилось с Санциани. Графиню привезли в госпиталь без сознания, с переломом шейки бедра.

– Это большая кость ноги, вот тут,– добавила сестра Цецилия, показывая на бедро, так как увидела, что Кармела не поняла медицинского термина.

Поскольку такой перелом требовал хирургического вмешательства, попытались сделать кольцевое сечение, но старая дама была очень слаба и не смогла бы перенести болевого шока при операции.

– Она очень измождена,– сказала сестра Цецилия.– К тому же она, вероятно, ударилась при падении головой, и, когда пришла в сознание в зале, ей начало казаться, что она вернулась в тот монастырь, где воспитывалась в детстве. А когда к ней пришел для исповеди священник, она вообразила, что это было ее первое причастие. Она без конца говорила словно девочка. Эта женщина, вне сомнения, родилась в богатой семье.

– И что же она говорила? – спросила Кармела.

– Я не прислушивалась. У меня на это нет времени. У нас их столько, знаете!

Они шли по двору, построенному в стиле монастыря, с двумя ярусами колонн и окон в готическом стиле.

– Когда-то эта часть приюта предназначалась для людей благородного происхождения,– произнесла сестра Цецилия.

И тут они увидели, как открылась боковая дверь и медленно, словно из толщи стены, из нее появилась тележка, которую толкала перед собой сестра Пия.

Сестра Цецилия остановилась.

– Вот она. Вы пришли слишком поздно,– произнесла она, осеняя себя крестным знамением. Затем, подойдя к тележке, она откинула верхнюю часть простыни и спросила Кармелу: – Это ведь она, не так ли?

Кармела ни разу в своей жизни не видела покойников. Она смогла лишь утвердительно опустить ресницы. Сердце ее едва не остановилось, и на несколько секунд перед глазами все пропало в черном тумане.

– Сколько ей было лет? – произнесла Кармела.

Сестры недоуменно переглянулись.

– Я хочу сказать,– пояснила Кармела,– в каком возрасте она себя представляла в разговоре.

– Не знаю,– сказала сестра Пия.– Но мне кажется, что она потом полностью пришла в сознание и больше уже не бредила. Сегодня утром, посмотрев на меня, она сказала: «Как? Неужели жизнь уже кончилась?» После этого она не произнесла больше ни слова.

Сестра Цецилия опустила простыню.

– А кто позаботится о погребении? – спросила она.– Вы или мы? Если мы, ее похоронят в общей могиле.

Кармела вспомнила о могиле в соборе Сиены.

– А если похоронить отдельно?

– Концессия на три года будет стоить семь тысяч шестьсот лир.

– Я их вам дам,– сказала Кармела, ощупывая только что полученные деньги.

– Вы можете оставить деньги в приемном отделении. Мы сделаем все, что нужно.

Кармела стала думать, как могло случиться, что накануне в павильоне киностудии она так горько заплакала при мысли о том, что графиня умерла, а теперь у нее не было слез, а лишь ощущение слабости во всем теле.

– Может быть, выпьете кофе? – сказала сестра Пия, увидев посеревшее лицо Кармелы.

– Нет, спасибо, не стоит,– ответила девушка.– Я лучше пойду.

– И вы ступайте, сестра Пия,– сказала сестра Цецилия.– Не надо здесь стоять,– добавила она, указывая на труп.

Сестра Пия налегла на ручки тележки и продолжила свой путь.

– Вы это принесли для нее? – спросила сестра Цецилия, указывая на пакет, который Кармела держала в руках.– Может быть, вы пожелаете оставить это какой-нибудь другой больной? У нас они все такие бедные!..

Не говоря ни слова, Кармела открыла пакет, вынула флорентийское зеркальце и протянула пакет монахине.

И пошла к выходу.

По пути она машинально поднесла зеркальце к лицу.

В овале из позолоченного серебра она увидела рядом со своим лицом останки Санциани, которые удалялись под своды готического храма.

Накрытое белой простыней, это тело с выступающими ступнями, напоминавшее каменное надгробие и бывшее некогда столь красивым, катилось в последний путь на тележке для бедняков, и колонны монастыря отбрасывали на проплывавшее мимо них тело поочередно то тень, то свет...

Наконец Санциани пропала с зеркала...