61
На «дачу» Дрынов прибыл не один, а в составе группы генералов, каждый из которых чем-нибудь отличился.
Полководцев привезли в закрытом вагоне и в караульном помещении каждого подвергли личному обыску.
Тут произошла небольшая заминка – у одного из генералов в кармане кителя обнаружился плоский металлический предмет, а в нем что-то тикало. На вопрос о назначении предмета генерал объяснил, что это трофейный портсигар, который открывается только через определенные запрограммированные промежутки времени. Генерал хотел подарить этот портсигар товарищу Сталину, который, по слухам, в последнее время слишком много курит.
– Откройте! – приказал начальник охраны, худощавый грузин с двумя шпалами на петлицах.
– К сожалению, это невозможно, – улыбаясь, объяснил генерал. – В том-то и заключается принцип его работы, что время очередного открытия устанавливается изнутри.
Начальник охраны вертел портсигар в руках и испытующе смотрел генералу в глаза.
– Через сколько времени должен сработать механизм?
– Минут через пятнадцать, я думаю, – неуверенно сказал генерал, посмотрев на часы. – Я хотел приурочить к тому времени, чтобы как раз в момент передачи подарка товарищу Ста…
Не договорив, он опустился на стул, но тут же вскочил, стал шарить по карманам, что-то ища, очевидно, платок, но не нашел и стер пот с лица рукавом.
– Значит, в момент передачи? – переспросил начальник охраны, пристально глядя на несчастного генерала.
– Да, я думал…
– А почему вы волнуетесь? – перебил начальник охраны.
– Я… Я не волнуюсь, – пролепетал генерал совершенно убитым голосом.
Пока происходил этот разговор, несколько находившихся здесь охранников, рассредоточившись по комнате, взяли автоматы на изготовку и направили их на всех генералов.
Начальник охраны подошел к телефону, набрал номер и, не спуская глаз с подозрительного генерала, коротко с кем-то поговорил по-грузински.
– Бачевадзе! – положив трубку, обратился он к одному из своих подчиненных и, опять сказав несколько слов по-грузински, передал тому портсигар. Тот, схватив одной рукой портсигар, а другой придерживая перекинутый за спину автомат, торопливо вышел из помещения. Стало тихо. Генералы, инстинктивно отделившись от своего подозрительного коллеги, стояли посреди караулки, сбившись в кучу, как овцы. Все молчали. Один из генералов, маленький и толстый, дышал тяжело, слышно было, как у него в горле что-то свистит и клокочет. Толстяк первым не выдержал напряжения и посмотрел на часы. Вслед за ним и другие его товарищи задвигались и, отворачивая рукава кителей, стали смотреть на часы.
– Сейчас с минуты на минуту откроется, – сказал вдруг владелец портсигара, но не очень уверенно, начальнику охраны.
Тот ничего не ответил и снова посмотрел на часы.
Его подчиненные стояли возле стен, расставив ноги и держа оружие наготове. Но стволы все-таки слегка опустили.
Владелец портсигара, осмелев, подошел к Дрынову.
– Сейчас откроется, – сказал он Дрынову, но тот отвернулся.
Потом уже этот недотепистый полководец рассказывал, что, хорошо зная, что портсигар был именно портсигаром, и ничем иным, он тем не менее испытывал необъяснимый страх, что портсигар, вопреки своему назначению, взорвется. Дверь отворилась, это вернулся Бачевадзе. В одной руке он держал раскрытый портсигар, который был набит папиросами «Герцеговина Флор». Начальник охраны взял у него портсигар, повертел, положил на стол. И объявил генералам, что они в сопровождении дежурного могут проследовать к товарищу Сталину.
– А портсигар теперь можно взять? – спросил хозяин портсигара.
– Пока оставьте, – сказал начальник охраны.
– Но я же хотел подарить его товарищу Сталину.
Начальник охраны посмотрел на него и медленно произнес:
– Товарищ Сталин не любит подобных подарков.
Гостей под конвоем ввели в небольшую комнату, попросили снять шинели и построиться по ранжиру. Как только они это сделали, свет погас и тут же зажегся. И ослепленные генералы увидели перед собой невзрачного человечка в засаленном суконном мундире без знаков различия. Человечек сосал погасшую трубку и, шевеля выцветшими усами, волочил по лицам собравшихся цепкий настороженный взгляд. Генералы сперва удивились: что еще за явление, потом обмерли, и Дрынов, первым оценив обстановку, рявкнул, как на параде:
– Великому полководцу, товарищу Сталину, ура!
– Ура! Ура! Ура! – троекратно грянули генералы.
Сталину такой прием, видимо, понравился, тем более что он не был отрепетирован, а вождь любил искренние проявления любви. Он улыбнулся отдельно Дрынову и затем всем остальным и, сдавив трубку в желтых зубах, шутливо заткнул пальцами уши, показывая, что так можно оглохнуть, а затем стал хлопать в ладоши. Генералы, естественно, тоже. Дрынов, в восторге от того, что Сталин улыбнулся ему отдельно, аплодировал с остервенением, как мальчик на стадионе. Сталин заметил это и опять улыбнулся ему отдельно. Хлопали долго. Затем хозяин дачи прекратил это дело, дав понять, что прозвучавшие аплодисменты он считает достаточным выражением любви к нему лично и в его лице к партии, правительству, народу, к родине, к необъятным ее просторам и к отдельным березкам. Прекратив аплодисменты, товарищ Сталин пошел перед строем и стал совать каждому свою сморщенную ладошку для пожатия.
– Так вот вы какой! – сказал он, дойдя до Дрынова.
Дрынов с перепугу несколько перестарался. Великий вождь поморщился от боли и вскинул на Дрынова подозрительный взгляд. Но моментально понял, что генерал сделал это не из террористических побуждений, а от полноты чувств, усмехнулся в усы и сказал с заметным акцентом:
– Значит, есть еще в наших мускулах сила, товарищ Дрынов?
– Так точно, товарищ Сталин! – отрубил Дрынов.
– Так точно? – быстро переспросил Сталин с некоторым удивлением. – Вы что же, товарищ Дрынов, поклонник уставных выражений, принятых в царской армии?
– Никак нет! – гаркнул Дрынов и, осекшись, покраснел, а затем побледнел, чувствуя конец своей военной карьеры.
Сталин молчал. Он молчал и с любопытством смотрел на Дрынова, наблюдал, как меняется тот в лице.
– Почему же никак нет? – сказал вдруг Сталин и опять улыбнулся. – Нам не следует отказываться от того хорошего, что было в царской армии. Пожалуй, нам следовало бы вернуть некоторые хорошие традиции, принятые в старой армии. Вы со мной согласны?
– Так точно! – отрапортовал Дрынов уже без всякой опаски.
Своим поведением и внешним видом Дрынов так понравился Сталину, что тот попросил его задержаться после общего приема и провел с ним отдельную беседу. Поговорили об общем положении на фронтах и о положении на том участке, который контролировался дрыновской армией. Дрынов на все вопросы отвечал по-военному четко и кратко. Сталин поинтересовался его биографией, и Дрынов сказал, что он из простой крестьянской семьи.
Сталину это еще больше понравилось.
– Значит, вы потомственный крестьянин? – спросил Сталин.
– Так точно, потомственный, – отвечал Дрынов.
Из дальнейших расспросов выяснилось, что дед Дрынова был из крепостных князя Голицына.
– Вот оно что! – удивился Сталин. – Между прочим, мы недавно одного из бывших ваших господ разоблачили. – Он вспомнил о деле князя Голицына, и ему стало неприятно. – А скажите, товарищ Дрынов, вы хотели бы снова стать крепостным князя Голицына?
– Что вы, товарищ Сталин! – отказался генерал и тут же смутился, подумав, что, может быть, и в этом смысле великий учитель хочет вернуться к прежним традициям (в таком случае Дрынов, конечно, хотел бы стать крепостным князя Голицына). Но у Сталина была другая мысль, и он опять был доволен ответом Дрынова.
– Правильно, товарищ Дрынов, – сказал Сталин. – А вот некоторые князья думают, что русский народ только о том и мечтает, чтобы снова попасть к ним в рабство. Я полагаю, что с политической точки зрения нам надо поднимать простого человека, преданного нашему строю и нашей партии, потому что только мы открыли ему настоящий путь вперед. И среди простых людей, я думаю, есть немало истинных героев, которые жизни своей не пожалеют для укрепления нашего народного строя. Не так ли, товарищ Дрынов?
Дрынов охотно согласился. Тогда Сталин попросил его назвать какого-нибудь простого бойца, желательно из крестьян, который проявил бы пример беззаветного служения родине и истинного героизма.
– Знаю я одного такого, товарищ Сталин, – сказал Дрынов. Надо сказать, что Чонкин своей храбростью очень понравился Дрынову. Дрынову было как-то неловко, что он не проявил должной твердости и отдал бойца Тем Кому Надо. Он захотел рассказать о Чонкине Сталину, но сомневался.
– Так кого же вы знаете? – спросил Сталин. – Я вижу, вас что-то смущает?
– Так точно, смущает, товарищ Сталин.
– Что же именно вас смущает?
А, была не была, Дрынов решился:
– Тут вот какое дело, товарищ Сталин, боец есть один, Чонкин Иван…
– Чонкин Иван? – переспросил Сталин. – Очень хорошо. Простое русское имя. Так что же сделал этот Чонкин Иван?
И Дрынов рассказал все как было. Чонкин Иван стоял на посту, часть, в которой он служил, была отправлена на фронт, о нем в суматохе забыли. Ему многие говорили, что он может покинуть пост, но он не мог и не хотел нарушить устав. И стоял бессменно много дней подряд. Кончился запас продовольствия, он стоял. Кончилась махорка, он стоял. Прохудились ботинки, он стоял. Однажды на его пост напал вооруженный отряд, состоявший из семи человек, и Чонкин всех их взял в плен.
– Один взял в плен семерых вооруженных? – поразился Сталин.
– Подождите, товарищ Сталин, – довольно дерзко сказал Дрынов. – Послушайте, что было дальше. На помощь этому отряду был брошен полк. Чонкину было предложено сдаться, но он отказался, принял бой и сражался до последнего патрона.
– До последнего патрона, – задумчиво повторил Сталин и смахнул ладонью набежавшую слезу. – Он, конечно, погиб?
– Нет, товарищ Сталин, он был только контужен.
– И взят в плен? – Сталин нахмурился.
– Никак нет, товарищ Сталин. Дело в том, что этот полк был не немецкий.
– А чей же? – удивился Сталин.
– Мой, – сказал Дрынов, решившись на все.
– Как – ваш?
Дрынов рассказал подробности. Сталину эта история ужасно понравилась, он смеялся и хлопал себя по ляжкам. Особенно смешно ему показалось, как разведчики захватили «языка», который впоследствии оказался нашим капитаном. (О том, что капитан был расстрелян, Дрынов из своего рассказа выпустил.) Насмеявшись до слез, Сталин пришел в такое хорошее расположение духа, что даже предложил Дрынову поужинать с ним вдвоем.
– Чонкин, – повторял он на все лады полюбившуюся фамилию. – Солдат Чонкин. Между прочим, звучит гораздо лучше, чем боец или красноармеец. Товарищ Дрынов, а как вам кажется, от чего произошла эта фамилия? Может быть, от слова ЧОН?
– Не могу знать! – отвечал Дрынов, не зная, в какой руке держать нож, в какой вилку, и боясь ошибиться.
– Да вы ешьте, как вам удобней, – сказал Сталин и налил гостю стакан водки из запотевшего графина. – Нет, я не думаю, что это от слова ЧОН, я думаю, что фамилия более древнего происхождения. Давайте, товарищ Дрынов, выпьем за простого русского солдата Чонкина.