Глава 15
Пассажиры смотрели, как уходит Хуан и скрывается за косогором. Никто не заговорил – даже тогда, когда в автобус влез Прыщ и занял место водителя. Сиденья были наклонены, и каждый старался умоститься поудобнее.
Наконец мистер Причард обратился ко всем с вопросом:
– Как вы думаете, сколько времени ему понадобится, чтобы прислать сюда машину?
Ван Брант нервно потер левую руку.
– Ждите ее не раньше, чем через три часа. Ему идти шесть с половиной километров. Если ему и удастся вызвать машину, они будут час собираться да час сюда ехать. Если вообще поедут. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь согласился ехать по этой дороге. Нам надо было идти с ним и голосовать на шоссе.
– Мы не можем, – ответил мистер Причард. – С нами багаж.
Миссис Причард сказала:
– Я не хотела ничего говорить, когда тебе взбрела в голову эта дикая идея, Элиот. В конце концов это же твой отпуск.
Ей давно хотелось объяснить другим пассажирам, как люди их положения, для всех очевидного, могли очутиться в автобусе, могли подвергнуть себя таким неудобствам. Они, наверно, удивляются, – думала Бернис. Теперь она повернулась и обратилась к ним:
– Мы выехали на поезде, чудесном поезде, «Город Сан-Франциско» – очень комфортабельный и дорогой поезд. А потом у моего чудака мужа возникла дикая идея ехать на автобусе. Он решил, что так лучше увидит страну.
– И мы ее видим, девочка, – сердито напомнил он.
Она продолжала:
– Мой муж сказал, что он оторван от людей. Ему захотелось послушать, о чем говорит народ, настоящий народ. – Тонкая струйка яда зажурчала в ее голосе. – Я подумала, что это глупо, но ведь это его отпуск. Ведь это он столько трудился для победы. У жен забот было немного – выкрутиться как-нибудь с нормированными продуктами, раздобыть еды в пустых магазинах. Представляете, было два месяца, когда мы не видели ни крошки мяса. Ничего, кроме кур.
Мистер Причард посмотрел на жену с некоторым удивлением. Не часто ему доводилось слышать такую досаду в ее голосе, и это подействовало на него неожиданно. Он поймал себя на том, что сердится – ужасно, безрассудно сердится. Причиной был ее тон.
– Я очень жалею, что мы поехали, – сказал он. – Я, кстати, и не хотел ехать. Я бы превосходно отдохнул, играя понемногу в гольф и ночуя в своей постели. Я совсем не хотел ехать.
Остальные пассажиры наблюдали за ними с любопытством. Они скучали. Это могло стать занятным. Супружеская ссора постепенно захватывала автобус.
Милдред сказала:
– Мама, папа, кончайте.
– А ты не вмешивайся, – сказал мистер Причард. Я не хотел ехать. Совсем не хотел. Терпеть не могу чужие страны, в особенности грязные.
Губы у миссис Причард сжались и побелели, глаза сделались холодными.
– Ты удачно выбрал время, чтобы об этом сообщить, – сказала она. – Кто составил весь маршрут и покупал все билеты? Кто посадил нас на этот автобус, застрявший неизвестно где? Кто это сделал? Я это сделала?
– Мама! – закричала Милдред. Она никогда не слышала у матери такого тона.
– Довольно странное заявление… – голос у миссис Причард слегка прерывался, – я так стараюсь. Эта поездка со всеми расходами обойдется нам в три или четыре тысячи. Если бы ты не хотел ехать, я могла бы построить оранжерейку для орхидей, которую мне так давно хочется, – миленькую крохотную оранжерейку. Ты говорил: мы покажем дурной пример, если построим ее во время войны, но война уже кончилась, а мы едем в путешествие, которого ты не хотел. Так ты теперь и для меня его испортил. Оно мне будет не в радость. Ты все портишь. Все! – Она закрыла глаза рукой.
Милдред встала.
– Мама, прекрати. Мама, прекрати сейчас же!
Миссис Причард тихонько застонала.
– Если ты не прекратишь, я уйду, – сказала Милдред.
– Уходи, – сказала миссис Причард. – Ах, уходи. Ты ничего не понимаешь.
Лицо у Милдред стало жестче. Она надела свое габардиновое пальто.
– Я пойду на шоссе, – сказала она.
– Это шесть километров с лишним, – сказал Ван Брант. – Вы испортите туфли.
– Я хорошо хожу, – отметила Милдред. Ей надо было уйти: в ней поднималась ненависть к матери и ее мутило. Миссис Причард извлекла носовой платок, и запах лаванды наполнил автобус.
– Возьми себя в руки, – грубо сказала Милдред. Я знаю, что ты собираешься устроить. Собираешься устроить мигрень и наказать нас. Я тебя знаю. Очередной притворный приступ, – со злобой сказала она. – Не желаю сидеть и смотреть на твои выкрутасы.
Прыщ наблюдал увлеченно. Он дышал ртом.
Миссис Причард смотрела на дочь в ужасе.
– Дорогая! Ты ведь сама так не думаешь!
– Кажется, начинаю, – сказала Милдред. – Очень уж кстати случаются эти мигрени.
Мистер Причард сказал:
– Милдред, перестань!
– Я пошла.
– Милдред, я запрещаю!
Дочь резко обернулась к нему.
– Плевать на твои запрещения! – Она застегнула пальто на груди.
Мистер Причард протянул руку.
– Милдред, дорогая, я тебя прошу.
– Хватит с меня, – сказала она. – Мне надо проветриться. – Она вылезла из автобуса и быстро пошла прочь.
– Элиот, – крикнула миссис Причард. – Элиот, останови ее. Не позволяй ей уйти.
Он потрепал ее по руке.
– Ничего, девочка, ничего с ней не будет. Мы просто раздражены. Мы все.
– Ох, Элиот, – простонала она, – если бы только я могла лечь. Если бы я могла немного отдохнуть. Она думает, что я изображаю головную боль. Элиот, я убью себя, если она вправду так думает. О, если бы я могла лечь и вытянуться!
Прыщ сказал:
– Мадам, у нас взаду лежат куски брезента. Мы закрываем ими багаж, когда везем на крыше. Ваш муж может постелить брезент в пещере, вы там полежите.
– Чудесная мысль! – сказал мистер Причард.
– Лежать на сырой земле? – ужаснулась она. – Нет.
– Нет, на брезенте. Я устрою моей девочке милую кроватку.
– Ну, не знаю, – сказала она.
– Посмотри, дорогая, – настаивал он. – Посмотри, сейчас я скатаю мое пальто, а ты положишь на него голову, вот так. А немного погодя я приду за тобой и провожу тебя к твоей постельке.
Она всхлипнула.
– Ты положишь голову на подушку и закроешь глаза.
Прыщ сказал:
– Мистер Чикой велел мне вытащить пироги, если кто проголодается. Там четырех сортов, и все довольно приличные. Я бы съел кусок прямо сейчас.
– Давайте сначала возьмем брезент, – сказал мистер Причард. – Моя жена устала. Она просто падает с ног. Поможете устроить ей постель, ладно?
– Конечно, – сказал Прыщ. Он чувствовал, что неплохо справляется в отсутствие Хуана. Настроение было веселое и бодрое. Об этом говорила вся его повадка: плечи были расправлены, а бледные волчьи глаза смотрели ясно и уверенно. Одно лишь беспокоило Прыща. Он жалел, что не догадался кинуть в автобус старую пару туфель. Двухцветным его полуботинкам теперь достанется, и надо будет основательно поработать зубной щеткой, пока отчистишь эту грязь. А показать, что он бережет свою обувь, он не может: Камилла поймет, что он не такой рубаха-парень. На нее не произведет впечатления мужчина, который переживает из-за своей обуви – даже если это новые бело-коричневые полуботинки.
Эрнест сказал;
– Пойду погляжу на пещеры. – Он встал и вылез из автобуса, Ван Брант ворча последовал за ним.
Миссис Причард примостилась на мужнином пальто и закрыла глаза. Она была угнетена. Как она могла сцепиться с ним при людях – с мужем? Такого еще не бывало. Когда назревала ссора, она старалась остаться с ним с глазу на глаз. Даже дочери не дозволялось присутствовать при ссорах. Бернис считала вульгарным ругаться при посторонних, а кроме того, это разрушало образ, который она строила годами, – легенду о том, что благодаря ее мягкому характеру у них идеальный брак. В это верили все се знакомые. Она сама в это серила. Своими стараниями она создала прекрасный брак, а теперь она оступилась. Она поссорилась. Она проговорилась насчет оранжерейки для орхидей.
Она уже несколько лет хотела эту оранжерейку. Точнее – с тех пор, как прочла в «Харперс Базаре» про оранжерею некоей миссис Уильям О. Маккензи. Фотографии были красивые. Люди стали бы говорить о миссис Причард, что у нее прелестная оранжерейка. Это вещь дорогая, ценность. Это лучше колец и мехов. Люди, с которыми она даже не знакома, прослышали бы про ее оранжерейку. Втихомолку она многое разузнала об устройстве таких теплиц. Она изучала чертежи. Она знала стоимость отопительных систем и увлажнителей. Она знала, где покупают рассаду и какие на нее цены. Она изучала книги по цветоводству. И все это в глубокой тайне, ибо она знала, что, когда придет срок сооружать теплицу, она устроит так, чтобы мистеру Причарду захотелось выяснить все самому и ей объяснить. Это единственный путь. И ее это даже не возмущало. Просто такова жизнь, и таким путем она сделала свой брак счастливым. Она будет восхищаться его познаниями и спрашивать его совета по всякому поводу.
Но ее тревожило, что она сгоряча проболталась. Эта оплошность может отбросить ее назад на полгода и больше. Она намеревалась подвести его к тому, чтобы он предложил оранжерею сам, и дозированным сопротивлением заставить его преодолеть ее неохоту. А теперь, в ссоре, она выдала свою цель, и у него возникнет стойкое предубеждение. Если в дальнейшем не проявить величайшей осмотрительности, он вообще может упереться на своем.
Сзади до нее долетел тихий разговор Нормы с Камиллой. Им и в голову не приходило, что она подслушивает: глаза у нее были закрыты, и выглядела она такой маленькой, такой больной. Норма говорила:
– А еще я хочу, чтобы вы меня научили, как вы обращаетесь… ну, с парнями.
– Что значит – как? – спросила блондинка со смешком.
– Ну, с Прыщом, например. Я же видела, как он себя вел… старался, но на выстрел не мог подъехать, а вы вроде ничего и не делали. Или с этим, другим, например, с торговцем. Он ведь довольно шустрый, а вы его отшили, как маленького. Хотела бы я знать, как это у вас получаотся.
Камилла была польщена. Хоть и боялась она надеть себе такой хомут на шею, а все же приятно, когда тобой восхищаются. Тут-то и было самое время объяснить Норме, что никакая она не сестра, объяснить про гигантский винный бокал и про банкетики, но она не могла. Короче, ей не хотелось разочаровывать Норму. Ей хотелось восхищения.
– Мне что нравится – что вы не вредничаете, не огрызаетесь, а они к вам близко подойти не смеют, – продолжала Норма.
– Знаешь, не замечала, – ответила Камилла. – Инстинкт, наверно, какой-то. – Она усмехнулась. – У меня подруга есть – вот она умеет с ними управляться. Ей на все плевать, а с мужчинами она, пожалуй, даже вредная. И вот, Лорейн – так ее зовут – была… ну, можно сказать, помолвлена с одним – у него было хорошее место, словом, человек подходящий. Лорейн хотела шубу. У нее, конечно, был короткий жакет из волка и пара белых песцов – потому что Лорейн пользуется большим успехом. Она хорошенькая и маленькая, а когда она с женщинами – смешит беспрерывно. И вот Лорейн хотела норковую шубу, не короткую, а настоящую, полную, они стоят три четыре тысячи.
Норма свистнула сквозь зубы.
– Ничего себе! – сказала она.
– В один прекрасный день Лорейн говорит: «Кажется, теперь у меня будет шуба». Говорю: «Ты шутишь».
«Думаешь, шучу? Эдди подарит».
«Когда он тебе сказал?» – спрашиваю.
Лорейн только засмеялась. «Он мне не сказал. Он еще сам не знает».
«Так, – говорю. – Ты случайно не того?»
«Давай спорить?» – Лорейн хлебом не корми, дай поспорить.
А я спорить не люблю, я говорю: «Как же ты собираешься подъехать?»
«Если я скажу, не разболтаешь? Это просто. Я знаю Эдди. Сегодня вечером начну его подковыривать и буду подковыривать, покуда он не взбесится. Не отвяжусь, пока он меня не стукнет. Может, даже подставлюсь – когда Эдди под мухой, он плохо попадает. Вот, а потом дам ему повариться в собственном соку. Я знаю Эдди. Он будет жалеть и переживать. Ну что, поспорим? – говорит. Я даже срок поставлю. Спорим, что к завтрашнему вечеру у меня будет шуба».
Я вообще никогда не спорю – и говорю ей: «На двадцать пять центов – что не будет».
У Нормы был открыт рот от волнения, а у миссис Причард в щелках между сомкнутыми ресницами мерцал отраженный свет.
– Ну, а шубу-то? – не вытерпела Норма.
– В воскресенье утром я к ней пришла. У Лорейн – фонарь, красивый синий фонарь, залеплен пластырем, и нос разбит.
– Ну, а шубу она получила?
– Получила, будь спокойна, – Камилла хмурилась с озадаченным видом. – Получила, и шуба была прелесть. Потом она все с себя сняла, – мы были вдвоем. Она вывернула шубу и надела прямо на голое тело, мехом к телу. И стала кататься, кататься по полу, а сама смеется, хохочет, как ненормальная.
Норма медленно перевела дух.
– Ой, – сказала Норма, – почему это она?
– Не знаю. Она была, что ли… ну, что ли, не в себе как будто рехнулась.
У миссис Причард горело лицо. Она дышала очень часто. Кожу покалывало, по бедрам и животу разливался тянущий зуд, и ее охватило возбуждение, какое ей пришлось испытать только раз в жизни – давным-давно, когда она ехала верхом.
Норма рассудительно сказала:
– По-моему, это нехорошо. Если она в самом деле любила Эдди, и он хотел на ней жениться, по-моему, нехорошо так поступать.
– По-моему, тоже, – согласилась Камилла. – Мне это не очень нравилось в Лорейн, я ей так и сказала, а она говорит: «Ну, другие женщины просто подбираются дольше кружной дорогой, а я хотела быстро. В конце-то концов выходит одно на одно. А Эдди все равно кто-нибудь обработает».
– И она за него вышла?
– Да нет, не вышла.
– Да она его небось и не любила, – горячо сказала Норма. – Просто обирала этого Эдди.
– Может быть, – отозвалась Камилла, – но мы с ней старые подруги, и если мне что нужно, она всегда тут как тут. Один раз у меня было воспаление легких, она сидела со мной трое суток напролет, я была без гроша, и она заплатила врачу.
– Да, тут трудно разобраться, – заметила Норма.
– Трудно, – согласилась Камилла. – Видишь, а ты меня спрашиваешь, как обращаться с мужчинами.
Миссис Причард секла себя словами. Ее испугала собственная реакция. Она сказала себе – даже вслух прошептала: «Какая страшная, вульгарная история. Какие низменные эти девушки. Так вот что имеет в виду Элиот, говоря „соприкоснуться с народом“. Нет, это ужас. Мы просто забываем, каковы люди, как они бывают гнусны. „Милая Эллен, – лихорадочно излагала она, а внутренние части ляжек все еще покалывало от возбуждения. – Милая Эллен, дорога из Сан-Исидро в Сан-Хуан-де-ла-Крус была ужасна. Автобус застрял в канаве, а мы сидели и ждали, час за часом. Мой Элиот был очень нежен и устроил мне постель в смешной пещерке. Ты говорила, что у меня будут приключения. Помнишь? Ты сказала, что у меня всегда бывают приключения. Ты не ошиблась. С нами в автобусе ехали две вульгарные необразованные девушки, одна официантка, а другая довольно хорошенькая. Ты догадаешься, что за птица. Я отдыхала, а они, наверно, решили, что я сплю, и преспокойно беседовали. Не могу написать на бумаге, что они говорили. Я до сих пор краснею. Порядочные люди просто не знают, как живут эти существа. Это невероятно. Я убеждена, что все от невежества. Если бы у нас были получше школы и если бы – словом, если хочешь знать правду, – если бы мы, те, кто должен показывать пример, показывали бы пример получше, я уверена, что вся картина стала бы меняться – медленно, но верно“.
Эллен будет читать и читать это письмо знакомым. «Я только что получила письмо от Бернис. С ней происходят самые удивительные приключения. Знаете, с ней всегда так. Нет, вам надо послушать, что она пишет. Я не знаю никого, кто умел бы, как Бернис, разглядеть в людях хорошее».
Норма говорила:
– Если бы парень мне нравился, я бы ни за что с ним так не поступила. Если бы он захотел сделать мне подарок, пусть бы сам догадался.
– Я тоже так на это смотрю, – согласилась Камилла. – Но у меня нет меховой шубы, даже жакета, а у Лорейн – три.
– Нет, не думаю, что это честно, – сказала Норма. – Не думаю, чтобы мне понравилась Лорейн.
«Скажи на милость! – мысленно воскликнула Камилда. – Не знаешь, понравится ли тебе Лорейн. Да представляешь ли ты, что Лорейн о тебе подумает? Нет, поправилась она, – неправда, Лорейн скорее всего приняла бы эту девушку, привела бы ее в порядок, помогла бы. Что там ни говори про Лорейн, а что она плохой товарищ, про нее не скажешь».
