ДЕКАБРЬ 1476 ГОДА

Наступило Рождество, и мой дорогой Малыш, мой принц Эдуард, приехал на праздники домой, в Вестминстер. Все были просто поражены тем, как сильно он вырос и возмужал. Ему шел седьмой год; это был очень стройный, красивый, светловолосый мальчик, весьма сообразительный и неплохо успевающий в науках. Всеми своими знаниями и умениями он был обязан Энтони, а от отца унаследовал обаяние и красоту.

Энтони подвел ко мне моих сыновей, Ричарда и Эдуарда, и я благословила их. Потом мы отпустили их, и они умчались общаться с братьями и сестрами, а я обратилась к Энтони:

— Я ужасно по вам троим соскучилась. Просто ужасно.

— И я очень по тебе соскучился, Елизавета, — с улыбкой отозвался Энтони. — Но выглядишь ты замечательно.

Я поморщилась.

— Да уж, замечательно — если учесть, что меня каждое утро тошнит.

Энтони обрадовался.

— Ты опять ждешь ребенка?

— Опять. И, судя по тошноте, это, скорее всего, будет мальчик.

— Вот уж Эдуард, наверное, радуется.

— Полагаю, что да. Он, правда, свою радость выражает в том, что волочится за каждой юбкой в пределах ста миль от дворца.

Энтони засмеялся.

— Таков уж Эдуард.

Мой брат выглядел счастливым — это было видно по тому, как легко расправлены его плечи, как разгладились морщинки в уголках глаз.

— Ну а ты как? Тебе по-прежнему нравится в Ладлоу?

— Мы с Эдуардом и Ричардом все устроили так, как удобно нам самим, — ответил Энтони. — У нас при дворе в почете и науки, и рыцарские искусства, и турниры, и охота. Прямо-таки идеальная жизнь, как мы все трое считаем.

— Эдуард хорошо учится?

— Я же тебе писал. Он умный мальчик и думать умеет.

— Ты не позволяешь ему слишком рисковать на охоте?

— Ну конечно позволяю, — усмехнулся брат. — Неужели ты бы хотела, чтобы наследник Эдуарда вырос трусом? Мальчик должен проверять свою храбрость и на охоте, и на турнирной арене. Ему следует познать страх, научиться смотреть ему в лицо и смело с ним сражаться. Он должен стать отважным и мужественным — такого короля будут уважать, а не бояться. Я бы сослужил дурную службу и Эдуарду, и тебе, если б стал ограждать вашего сына от любого риска и учить его уходить от опасности.

— Да, я все понимаю, — согласилась я. — Просто Малыш мне так дорог…

— Все мы кому-то дороги, — вздохнул Энтони. — И всем нам не раз приходилось рисковать. Я учу Эдуарда скакать верхом на любой лошади, какая есть в конюшне, и смело идти навстречу любой опасности. Это куда лучшая мера предосторожности, чем сажать его только на безопасных лошадок и держать как можно дальше от турнирных боев. Так, с этим, по-моему, все ясно. Давай теперь перейдем к значительно более важным вещам. Чем ты порадуешь меня на Рождество? Может, ты собираешься назвать в мою честь своего будущего сына?

Королевский двор вовсю готовился к Рождеству, намереваясь, как всегда, праздновать с особой роскошью. Эдуард, собираясь принять участие в веселом маскараде, заказал новые карнавальные костюмы не только для всех детей, но и для нас, и свет ожидал появления всей нашей красивой семьи. Я каждый день старалась какое-то время побыть с маленьким Эдуардом. Я обожала сидеть с ним рядом, когда он спал, или слушать, как старательно он молится перед тем, как лечь в кровать; каждый день я приглашала его в свои покои, чтобы вместе позавтракать. Эдуард был очень серьезным, даже задумчивым мальчиком и с гордостью предлагал почитать мне на латыни, греческом или французском, пока я не призналась, что в этом отношении его знания уже значительно превосходят мои.

Эдуард был очень терпелив со своим младшим братишкой Ричардом, а тот так восхищался старшим братом, что бегал за ним по пятам своей решительной рысцой. С крошечной Анной Эдуард был чрезвычайно нежен и все время торчал у ее колыбели, восторгаясь ее крохотными ручками. Каждый день мы старались поставить какой-нибудь спектакль или маскарадное действо, каждый день ездили на охоту и устраивали пышный торжественный обед с танцами и развлечениями. Люди говорили, что у Йорков очаровательный двор и очаровательная семья, и я не могла этого отрицать.

Лишь одна черная тень мелькала во дворце в те счастливые рождественские дни: Георг, герцог Разочарование.

Как-то Эдуард зашел за мной, чтобы сопроводить к обеду, устроенному в парадном зале Вестминстера.

— По-моему, твой брат ведет себя все более странно, — пожаловалась я.

— Кого из моих братьев ты имеешь в виду? — лениво спросил Эдуард. — Видишь ли, они оба теперь считают, что я все делаю неправильно. Вроде бы они должны радоваться, что английский трон занят Йорком, что в стране царят мир и покой, а у нас продолжаются самые чудесные рождественские праздники из всех, какие мы когда-либо устраивали. Но нет, сразу после пира Ричард в гневе покидает наш двор и отправляется к себе на север, желая тем самым выразить свой протест, ведь мы так и не увязли по уши в войне с французами. Ну а у Георга просто дурной нрав.

— Вот именно. Его дурной нрав меня и тревожит.

— Вот как? Что же еще он натворил? — осведомился Эдуард.

— Он заявил за столом, когда слуга поднес блюдо с угощением, что отныне не станет есть ничего, присланного с нашего стола! — возмутилась я. — Он и слугам своим сообщил, что теперь будет есть только у себя в комнате и только после того, как все мы отобедаем. А когда мы милостиво посылаем ему какое-то особенно вкусное кушанье — из чистой любезности, между прочим! — он категорически отказывается его даже пробовать. Я слышала, что он намерен так поступать и за общим столом, а это уже откровенное оскорбление. Он будет сидеть вместе со всеми, склонившись над пустой тарелкой. И вино пить он тоже отказывается. Эдуард, тебе придется побеседовать с ним.

— Если он отказывается пить, это не просто оскорбление, это настоящее чудо, — улыбнулся мой муж. — Георг не способен отказаться от вина, даже если ему сам дьявол поднесет стаканчик.

— Однако совсем не смешно, когда в нашем доме за трапезой он нас же и оскорбляет.

— Да, согласен. И уже обсуждал с ним это.

Эдуард повернулся к стоявшим возле нас полукругом знатным дамам и лордам, попросил их минутку подождать и увлек меня к оконному проему, где можно было говорить, не опасаясь, что нас подслушают.

— На самом деле, Елизавета, — продолжил мой муж, — дела обстоят гораздо хуже. Мне кажется, Георг распространяет о нас всякие гнусные слухи.

Значит, неприязнь Георга к старшему брату так и не погасла. Значит, ему мало того неудавшегося мятежа, после которого он тем не менее получил прощение. Я надеялась, что Георга удовлетворит титул одного из двух крупнейших герцогов Англии, что теперь он успокоится и, возможно, даже будет счастлив со своей женой, с этой иссиня-бледной, точно сыворотка, Изабеллой Невилл, обладающей громадным состоянием. Впрочем, Георгу так и не удалось прибрать к рукам наследство его свояченицы Анны, поскольку та вышла за Ричарда, и, будучи человеком злобным и честолюбивым, Георг предпочитал считать свои утраты, а не приобретения. А потому завидовал Ричарду, который все-таки сумел жениться на маленькой Анне Невилл, принесшей ему такое богатство, и не мог простить Эдуарду, что тот разрешил Ричарду жениться на Анне. Георг внимательно следил, какие милости оказывает Эдуард моей семье, и точно знал, сколько акров земли уже подарено Ричарду. Можно было подумать, что Англия — это крошечное поле, на котором Георг боится потерять даже грядку гороха, настолько мелочны были его бесконечные подозрения.

— Как он может вообще что-то иметь против нас? — возмутилась я. — Ты же всегда был так щедр к нему.

— Он повторяет старые сплетни о том, что наша мать предала отца, и я всего лишь бастард, — в самое ухо мне шепнул Эдуард.

— Какой стыд! Снова эта гнусная история! — воскликнула я.

— А еще он клянется, что заключил договор с Уориком и Маргаритой Анжуйской, по которому якобы после смерти Генриха королем должен стать именно он, Георг. Так что теперь, по его мнению, именно он является законным наследником Генриха и королем Англии!

— Так ведь он же Генриха и уничтожил, — заметила я.

— Тише, тише. Об этом ни слова.

Я покачала головой, и вуаль на моем высоком головном уборе возмущенно затрепетала.

— Нет уж, я больше не желаю слушать от тебя никаких сладких речей об этом предателе. Во всяком случае, когда мы наедине. В свое время ты уверял меня, что в сердце Георга вновь проснулась братская любовь. И я, как и все остальные, успокоилась. Но как он может называть себя избранником и законным наследником несчастного Генриха, если он и есть его непосредственный убийца?

— Между прочим, Георг распускает сплетни и похуже, — осторожно произнес мой муж.

— Обо мне? — догадалась я.

Эдуард кивнул.

— Он утверждает, что ты… — Муж умолк и осмотрелся: не подслушивает ли кто. — Он утверждает, что ты ведь…

Эдуард проглотил конец фразы, но я, пожав плечами, закончила за него:

— Ведьма?

Эдуард молча кивнул.

— Ну что ж, — продолжала я, — он не первый, кто так думает. Наверное, и не последний. Но пока ты король Англии, этим он мне повредить не может.

— А мне не нравится, когда о тебе говорят такое. Это не только вредит твоей репутации, но и ставит тебя под угрозу. Это очень опасное обвинение для любой женщины, кем бы ее муж ни был. И потом, все вокруг продолжают мусолить слухи, что ты, мечтая женить меня на себе, попросту меня околдовала. Еще немного, и будет заявлено, что мы с тобой и в законном браке не состоим!

Я зашипела, как разъяренная кошка. Меньше всего меня беспокоила собственная репутация: моя мать приучила меня к той мысли, что могущественная женщина всегда вызывает зависть у окружающих. Но в данном случае дело касалось не столько меня, сколько моих детей. Ведь если я не являюсь законной женой Эдуарда, значит, наши сыновья — бастарды и их можно лишить наследства.

— Тебе придется заставить его замолчать! — твердо заявила я.

— Я уже общался с ним, я его предупреждал. Но Георг все равно, по-моему, что-то против меня затевает. У него есть последователи, и с каждым днем их все больше. И, судя по всему, он по-прежнему поддерживает связь с Людовиком Французским.

— Но у нас же мирный договор с королем Людовиком.

— Ну и что? Это совершенно не мешает Георгу варить свою кашу. Ничто на свете не отвратит его от желания строить мне козни. К тому же он поступает достаточно глупо: берет у меня деньги и мне же пытается гадить.

Я оглянулась на терпеливо стоявших в стороне придворных.

— Пора садиться за праздничные столы, — заметила я. — Но объясни только, что ты предпримешь?

— Я попытаюсь еще раз поговорить с ним. А ты пока что не посылай ему никаких лакомств. Я не желаю видеть, как он устраивает спектакль, демонстративно отправляя все обратно.

Я покачала головой и усмехнулась.

— Лакомства обычно посылают фаворитам. А Георг в число моих фаворитов никогда не входил.

Эдуард рассмеялся и поцеловал мне руку.

— Только ты уж, пожалуйста, не превращай его в жабу, моя маленькая ведьма.

— Этого вовсе не требуется. В душе он и так давно уже настоящая жаба.

Эдуард не рассказал мне, что обсуждал с Георгом, хотя именно с Георгом у мужа были наиболее сложные отношения. А я в очередной раз пожалела, что рядом нет моей матери: мне так нужен был ее совет! Несколько недель Георг бродил по дворцу с надутой физиономией, по-прежнему отказывался с нами обедать и делал вид, что опасается даже присесть за стол, а от меня шарахался, словно я одним взглядом способна была превратить его в камень. Затем он вдруг объявил во всеуслышание, что Изабелла, которая была на сносях, серьезно больна, что на нее явно плохо действует здешний воздух, а потому они немедленно уезжают из дворца.

— Ну что ж, может, оно и к лучшему, — весело заключил Энтони, как-то утром возвращаясь вместе со мной после мессы.

Мои фрейлины следовали за нами, одна лишь леди Маргарита Стэнли осталась в часовне, преклонив колени перед образами. Она вообще молилась так, словно была повинна во всех смертных грехах перед самим Святым Духом, но я-то знала: ни в чем таком она не повинна. Она даже ложе со своим мужем не делила и, по-моему, была начисто лишена влечения к мужчинам. Но я догадывалась, в чем ее единственный грех, что способно пробудить дикие желания в девственно чистой ланкастерской душе леди Маргариты: ее тайные честолюбивые планы.

— Георг уже и так заставил всех задаваться вопросом, — рассуждал между тем Энтони, — чем так обидел и разгневал его Эдуард. И потом, Георг ведь попросту постоянно поносил вас обоих. Распускал мерзкие слухи, и теперь вокруг только и делают, что судачат о том, похож ли принц Эдуард на своего отца, и откуда вообще известно, что принц действительно сын Эдуарда, ведь на свет он появился в убежище, где никого из достойных свидетелей не было. В общем, я попросил у Эдуарда разрешения вызвать Георга на поединок. Пояснил, что не могу допустить, чтобы Георг так о тебе отзывался, и хочу защитить твое имя.

— И что тебе ответил Эдуард?

— Что будет лучше, если я постараюсь не обращать на Георга внимания. А бросив ему вызов, я лишь окажу поддержку его лживым сплетням. В общем, Эдуард прав, только мне эта идея совершенно не по душе. Ведь этот мерзавец Георг поливает грязью не только тебя, но и всю нашу семью, и даже нашу мать.

— А уж как он оскорбляет своих родных, — заметила я. — Да, он считает нашу мать ведьмой, но ведь свою-то собственную мать он и вовсе шлюхой называет. Вот уж кто действительно не боится оклеветать кого-то напрасно. Странно только, отчего его мать не прикажет ему заткнуть свою вонючую пасть.

— Думаю, она уже пыталась это сделать. Да и Эдуард не раз упрекал брата в личной беседе. Но Георга этим не остановить. Злоба из него так и брызжет.

— По крайней мере, теперь его при дворе не будет. И он уже не сможет вечно шептаться по углам с придворными и отказываться от участия в танцах.

— Но только до тех пор, пока он не начнет снова плести против нас заговор. Ведь когда Георг окажется у себя дома, в окружении своих сторонников, Эдуарду уже ничего не будет известно о том, кого Георг призвал на помощь, пока тот снова не соберет войско и не поднимет очередной мятеж, который Эдуарду придется вновь подавлять.

— О нет, теперь Эдуард все выяснит заранее, — возразила я. — За Георгом будут постоянно следить люди Эдуарда. Даже у меня есть там оплачиваемый шпион, а уж у Эдуарда их десятки. И я узнаю, что Георг собирается делать, прежде чем он это сделает.

— И кто же твой шпион? — спросил Энтони.

Я улыбнулась.

— Точнее, шпионка. Совсем необязательно быть мужчиной, женщина тоже может вовремя все увидеть, понять и передать сведения по назначению. В доме Георга служит… одна моя знакомая, она мне все и докладывает.

Моя шпионка Анкаретта, посылая мне еженедельные отчеты, сообщала, в частности, что Георг действительно получает письма из Франции от нашего злейшего врага. Затем перед Рождеством Анкаретта написала, что здоровье Изабеллы, жены Георга, значительно ухудшилось. Маленькая герцогиня, родив своего четвертого ребенка, так и не сумела оправиться после родов. Она все больше слабела, совершенно перестала сопротивляться недугу и утратила волю к жизни, а в последние дни и вовсе ни с кем не желала общаться. В итоге тихая и безмолвная Изабелла умерла.

Я помолилась за спасение ее души. Я всегда искренне ей сочувствовала. Все-таки бедняжке Изабелле ужасно не повезло в жизни. Ее отец, лорд Уорик, обожал свою дочь и рассчитывал сделать ее герцогиней, а потом — даже и королевой. Однако вместо красавца-короля она получила в мужья вечно надутого младшего сына Йорков, который дважды становился перебежчиком и предателем. Первенца своего Изабелла потеряла на том корабле, который попал в бурю близ Кале, где колдовской ветер не дал судну войти в гавань; затем она родила еще двоих детей, Маргариту и Эдуарда, которые теперь остались без матери. Маргарита была чудесной умненькой девочкой, а вот Эдуард соображал очень медленно и, судя по всему, был просто дурачком. Да поможет им Бог, думала я, ведь теперь Георг — их единственный родитель. Разумеется, я послала ему письмо, выразив глубочайшие соболезнования, и весь наш двор облачился в траур, оплакивая ее — дочь великого графа, «делателя королей», и жену герцога Кларенса, который приходился королю родным братом.