ВЕСНА 1470 ГОДА

Дни становились все теплее, по утрам было все светлее, а птицы уже вовсю пели в садах Вестминстера, когда разведка донесла Эдуарду, что в Линкольншире готовится восстание, имеющее целью вновь посадить на королевский престол Генриха VI, доселе всеми забытого и тихо проживавшего в лондонском Тауэре скорее отшельником, чем узником.

— Придется туда поехать, — заявил Эдуард, держа в руке письмо осведомителя. — Если вожак бунтовщиков, кто бы он ни был, — предтеча наступления Маргариты Анжуйской, тогда мне придется расправиться с ним прежде, чем она высадится со своей армией на английский берег и поддержит этот мятеж. Судя по всему, она собирается использовать ситуацию, чтобы проверить, достаточно ли сильны здесь ее сторонники, а заодно возложить на плечи неведомого вожака весь риск по созданию необходимого войска. Убедившись, что войско собрано, она незамедлительно явится в Англию со своей французской армией, и тогда мне придется сражаться на два фронта.

— Но разве это не опасно — бороться с человеком, которому не хватило мужества даже назвать свое имя? — встревожилась я.

— Не более опасно, чем всегда, — спокойно ответил Эдуард. — Не могу же я позволить своим людям снова отправиться на войну без меня. Нет, я должен быть там, с ними. Должен их возглавить.

— А как же твой надежный друг Уорик? — ядовито усмехнулась я. — И твой верный брат Георг? Может, они уже собирают для тебя армию? Может, спешат в трудную минуту оказаться рядом?

Эдуард тоже усмехнулся, но ответил так:

— Вот тут ты и ошибаешься, моя маленькая Королева Недоверие. Я только что получил письмо от Уорика — он предлагает сформировать войско, которое как раз и отправится со мной. И Георг хочет меня сопровождать.

— В таком случае во время битвы тебе придется следить за ними! — воскликнула я, ничуть не успокоенная его словами. — Они будут отнюдь не первыми, кто приведет свое войско сражаться на твоей стороне, и отнюдь не последними, кто покинет тебя при неблагоприятном исходе. Как бы они в решающий момент не переметнулись на сторону противника. Мой тебе совет: когда окажешься лицом к лицу с врагом, оглянись и посмотри, что у тебя за спиной делают твои верные друзья.

— Но ведь они действительно принесли мне клятву верности, — утешал меня Эдуард. — Правда, любимая. И потом, ты же знаешь, я умею выигрывать.

— Знаю, что умеешь, — отозвалась я. — Но мне так тяжело смотреть, как ты снова собираешься в поход! Когда же все это кончится? Когда они перестанут будоражить людей и бороться за то, что давно утрачено?

— Скоро, — пообещал Эдуард. — Они быстро поймут, что мы едины и сильны. Уорик со своими северянами на моей стороне, Георг докажет, что он мне действительно брат. Ну а Ричард всегда со мной. Не тревожься, я вернусь домой, как только мы победим этого бунтовщика, и это случится очень скоро — мы с тобой еще успеем потанцевать утром вокруг майского дерева, и ты будешь улыбаться…

— Эдуард, пойми! Пойми хоть на этот раз! Я просто не вынесу твоего отъезда на север, чувствую, что не вынесу. Не мог бы Ричард встать сейчас во главе твоей армии? Вместе с Гастингсом. Останься со мной. Только в этот раз!

Эдуард взял мои руки и прижал их к губам. Судя по всему, моя тревога на него ничуть не действовала, скорее, она его умиляла и забавляла. Он улыбался.

— Но почему? Почему ты так переживаешь из-за этого похода? Почему именно этот раз так для тебя важен? Может, ты хочешь что-то рассказать мне?

Я не могла противиться мужу и тоже улыбнулась.

— Да, хочу. Точнее, хотела бы, но лучше приберегу на потом.

— А я и так понял! Догадался. Неужели ты думала, что я сам не догадаюсь? Ну-ка, выкладывай, что за великую тайну ты от меня скрываешь?

— Из-за этой тайны ты должен как можно скорее вернуться домой, ко мне. Из-за этой тайны тебе вообще не следует никуда отправляться — даже во главе своего славного войска!

Эдуард, улыбаясь, молчал, ждал продолжения — именно такой мне представлялась эта сцена в мечтах.

— Ну же, выкладывай! — поторопил он меня. — Тебе давно следовало все рассказать, я уже заждался.

— У меня опять будет ребенок, — сообщила я. — И на этот раз мальчик, я в этом уверена.

Эдуард привлек меня к себе и нежно обнял.

— Я так и знал! Нутром чувствовал, что ты опять беременна. Но откуда тебе известно, что это мальчик? Откуда, моя маленькая ведьма, моя чаровница?

Я улыбнулась и посмотрела на мужа, ощущая себя в полной безопасности, но свой маленький женский секрет предпочла сохранить.

— Ах, зачем тебе все эти ненужные подробности, — прощебетала я. — Повторю лишь, что я совершенно в этом уверена. И ты тоже можешь не сомневаться. Так что у нас родится сын!

— Мой сын! Принц Эдуард! — прошептал муж.

Я засмеялась, вспомнив ту серебряную ложечку, которую вытянула из темной реки в день зимнего солнцестояния.

— Почему именно Эдуард? — спросила я.

— Ну конечно, Эдуард! Я давно так решил.

— И он действительно будет принцем Эдуардом! — подтвердила я. — Так что ты должен не только явиться домой целым и невредимым, но и успеть к его появлению на свет.

— А когда это случится?

— Осенью.

— Я обязательно вернусь домой целым и невредимым и обязательно привезу тебе персиков и соленой трески! Помнится, когда ты носила Сесилию, тебе хотелось чего-то такого… очень специфического…

— Солероса! — засмеялась я. — Странно, что ты помнишь! Я все просила принести мне еще. Так что поскорее приезжай домой и захвати с собой солерос. Ну и что-нибудь еще, я пока не знаю, что еще потребуется. У меня там мальчик, принц, и он должен получать все, что пожелает. Он родится с серебряной ложечкой во рту!

— Мы скоро снова будем вместе! Только не тревожься так. А то вдруг у нашего сына на лбу навечно застынет хмурая морщинка.

— В таком случае остерегайся Уорика. И братца своего тоже. Я им не доверяю.

— Ладно, но обещай мне, что будешь побольше отдыхать и развлекаться; тебе нужно быть веселой, тогда и он вырастет веселым и сильным.

— А ты обещай, что вернешься целым и невредимым, чтобы наш сын чувствовал себя уверенно и был настоящим наследником твоего трона.

— Хорошо, договорились. Я скоро вернусь.

Но Эдуард ошибся. Боже, как сильно он ошибся! Нет, слава тебе господи, не насчет того, что выиграет это сражение, которое позже назвали «сражением сброшенных мундиров». Ведь эти босоногие глупцы, бившиеся за полоумного Генриха, в такой спешке бежали с поля брани, что побросали не только свое оружие, но и одежду. Они спасались от бешеной атаки королевского войска, возглавляемого моим мужем, который прямо-таки прорубался сквозь вражеские ряды, стремясь поскорее отправиться домой, захватив обещанные мне персики и солерос.

Нет, ошибался Эдуард насчет верности Уорика и Георга. Его брат — как выяснилось впоследствии — давно планировал этот мятеж и даже заплатил за него, собираясь на этот раз обеспечить поражение Эдуарда. Эти люди надеялись убить моего мужа и посадить на трон Георга. Родной брат Эдуарда и его лучший друг, точнее, тот, кто некогда был им, решили, что единственный способ победить короля — это нанести ему удар в спину прямо на поле боя. Они бы наверняка еще и кинжалом его сзади ударили, да не удалось: слишком уж быстро скакал Эдуард на своем жеребце — никому не угнаться.

Битва еще не успела начаться, а лорд Ричард Уэллс, этот жалкий предводитель мятежников, упал перед Эдуардом на колени и признался во всем, показав и план действий, и приказы Уорика, и золото Георга. Они заплатили ему за мятеж под именем свергнутого короля Генриха, но на самом деле это была всего лишь уловка: они планировали заманить Эдуарда на север и заставить его участвовать в сражении — там бы они убили его прямо на поле боя. Уорик хорошо усвоил урок, преподанный моим мужем, и понял, что невозможно удержать взаперти такого человека, как Эдуард. Чтобы победить Эдуарда, надо его уничтожить. И Георг, его родной брат, преодолев родственные чувства, готов был перерезать ему горло прямо на поле брани и, утопая по колено в крови, добраться до короны. Эти люди подкупили несчастного лорда Уэллса, приказав поднять мятеж, и в очередной раз убедились, что Эдуард им все же не по зубам. Когда стали ясны все улики и свидетельства против Уорика и Георга, мой муж потребовал их к себе — своего ближайшего друга, которого считал старшим братом, и юного прощелыгу, который действительно был ему родным братом, — но они не явились; и только тут Эдуард наконец понял, как ему следует к ним относиться. Король призвал их к ответу как предателей, но они уже успели бежать из страны.

— Ничего, я еще увижу их мертвыми, — заявила я матери. — Увижу мертвыми их обоих. Клянусь тебе в этом, мама, что бы ты на этот счет ни думала и ни говорила!

Мы с ней сидели у открытого окна в моих покоях Вестминстера и пряли чистейшую шерсть ягнят, чтобы выткать бесценную ткань с золотой нитью для плаща моего будущего сына — поистине чудесного плаща, достойного маленького принца, наследника одного из величайших престолов христианского мира.

Мать кивнула, не сводя глаз с веретена у себя в руках, и шерсти, которую я старательно разбирала.

— Не стоит вслух желать кому-то зла, когда ткешь плащ для будущего малыша, — предупредила мать. — Злые пожелания застревают в вещах.

Я тут же остановила колесо прялки и отложила в сторону комок шерсти.

— Ладно, — сказала я, — работа может и подождать. А вот мой гнев ждать не может!

— Но разве ты не знаешь? Эдуард пообещал лорду Ричарду Уэллсу полную безопасность, если тот признается в предательстве и выдаст участников заговора; но, когда Уэллс открылся, Эдуард нарушил свое слово и убил его. Неужели ты об этом не слышала?

Я лишь молча покачала головой.

Лицо моей матери стало еще мрачнее.

— Теперь семейство Бофор громко оплакивает Уэллса, ведь он был их родственником, а враги Эдуарда получили новый козырь и новую причину для вражды. Король ведь тоже не был честен. И теперь ему никто не поверит, никто не осмелится ему сдаться. Он ведь сам продемонстрировал, что доверять ему нельзя, что он ничуть не лучше Уорика.

Я пожала плечами.

— Такова капризная удача войны. И Маргарита Бофор понимает это не хуже меня. Кстати, ей и без того было с чего горевать — она ведь считает себя наследницей дома Ланкастеров, а мы призвали ее мужа Генриха Стаффорда, и он воюет на нашей стороне. — Я холодно усмехнулась. — Вот уж бедняга! Оказался меж двух огней — приказом короля и волей жены.

Мать тоже не могла скрыть хитрой улыбки.

— Не сомневаюсь, Маргарита все это время простояла на коленях перед иконами, — заметила она. — Маргарита так хвастается своим божественным чутьем и близостью к Богу! Однако ее достижения не слишком велики.

— В общем-то, этого Уэллса можно сбросить со счетов, — рассуждала я. — Живой или мертвый, он особого значения не имел. Зато имеет очень большое значение то, что Уорик и Георг теперь направятся прямиком к королю Франции и станут нас всячески порочить, надеясь собрать там армию для очередного вторжения. У нас теперь появился новый враг — причем буквально в нашем же собственном доме, среди наших же собственных наследников. Господи, что за ужасная семья эти Йорки!

— Где теперь Георг и Уорик? — поинтересовалась мать.

— В море и, по словам Энтони, направляются в Кале. На борту судна вместе с ними находится и беременная Изабелла, но до нее никому нет дела, о ней заботится только ее мать, графиня Уорик. Видимо, они надеются добраться до Кале и сколотить там войско. Ведь Уорика во Франции обожают. Но если они действительно обоснуются в Кале, мы просто покой потеряем — они так и будут караулить наши суда на берегу моря и угрожать им, находясь всего в полдне пути от Лондона. Они не должны войти в гавань Кале, мама! Мы обязаны им помешать! Эдуард уже отдал приказ флоту, но вряд ли корабли сумеют их вовремя перехватить.

Я встала и высунулась из распахнутого окна навстречу солнечным лучам. Стоял тихий теплый день, Темза под моим окном, искрясь на солнце, текла спокойно и безмятежно. Но на юго-западе у самого горизонта, прямо над морем, виднелась темная полоса — судя по всему, там шел дождь. Я вытянула губы и тихонько засвистела.

И почти сразу услышала, как мать у меня за спиной тоже негромко свистнула. Не сводя глаз с темной гряды облаков, я посвистывала, и этот звук стал все более походить на грозное шипение штормового ветра. Мать подошла ко мне и обняла за сильно раздавшуюся талию. Теперь мы свистели вместе, пристально вглядываясь в весеннюю даль. Мы поднимали бурю!

Темные облака сгустились медленно, но уверенно и мощно, громоздясь друг на друга и постепенно превращаясь в огромный грозовой вал, нависший над морем довольно далеко от нас. Тем не менее мы уже чувствовали, что в воздухе повеяло прохладой. Меня вдруг охватил озноб, я вздрогнула, отвернулась от затянутого холодными мрачными тучами неба и поспешно закрыла окно. Тут же по нему застучали первые капли дождя.

— А в море, кажется, настоящий шторм разыгрался, — сказала я.

Через неделю мать пришла ко мне с письмом в руке.

— Я получила известия от моей кузины из Бургундии, — сообщила она. — Кузина пишет, что судно, на котором плыли Георг и Уорик, не смогло пристать к французскому берегу, его отнесло ветром в открытое море, и они чуть не потерпели крушение в тамошних жутких водах. Они умоляли крепость Кале позволить им войти в порт хотя бы ради Изабеллы, но крепость разрешения не дала и цепями перегородила вход в гавань. Чудовищный ветер, поднявшийся ни с того ни с сего, чуть не разбил их корабль о стены, но к причалам их все же не допустили. Они не смогли даже шлюпку на воду спустить — так бушевало море. У Изабеллы, бедняжки, прямо во время шторма начались схватки. Их судно качало и швыряло несколько часов подряд, и ребенок умер, едва появившись на свет.

Я перекрестилась.

— Да помилует его Господь, бедного малютку! Такого горя никому не пожелаю.

— Никто ей этого и не желал, — здраво ответила моя мать. — Но если бы Изабелла не села на один корабль с предателями, а осталась в Англии, то родила бы спокойно. О ней позаботились бы и повитухи, и друзья.

— Несчастная девочка! — Я невольно коснулась своего вздувшегося живота. — Бедняжка. Мало же радости она получила от своего великолепного брака! Помнишь, какой подавленной она выглядела, когда приезжала к нам во дворец на рождественский праздник?

— Есть новости и похуже, — продолжила моя мать. — Высадившись на французский берег, Уорик и Георг направились прямиком к Людовику, королю Франции и большому другу Уорика, и теперь уже они все встретились в Анжере с Маргаритой д'Анжу и плетут сети нового заговора — в точности как мы с тобой совсем недавно плели здесь магические сети.

— Значит, Уорик по-прежнему настроен воевать с нами?

Моя мать поморщилась.

— Вероятно, он и впрямь человек упорный в своих намерениях, раз способен спокойно смотреть, как гибнет его новорожденный внук, а вся его семья пытается спастись бегством. А сразу после чудом не случившегося кораблекрушения вновь начинает строить козни, нарушая клятву верности, данную им королю. Нет, такого человека ничто не остановит! Можно было предположить, что хотя бы шторм, разразившийся среди ясного неба, заставит его задуматься, так ведь и этого не произошло. В общем, сейчас Уорик обхаживает Маргариту д'Анжу, против которой некогда воевал. Ему, правда, пришлось полчаса простоять на коленях, вымаливая у нее прощение. А ведь когда-то она была его злейшим врагом! Маргарита не пожелала ни видеть его, ни говорить с ним, пока он не совершит подобное покаяние. Она, да благословит ее Господь, всегда была очень высокого мнения о себе.

— Как ты думаешь, что он задумал?

— Теперь править бал будет уже французский король. Уорик, видимо, по-прежнему считает себя «делателем королей», однако теперь он — просто марионетка в руках Людовика. Ведь недаром этого французского короля называют пауком. Должна признаться, он и впрямь умеет плести весьма тонкие сети, возможно, даже лучше нас с тобой. Людовик не прочь свергнуть твоего мужа и отгрызть изрядный кусок нашей территории, для этого он и использует Уорика и Маргариту. Эдуарда Ланкастера, сына Маргариты, так называемого принца Уэльского, он намерен женить на младшей дочери Уорика Анне — так он свяжет лживых родителей жениха и невесты настолько крепкими узами, что они не смогут их разорвать, не обесчестив себя. Ну а затем, по-моему, все они заявятся в Англию и попытаются вызволить Генриха из Тауэра.

— Значит, эту девочку Анну Невилл отдадут Эдуарду? — спросила я, мгновенно представив себе Анну и отвлекаясь от нашей основной темы. — Этому чудовищу? И все ради того, чтобы помешать ее отцу вести двойную игру?

— Безусловно! — подтвердила моя мать. — Ей всего четырнадцать, и ее собираются выдать за мерзкого мальчишку, которому с одиннадцати лет было разрешено самому выбирать вид казни для своих врагов. Его специально воспитывали, превращая в настоящего дьявола. Наверное, теперь бедная Анна Невилл пытается понять, для чего же ее растили: сделать королевой или бросить прямо в ад, где ей суждено гореть в вечном огне вместе с грешниками.

— Но ведь для Георга тогда все меняется, — рассуждала я. — Одно дело — воевать с собственным братом и надеяться, убив его, унаследовать трон и корону, но теперь-то что? С какой стати Георг станет противостоять Эдуарду, если эта война ничего ему не даст? Зачем ему теперь-то с родным братом сражаться? Чтобы посадить на трон короля, а затем и принца из династии Ланкастеров?

— Полагаю, Георгу и в голову не приходило, что может случиться нечто подобное, когда он отправился в это плавание вместе с беременной женой на сносях и тестем, твердо решившим отвоевать для него английскую корону. Но теперь Георг потерял своего новорожденного сына и наследника, и его тесть сообразил, что Анну тоже вполне можно сделать английской королевой. В общем, перспективы у Георга и впрямь далеко не радужные. Полагаю, у него хватило здравого смысла понять это. А ты как считаешь?

— Если и не хватило, то советчики ему подскажут.

Наши глаза встретились. Мне никогда не нужно было ничего говорить матери: она понимала меня без слов, как, впрочем, и я ее.

— Так может, стоит перед обедом навестить королеву-мать? — спросила она.

Я сняла ногу с педали прялки и рукой остановила колесо.

— А давай прямо сейчас ее навестим, — предложила я.

Королева-мать вместе со своими фрейлинами шила напрестольную пелену, одна из дам читала вслух Библию. Герцогиня Сесилия славилась своей набожностью; ее подозрения насчет того, что наше семейство недостаточно богобоязненно — а может, мы и вовсе язычники, колдуны и ведьмы! — всегда были причиной ее неприязненного и даже слегка опасливого отношения ко мне. Даже годы, которые я прожила в браке с ее сыном, ничуть не изменили ее точку зрения. Сесилия совершенно не желала мириться с тем, что Эдуард все-таки женился на мне, и даже теперь, когда я на деле доказала и свою плодовитость, и прочие качества хорошей жены, она ненавидела меня по-прежнему. Она обращалась со мной так неучтиво и злобно, что Эдуард даже подарил ей Фотерингей, лишь бы держать ее подальше от лондонского двора. Если честно, меня набожность Сесилии отнюдь не впечатляла: если уж она действительно такая добрая христианка, то почему не воспитала получше своего любимчика Георга? И если Господь действительно так ей покровительствовал, как она утверждала, то почему дал погибнуть ее мужу и сыну Эдмунду? Когда мы вошли, я склонилась в реверансе, и Сесилия, поднявшись, тоже низко мне поклонилась, затем кивком велела своим фрейлинам собрать шитье и отойти в сторонку. Она прекрасно понимала: я явилась не для того, чтобы узнать о ее самочувствии. Между нами по-прежнему не было ни капли любви, и я догадывалась, что никогда не будет.

— Какая честь для меня, ваша милость, — ровным тоном произнесла Сесилия.

— Что вы, матушка-королева, — с улыбкой отозвалась я, — это для меня большая честь и удовольствие видеть вас!

Сели мы все одновременно, избегнув необходимости решать, кому садиться первой. Мать Эдуарда выжидающе на меня смотрела, рассчитывая, что я первая заговорю.

— Я так вам сочувствую! — сладким голосом промолвила я. — Не сомневаюсь, вы очень тревожитесь о судьбе нашего Георга — он ведь сейчас так далеко от родного дома, его объявили предателем, и он, в общем, оказался в ловушке вместе с этим негодяем Уориком, заставившим его отречься от родного брата, от своей семьи. Да еще и первенец Георга, я слышала, умер, и сам он пребывает в большой опасности.

Герцогиня Сесилия моргнула. Она явно не ожидала, что я стану беспокоиться о ее любимчике Георге.

— Разумеется, было бы неплохо, если бы он со всеми помирился, — осторожно ответила она. — Это всегда так печально, когда ссорятся родные братья.

— Увы, до меня дошли известия о том, что Георг, как это ни грустно, намерен порвать со своей семьей, — жалобно продолжала я. — Перебежчик! Он ведь решился пойти не только против родного брата, но и против родного дома, против вас!

Сесилия посмотрела на мою мать, надеясь, что та пояснит мои слова.

— Он принял сторону Маргариты д'Анжу! — без обиняков заявила моя мать. — Ваш сын, йоркист, собирается воевать за короля Ланкастеров! Позор!

— И наверняка потерпит поражение: ведь победа всегда остается за Эдуардом, — тут же вставила я. — И тогда Георга придется казнить как предателя. Разве сможет Эдуард пощадить его, даже во имя братской любви, раз он согласился принять цвета Ланкастеров? Только представьте себе, как он пойдет на смерть с красной розой на шляпе! Какой позор для вас, Йорков! Что бы чувствовал его отец?

Судя по всему, Сесилия действительно пришла в ужас.

— Мой сын никогда бы не перешел на сторону Маргариты Анжуйской! — воскликнула Сесилия. — Ведь она была злейшим врагом его отца!

— Маргарита Анжуйская велела насадить голову его отца на пику и выставить у ворот Йорка, — напомнила я. — И все же Георг теперь ей служит. Разве такое можно простить? Кто из нас сможет простить ему такое предательство?

— Я в это не верю! — негодовала королева-мать. — Возможно, его соблазнили, заманили, заставили силой… Это все, конечно, Уорик! Ведь Георгу очень непросто: он вечно оказывается вторым после Эдуарда! И потом он…

Сесилия прикусила язык, но мы и так поняли, что она хочет сказать. Георг ревнив и завистлив, он завидует всем на свете: своему брату Ричарду, Гастингсу, мне, моим родным. Впрочем, нам было ясно и то, что именно она, герцогиня Сесилия, забила Георгу голову всякими дикими мыслями о том, что Эдуард — не законный сын своего отца, а бастард и потому не имеет права на наследство, а значит, настоящим наследником является он, Георг.

— Да и какой… — снова подала голос Сесилия.

— Какой ему от этого прок? — легко закончила я за нее. — Теперь мне ясно, как вы к нему относитесь, матушка-королева. Действительно, Георг всегда думает только о собственной выгоде и никогда — о верности, о данном кому-то слове, о своей чести. Что ж, Георг есть Георг. Но по-моему, никакой он не Йорк!

Сесилия вспыхнула, услышав последнюю фразу, но отрицать ничего не стала: даже ей было ясно, что Георг чрезвычайно эгоистичен и испорчен, способен, точно флюгер, в любой момент повернуться в ту сторону, куда дует ветер.

— Вступая в сговор с Уориком, Георг был уверен, что Уорик сделает его правителем, — почти грубо заявила я. — Затем оказалось, что никому не нужен такой король, как Георг, если есть такой король, как Эдуард. И лишь два человека во всей стране по-прежнему считали, что Георг значительно лучше моего мужа.

Сесилия молчала.

— Это сам Георг и вы! — отчеканила я. — А потом он бежал вместе с Уориком, потому что не осмеливался даже в глаза Эдуарду посмотреть, поскольку в очередной раз его предал. И вот теперь он обнаружил, что планы Уорика совершенно переменились. Что Уорик не собирается сажать его, Георга, на трон, а намерен выдать свою дочь Анну замуж за Эдуарда Ланкастера, которого и сделает королем, а сам, таким образом, превратится в королевского тестя. А Георг и Изабелла, с точки зрения Уорика, теперь уже для столь высоких целей не годятся. Вот Уорик и сделал ставку на Эдуарда Ланкастера и Анну. Так что самое большее, на что нынче может надеяться Георг, — это стать каким-то там свойственником узурпатора из династии Ланкастеров. И это вместо того, чтобы по-прежнему быть родным и любимым братом законного короля Йорка!

Герцогиня Сесилия кивнула в знак согласия.

— Так что выгоды маловато, — заметила я. — Не слишком большое вознаграждение за проделанную работу и смертельный риск.

Я взяла паузу, давая своей свекрови возможность обдумать услышанное, затем нарочито задумчивым тоном прибавила:

— Хотя, пожалуй, если бы теперь Георг в очередной раз переметнулся — то есть перешел на сторону брата, признал свою вину и подтвердил свою преданность, — Эдуард, наверное, принял бы его и, возможно, даже простил.

— Правда? Он бы его простил?

— Это я могу вам обещать, — заверила я.

Разумеется, я умолчала, что уж я-то никогда Георга не прощу; что для меня и он, и Уорик — покойники; они стали для меня покойниками с тех пор, как подло казнили моего отца и брата на пустошах Эджкота. Я твердо знала: вскоре Георга и Уорика ждет гибель, что бы они ни предпринимали. Их имена, написанные моей кровью, по-прежнему хранились в потемневшем серебряном медальоне, в моей шкатулке с драгоценностями, и не должны были увидеть свет солнца до тех пор, пока хозяева этих имен не окажутся в стране вечной тьмы.

— Было бы неплохо, — как бы невзначай вмешалась моя мать, глядя в окно на клубящиеся облака, — если б Георг — ведь он еще так молод и лишен сейчас хороших советчиков — от кого-нибудь узнал, допустим, во время частной беседы, что может без опаски приехать и помириться с братом. Порой молодым людям необходим добрый совет. Им достаточно всего лишь намекнуть, что они свернули не туда, но еще успеют вернуться на ровную дорогу. Такой прекрасный молодой человек, как Георг, не должен сражаться за Ланкастеров и умирать с красной розой на шлеме! Ему следует быть заодно со своей семьей, со своими братьями, которые его любят.

Мать остановилась, давая Сесилии возможность хорошенько проникнуться этой идеей. Я была в восторге: со своей задачей моя мать справлялась просто блестяще!

— Если бы кто-то мог передать вашему мальчику, — продолжила она, — что его ждут дома, что вы с радостью примете назад своего блудного сына! Тогда братья Йорки снова смогли бы объединиться, и Йорк воевал бы на стороне Йорка, а сам Георг при этом ничего не потерял бы, оставшись по-прежнему братом английского короля и герцогом Кларенсом. Да и мы приложили бы все усилия, чтобы Эдуард полностью восстановил Георга в правах. Вот в чем его будущее. Но если он пойдет иным путем — кем его тогда будут считать? — Моя мать замолкла, словно пытаясь понять, кем же тогда станут считать любимого сынка герцогини Сесилии, и наконец отыскала нужные слова: — Полным ничтожеством!

Герцогиня Сесилия резко встала, моя мать спокойно поднялась. А я продолжала сидеть, улыбаясь своей свекрови и позволяя ей сколько угодно возвышаться предо мною.

— С вами всегда так приятно говорить, — сказала Сесилия дрожащим от гнева голосом.

Только теперь встала и я. Положив руку на свой выпирающий живот, я подождала, пока она первой мне поклонится.

— И мне всегда так приятно говорить с вами, — любезно ответила я. — Доброго вам дня.

Все, дело было сделано. И это оказалось легче, чем навести магические чары. Без лишних слухов — даже Эдуард так ничего и не узнал об этом — одна из фрейлин королевы-матери вдруг решила навестить свою задушевную подругу Изабеллу Невилл, жену Георга. Скрыв лицо под густой вуалью, эта дама села на корабль, прибыла в Анжер, отыскала там Изабеллу, но не стала зря тратить время, без конца выслушивая ее слезные жалобы, а встретилась с Георгом и поведала ему, как нежно мать его любит и как она о нем тревожится. Георг, в свою очередь, сообщил, что его все больше беспокоит отношение к нему его основного союзника, которому он не только поклялся в верности, но и приходится зятем. Кроме того, Георг выразил опасения, что Господь не благословил его брак с Изабеллой, поскольку их младенец умер во время того ужасного шторма, да и все остальное идет наперекосяк с тех пор, как он на ней женился. Тогда как с ним, Георгом, попросту не должно было случиться ничего столь неприятного, он в этом уверен. Но теперь у него такое ощущение, будто его со всех сторон окружают враги, старинные враги его семейства, и — что еще хуже — он и среди них играет вторую роль. В общем, Георг — вот уж действительно сума переметная! — велел этой фрейлине передать матери, что он переправится на английский берег вместе с вражеской армией Ланкастеров, но, едва ступив на землю родного королевства, сразу же доложит любимому брату, где именно они высадились и какими силами располагают. Он сделает вид, будто действует с ланкастерцами заодно, будучи свойственником сыну Маргариты и принцу Уэльскому, но, как только начнется битва, он нападет на врагов с тыла и мечом проложит себе путь в стан своих родных братьев. Он снова станет истинным сыном Йорка, одним из его троих сыновей. И теперь мы можем полностью на него положиться, поскольку он готов уничтожить не только своих нынешних друзей, но даже семью своей жены. Он предан Йоркам и в глубине души всегда был им предан.

Мой муж принес мне столь ободряющие новости, совершенно не подозревая, что все это дело рук женщин, как всегда плетущих свои козни в обход мужчин. В этот момент я как раз прилегла отдохнуть и, положив руку на живот, слушала, как внутри возится ребенок.

— Разве это не замечательно! — искренне радовался Эдуард. — Георг к нам вернется.

— Знаю, ты любишь Георга, — отозвалась я, — но, по-моему, даже ты должен признать, что он — совершеннейшая змея и не способен никому хранить верность.

Мой великодушный муж только улыбнулся и добродушно заметил:

— Ну так ведь это же Георг. Тебе не стоит быть к нему слишком строгой. Он привык быть всеобщим любимцем, его всегда заботили лишь собственные удовольствия.

Я заставила себя улыбнуться Эдуарду.

— А я и не сужу его слишком строго, — возразила я. — И рада, что он снова с тобой заодно.

И про себя добавила: «Но он все равно покойник!»