Искусственное давление в водолазной камере вытолкнуло меня наружу. Знаете, что самое смешное? Инстинктивно в последний момент я стараюсь вдохнуть поглубже — весь воздух с собой унести, что ли? И только потом вспоминаю: воздух мне не нужен.

А может, не вспоминаю, а просто из меня вышибло мысли, все до единой. Потому что как раз в этот момент до меня доходит, что значит холод на такой глубине. Обожженная холодом, ору что есть мочи, но, сами понимаете, изо рта рвется одно только бульканье. Зато в следующий момент осознаю, что меня пока не раздавило, и устремляюсь на свет.

Я что, уже умерла и плыву к райским огням? Или это лучи прожекторов субмарины растворились в толще воды? Ответ приходит сам собой. Если бы я умерла, я бы не превратилась в сосульку и подводный холод не пробирал бы меня до костей. Данное умозаключение слегка обнадеживает.

Но даже если я пока жива, плыть на такой глубине страшно трудно, точно в замедленной съемке бессильно барахтаешься в застывающем желе — ни вперед, ни назад. Радости от этого мало, и я пытаюсь прикинуть, на сколько меня хватит?

В мутной воде все еще плавает густая взвесь, поднятая со дна взрывами. Моргаю, напрягая глаза. Дура я дура, надо было надеть маску, а не скакать очертя голову на белом морском коне. И тут я вижу его, морское чудище. Ох, да оно не одно — их здесь тьма тьмущая, сгрудившихся вокруг самого страшного и самого здорового, ничуть не меньше нашей подлодки. Оно вперило в меня свой красный глаз и слегка развернулось.

Птицы за работой, — говорит мой Голос.

— Чего? — Я так оторопела, что даже остановилась.

Птицы за работой, — повторяет Голос.

До чудища мне остается каких-то двадцать футов. Как и в прошлый раз, вижу его страшные тошнотворные кошмарно раздутые нарывы и красные язвы. Все в нем перекошено, точно двухлетний ребенок сикось-накось собирал его из конструктора для малолеток.

Птицы за работой, — еще раз повторяет Голос. — Они нам помогут.

В этот момент чудище пошевелилось и выпустило Ангела.

Я рванула вперед изо всех сил со скоростью… улитки. Глаза у Ангела закрыты, и она не плывет, а неподвижно висит в воде. Сердце у меня сжимается. Я изо всех сил руками и ногами взбиваю воду.

Ангел моргает, улыбается чудищу, поворачивается и видит меня. Лицо у нее расцветает, она протягивает ко мне руки и плывет мне навстречу. Хватаю ее, прижимаю к груди и, счастливая, наконец понимаю, что она жива и что я смогу еще ей хорошенько наподдать.

— Макс! — Она обхватывает меня за шею. Ее булькающие слова доносятся до меня как с того света. — Макс, я тут Гору все объяснила. — Она показывает в сторону громадного чудища.

— Чего? Кому?

— Они не виноваты, — булькает Ангел. — Они генетические выродки. Такие же, как мы. Они разумные. И очень умные. Они атаковали рыбацкие траулеры, потому что длинные сети калечат их детенышей.

Челюсть у меня отвисает, но я тут же ее захлопываю, потому что мне в рот норовит вплыть прозрачная креветка.

— Они созданы в результате генетических мутаций, вызванных радиацией. Но та же радиация их убивает, — торопливо объясняет мне Ангел, и крошечные пузырики поднимаются у нее вдоль шеи. — Они ненавидят мистера Чу, и я им сказала, что он наш главный враг. Так что мы теперь заодно. А главное, — ее голубые глаза сияют даже на дне океана, — главное, они знают, где доктор Мартинез.