60
Днем вернулся из Тракторозаводского поселка Андреев.
Он вошел в комнату к Александре Владимировне, и его хмурое лицо улыбнулось, — она в этот день впервые поднялась на ноги, бледная и худая, сидела у стола, надев очки, читала книгу.
Он рассказал, что долго не мог найти места, где стоял его дом, все изрыто окопами, воронка на воронке, черепки да ямы.
На заводе уже много людей, новые приходят каждый час, даже милиция есть. О бойцах народного ополчения ничего узнать не пришлось. Хоронят бойцов, хоронят, и все новых находят, то в подвалах, то в окопчиках. А металлу, лома там…
Александра Владимировна задавала вопросы, — трудно ли было ему добираться, где ночевал он, как питался, сильно ли пострадали мартеновские печи, какое у рабочих снабжение, видел ли Андреев директора.
Утром перед приходом Андреева Александра Владимировна сказала Вере:
— Я всегда смеялась над предчувствиями и суевериями, а сегодня впервые в жизни непоколебимо предчувствую, что Павел Андреевич принесет вести от Сережи.
Но она ошиблась.
То, что рассказывал Андреев, было важно, независимо от того, слушал ли его несчастный или счастливый человек. Рабочие рассказывали Андрееву: снабжения нет, зарплаты не выдают, в подвалах и землянках холодно, сыро. Директор другим человеком стал, раньше, когда немец пер на Сталинград, он в цехах — первый друг, а теперь разговаривать не хочет, дом ему построили, легковую машину из Саратова пригнали.
— Вот на СталГРЭСе тоже тяжело, но на Степана Федоровича мало кто обижается, — видно, что переживает за людей.
— Невесело, — сказала Александра Владимировна. — Что же вы решили, Павел Андреевич?
— Проститься пришел, пойду домой, хоть и дома нет. Я место себе приискал в общежитии, в подвале.
— Правильно, правильно, — сказала Александра Владимировна. — Ваша жизнь там, какая ни есть.
— Вот откопал, — сказал он и вынул из кармана заржавевший наперсток.
— Скоро я поеду в город, на Гоголевскую, к себе домой, откапывать черепки, — сказала Александра Владимировна. — Тянет домой.
— Не рано ли вы встали, очень вы бледная.
— Огорчили вы меня своим рассказом. Хочется, чтобы все по-иному стало на этой святой земле.
Он покашлял.
— Помните, Сталин говорил в позапрошлом году: братья и сестры… А тут, когда немцев разбили, — директору коттедж, без доклада не входить, а братья и сестры в землянки.
— Да-да, хорошего в этом мало, — сказала Александра Владимировна. — А от Сережи ничего нет, как в воду канул.
Вечером приехал из города Степан Федорович. Он утром никому не сказал, уезжая в Сталинград, что на бюро обкома будет рассмотрено его дело.
— Андреев вернулся? — отрывисто, по-начальнически спросил он. — Про Сережу ничего нет?
Александра Владимировна покачала головой.
Вера сразу заметила, что отец сильно выпил. Это видно было по тому, как он открыл дверь, по весело блестевшим несчастным глазам, по тому, как он выложил на стол привезенные из города гостинцы, снял пальто, как задавал вопросы.
Он подошел к Мите, спавшему в бельевой корзине, и наклонился над ним.
— Да не дыши ты на него, — сказала Вера.
— Ничего, пусть привыкает, — сказал веселый Спиридонов.
— Садись обедать, наверное, пил и не закусывал. Бабушка сегодня первый раз вставала с постели.
— Ну вот это — действительно здорово, сказал Степан Федорович и уронил ложку в тарелку, забрызгал супом пиджак.
— Ох, и сильно вы клюкнули сегодня, Степочка, — сказала Александра Владимировна. — С какой это только радости?
Он отодвинул тарелку.
— Да кушай ты, — сказала Вера.
— Вот что, дорогие, — негромко сказал Степан Федорович. — Есть у меня новость. Дело мое решилось, получил строгий выговор по партийной линии, а от наркомата предписание — в Свердловскую область на маленькую станцию, на торфе работает, сельского типа, словом, из полковников в покойники, жилплощадью обеспечивают. Подъемные в размере двухмесячного оклада. Завтра начну дела сдавать. Получим рейсовые карточки.
Александра Владимировна и Вера переглянулись, потом Александра Владимировна сказала:
— Повод, чтобы выпить, основательный, ничего не скажешь.
— И вы, мама, на Урал, отдельную комнату, лучшую, вам, — сказал Степан Федорович.
— Да вам всего там одну комнату дадут, верно, — сказала Александра Владимировна.
— Все равно, мама, вам она.
Степан Федорович называл ее впервые в жизни — мама. И, должно быть спьяну, в глазах его стояли слезы.
Вошла Наталья, и Степан Федорович, меняя разговор, спросил:
— Что ж наш старик про заводы рассказывает?
Наташа сказала:
— Ждал вас Павел Андреевич, а сейчас уснул.
Она села за стол, подперла щеки кулаками, сказала:
— Рассказывает Павел Андреевич, на заводе рабочие семечки жарят, главная у них еда.
Она вдруг спросила:
— Степан Федорович, верно, вы уезжаете?
— Вот как! И я об этом слышал, — весело сказал он.
Она сказала:
— Очень жалеют рабочие.
— Чего жалеть, новый хозяин, Тишка Батров, человек хороший. Мы с ним в институте вместе учились.
Александра Владимировна сказала:
— Кто там носки вам так артистически штопать будет? Вера не сумеет.
— Вот это, действительно, вопрос, — сказал Степан Федорович.
— Придется Наташу с вами командировать, — сказала Александра Владимировна.
— А что ж, — сказала Наташа, — я поеду!
Они посмеялись, но тишина после шутливого разговора стала смущенной и напряженной.
