21

Хантер проснулся и взглянул на часы. Только три. Он проспал всего лишь час. И теперь ясно, что снова заснуть не удастся. Мучаясь, он переворачивался то на один бок, то на другой. При этом ему казалось — комната распадается на части. Вот-вот начнет падать на голову. А тут еще что-то пробежало по лицу. Он вскочил и брезгливо мазнул ладонью по щеке. Наверное, паук! Три часа ночи… просыпаясь в это время, неизбежно начинаешь воображать, что болен какой-то неизлечимой болезнью; да ведь так оно и есть. Жизнь — болезнь, и этот ледяной час предназначен именно для того, чтобы ее почувствовать.

Хантер уже третью ночь проводил без сна. Сотню раз за это время он слышал шаги… кто-то поднимается по лестнице к комнате сестры. Несомненно, это лишь чудится: Роза запирает на ночь дверь. И все же он вскакивал и снова и снова выбегал на площадку. Надо пойти и разбудить ее, но… нет, она лишь рассердится и прогонит его. Нечего сказать; неизвестно, что делать. Роза никак не объяснила, почему Стефан оказался в их доме. Хантер услышал от нее только одну фразу: «Потерпи, Он скоро уйдет». Но Хантером накрепко овладело подозрение, что Стефан вовсе не собирается уходить. А Роза боялась, брат видел это; и как для ребенка, узнавшего, что мать боится, так и для него весь мир зашатался. И все равно, он должен что-то делать. Роза ждет… Уверенность в этом возросла в нем после того, как вчера вечером она вдруг попросила его пойти с ней вместе в Пимлико. Пустая комната — вот и все, что они там нашли; именно этого они, впрочем, и ожидали. Хантера одновременно и растрогало то, что Роза пытается найти в нем опору, и напугало: ведь это же ответственность, ужаснейшая!

С тех пор, как появился Стефан, Роза перестала ходить на фабрику. Было похоже на то, что она очищает арену для какой-то грядущей ужасной битвы. Вот только принять бой, думал Хантер, суждено, возможно, не ей, а мне. Зло смыкает кольцо вокруг меня — чувствовал он, стоя в темноте на площадке и вслушиваясь. И это чувство затопило его с головой. Он вернулся к себе в комнату и включил свет. Закурил. А что сейчас делает

Роза? Действительно ли она спит? Вообще, чему она сейчас посвящает свои дни? Неизвестно. Уходит из дома рано утром, возвращается поздно вечером. Добивается встречи с миссис Уингфилд, но тщетно; ищет встречи с Анеттой, но тоже ничего не получается. Стало известно, что Анетта поселилась в отеле «Мейденхед». Роза без промедления отправилась туда, но не застала девушки. Обо всех этих неудачах Роза рассказывает, вот только непонятно, что она на этот счет думает.

Заснуть бы, хоть на немного, вздыхает Хантер, и тогда утром я знал бы, что делать. Его постель, смятая и перевернутая, являлась подлинным отражением бессонницы. Пытка ею — о, теперь он прекрасно понимает, что это такое! Это мучительное, лишенное пауз, перетекание из одного дня в другой! Я болен и недееспособен, с облегчением говорил он себе. Но надо же что-то делать — мука возвращается опять. Болен или нет — надо действовать. А хуже всего то, что он знает: именно в его руках оружие, которым можно уничтожить мучителя сестры. Сведения, полученные в день визита к Рейнбери! Братья Лисевичи родились к востоку от линии! Они в Англии нелегально! Как тогда объяснил Рейнбери — если об этом станет официально известно, их тут же выдворят. О, да не так уж мы и безоружны, говорил себе Хантер. Хотя оружие в руках — это еще только полдела. Знать бы, как им воспользоваться…

Хантер не принадлежал к числу людей, способных сознательно вредить ближним. Если он и становился причиной чего-то плохого, то обычно это была просто случайность, некий побочный продукт его усердных поисков выхода. Он был подобен животному, защищавшемуся не зубами, а бегством и маскировкой. А сейчас ему особенно не хотелось наносить удар. Сейчас особенно, потому что ситуация была крайне не ясна; как обычно, ему оставалось лишь догадываться, о чем на самом деле думает Роза; а вдруг она права, и Стефан вскоре уйдет. К тому же сама мысль о том, чтобы воспользоваться оружием коварства, претила Хантеру, даже если это оружие должно было быть направлено против столь малоприятного субъекта. Вот если бы этого Стефана можно было обвинить в каком-то несомненном преступлении, из которого наказание следовало бы автоматически, — о, тогда я готов был бы действовать, думал Хантер. Но, с одной стороны, было неясно, какое же преступление совершил Лисевич (насколько в сложившейся ситуации виновата сама Роза — от этого вопроса Хантер просто шарахался в страхе); а, с другой стороны, если Стефану со стороны Хантера и могло готовиться наказание, то лишь за то, что тот родился восточнее кем-то установленной границы. А поскольку Хантер с величайшим неодобрением относился к системе, в которой личность подвергается дискриминации из-за такого случайного факта, как место, рождения, постольку сама мысль о применении оружия такого рода, даже против злейшего врага, была ему ненавистна. И далее, нельзя вызвать к жизни эту наказующую силу без того, чтобы вместе со Стефаном не пострадали и совершенно невинные люди. Хантер остро чувствовал все эти препятствия. По наследству ему досталась тонкая душевная организация, крепкие нервы, увы, нет.

Помимо этого, Хантер помнил о фотографии, по-прежнему находящейся у Кальвина Блика. После того, что случилось на собрании акционеров, Хантер отправил Кальвину письмо следующего содержания: надеюсь, вы понимаете, что все произошло не по моей воле, и я рад буду встретиться с вами в любое удобное для вас время, чтобы продолжить обсуждение вопроса, ибо судьба «Артемиды», с моей точки зрения, отнюдь не решена. Хантер с отвращением вспоминал об этом письме, написанном в минуту паники и отдающем одновременно и угодничеством, и предательством Розы. Но Кальвин не ответил, так что и с этой стороны для Хантера ничего не прояснилось. Эта тревога странным образом соединялась в его сознании с болью, производимой присутствием в доме Стефана. Получалось так, будто эти две угрозы отзывались одна в другой; он понимал: уничтожением одной другую не уничтожишь, но обе вместе создавали ощущение страшной опасности, нависшей над сестрой; а позади возвышалась фигура Миши Фокса. Все это преувеличение, успокаивал себя Хантер. Все это лишь гротескные отражения реальности. И кто знает, может, он и в самом деле, в конце концов, поверил бы в это, если бы не получал каждый день подтверждение, что сестра боится.

Хантер просидел на постели при включенном свете почти час. Страдальческие, беспомощные слезы тихо стекали по его щекам и капали на пижаму. Наконец он встал, выпил немного воды и сунул голову в умывальник. Больше терпеть не могу, сказал он себе. И опять вышел на площадку. Из комнаты Розы не доносилось ни звука. Он начал взбираться по ступенькам. Свет, просачивающийся из его спальни, немного освещал ступеньки, и его собственная громадная тень скользила впереди, покуда он подкрадывался к двери комнаты Стефана. Там он остановился. Волнение лишило его способности дышать тихо. Из горла вырвался звук, сдавленный и вместе с тем, как ему показалось, грубо ворвавшийся в тишину дома. Он взялся за ручку. Дверь оказалась незапертой. Спустя мгновение черная пустота комнаты открылась перед ним. Он замер на пороге, представляя, как отчетливо для смотрящего изнутри вырисовывается сейчас его силуэт; и когда он стоял вот так, сотрясаемый дрожью, то чувствовал себя гораздо в большей мере жертвой, нежели актером. Проснулся ли поляк? Этого он не знал. Он пришел именно для того, чтобы разбудить его — и в то же время старался ступать как можно тише, потому что… а вдруг — о, ужас! — тот уже проснулся? Тишина и мрак комнаты по-прежнему были непроницаемы. А вдруг ушел? — пронеслось в мозгу у Хантера. Он порылся в кармане пижамы в поисках спичек. Одну или две уронил на пол и только с третьей попытки зажег огонек. Протянул горящую спичку вперед, по направлению к кровати, и прежде чем она погасла, разглядел Стефана. Тот сидел и смотрел на него.

Даже если бы перед ним предстал оживший покойник, Хантер наверняка не испугался бы больше. Он едва не бросился бежать. Из двери на нижней площадке пробивался неяркий свет, но здесь, в комнате Стефана, тьма напоминала черный бархат. Хантер отступил назад и снова чиркнул спичкой. Обнаружив, что Стефан смотрит именно на него, он подумал: может быть, видит в темноте? Спичка погасла.

— Послушай… — сказал Хантер. Ему показалось, что посреди этой темноты и молчания его голос прозвучал будто со дна колодца. Он понимал: слова — начало действия; и страх, витающий вокруг, проник к нему в сердце, — …послушай, Стефан. Я хочу поговорить с тобой. — Он произнес это тихо, чуть ли не шепотом. И ему до отчаяния хотелось услышать голос Стефана, чтобы убедиться, что это не злой дух, а человек находится перед ним; невольно назвав поляка по имени, он тут же подумал: это хорошо, этим я дал ему понять, что мы оба люди и поэтому не должны враждовать.

— Чего ты хочешь, являясь сюда среди ночи? — спросил Стефан чуть слышно, но с такой ненавистью, что Хантер тут же решил: наверное, он думает, что я пришел его убить. И от этой мысли Хантеру самому стало страшно.

— Я не собираюсь причинить тебе зла, — пояснил Хантер. Он понял, что солгал, но представив себя в роли убийцы, не мог сказать иначе. — Но ты должен покинуть этот дом, — продолжил он. И зажег очередную спичку. Ему хотелось видеть лицо Стефана.

Поляк сидел выпрямившись, откинув одеяло, как тот, кто готовится защищаться. Длинная шея и белая грудь его были обнажены, и не страх читался в его глазах, а величайшая злоба.

— Почему? — задал он вопрос.

— Потому что моя сестра этого хочет, — воскликнул Хантер. Спичка погасла.

— Если твоя сестра этого хочет, она скажет, — ответил Стефан. — Это между мной и ею. А ты, мальчонка, держись в стороне, не то — схлопочешь.

Хантер тут же почувствовал, как что-то поднялось у него внутри… и в эту минуту не насилия со стороны Стефана он испугался, а близости слез. Он пододвинулся к кровати и, чтобы не заплакать, больно впился ногтями себе в ногу.

— Она не хочет, чтобы ты здесь находился, и говорит об этом, — с дрожью в голосе произнес Хантер. — Ты уйдешь отсюда, иначе не мне, а тебе будет плохо. — От внутреннего напряжения лицо его искривилось.

Вдруг что-то резко зашипело, и на миг стало светло. Это Стефан зажег спичку. На минуту стали видны красное от волнения лицо Хантера, его расширенные глаза и бледное, настороженное лицо поляка.

— Я хозяин в этом доме, — заявил Стефан. Он выговорил эту фразу медленно, почти надменно, и у Хантера дыхание перехватило от гнева.

— Мы… мы… мы еще посмотрим, — от негодования начав заикаться, проговорил он. — Я ставлю тебе условие. Ты меня к этому вынудил. Я в силах выдворить тебя из Англии, если захочу. Я знаю, где ты родился. Восточнее той самой линии. Тебе известно, что это значит, не так ли? Ты здесь находишься незаконно. Стоит мне только захотеть, и тебя завтра же вышвырнут из страны. Так вот, предупреждаю. Если не покинешь этот дом, я сделаю все, чтобы тебя выслали из Англии. — Он с радостью чувствовал, что гнев и ненависть придали ему храбрости. Он склонялся над поляком и выкрикивал свою речь прямо ему в ухо.

И сразу же стало тихо. Ожидая ответа, Хантер почувствовал, что в нем снова оживает страх. Стефан чиркнул спичкой, и она вспыхнула между ними, словно факел. Хантер различил взгляд поляка, прожигающий, словно он пытался сжечь соперника, прежде чем спичка догорит.

— Слушай меня теперь, — начал Стефан при свете, а продолжил уже в темноте. — Я сейчас скажу тебе правду. Если ты что-нибудь такое сделаешь, я убью тебя. — Эти слова прозвучали настолько спокойно и взвешенно, что не могли не впечатлить. — Я говорю это не для угрозы. Я говорю это как правду. Если ты поступаешь так, то я тебя ненавижу и убиваю. Я, может быть, не хочу этого делать, но и не сделать не могу. Так будет. Клянусь Божьей Матерью.

Хантер покачнулся в темноте. Сейчас он стоял почти вплотную к Стефану. Когда смысл слов поляка дошел до него, отчаяние овладело им.

— Нет, — крикнул он, — нет! Уходи из этого дома! Уходи!

Стефан опять зажег спичку. В желтом свете явились их лица — напряженно-злобное Стефана и сокрушенное Хантера.

— Говорю, я здесь хозяин, — прошептал Стефан, но слова его громовым раскатом отразились в мозгу у Хантера. И прежде чем спичка погасла, Стефан ухватил Хантера за волосы и так потянул назад, что у того глаза чуть не выскочили из орбит. Секунду держал так, а потом поднес к ним спичку.

Раздалось шипение, и волосы вспыхнули. Хантер пронзительно закричал и стал хлопать себя ладонями по голове. Резкая боль пронзила лоб. Едкий запах проник в ноздри. Из темноты донесся хохот Стефана. Вслепую, шатаясь, Хантер добрался до двери и, чуть не падая, сбежал по ступенькам вниз, по направлению к свету.

— Ради Бога, Хантер! — донесся с нижней площадки голос Розы. — Что случилось? — Роза выбежала из своей комнаты в ночной сорочке. Все еще держась за голову, Хантер пронесся мимо нее. «Ничего, — проговорил он. — Просто поранил голову. Не бойся, ничего». Он направился в кухню. Роза пошла за ним и затворила за собой дверь.

Хантер полез зачем-то в буфет. Минуту или две неуклюже рылся там, потом вдруг все бросил, повернулся к Розе и уткнулся головой ей в плечо.