Книга: Белая королева
Назад: ИЮЛЬ 1473 ГОДА
Дальше: ИЮЛЬ 1476 ГОДА

ВЕСНА 1476 ГОДА

И разумеется, я оказалась совершенно права: это были далеко не последние мои роды. Я всегда говорила, что мой супруг плодовит, точно бык на заливном лугу, таким он и оставался. Через год после рождения Ричарда я снова забеременела и в ноябре родила девочку, которую мы назвали Анной. В благодарность за дочку Эдуард подарил моему сыну Томасу Грею титул маркиза Дорсета, и я женила его на очень милой девушке — наследнице значительного состояния. Эдуард, правда, надеялся, что снова родится мальчик, которого мы заранее решили назвать Георгом в честь его брата, герцога Кларенса, чтобы братьев Йорк снова было трое и звали бы их Эдуард, Ричард и Георг; однако сам Георг, узнав о нашем намерении, не выказал ни малейшей благодарности. Он с детства был испорченным, жадным и завистливым мальчишкой и постепенно превращался в весьма малоприятного брюзгу, обладающего дурным нравом и исполненного разочарования. Возраст его уже близился к тридцати, его уста, в юности напоминающие розовый бутон, увяли, и на них застыла неизбывная презрительная гримаса. Будучи многообещающим юнцом, он упивался сознанием того, что является одним из сыновей славного дома Йорков; затем он некоторое время считался первым среди наследников английского трона, избранным самим Уориком, но увы, лишился этой перспективы, когда Уорик переметнулся на сторону Ланкастеров. Когда же Эдуард вновь отвоевал трон, Георг стал первым уже среди его наследников, переместившись, однако, на второе место в связи с рождением моего Малыша, принца Эдуарда. А уж после рождения принца Ричарда Георгу пришлось спуститься еще на одну ступеньку и занять третье место в череде наследников английской короны. Было очевидно, что чем чаще у меня будут появляться сыновья, тем ниже станет опускаться Георг, тем дальше он будет от трона и тем глубже погрузится в пучину зависти и ревности. А поскольку Эдуард славился любовью к своей жене, а я славилась своей плодовитостью, то возможность унаследовать трон для Георга превратилась в нечто почти несбыточное, и ему даже дали прозвище «герцог Разочарование».
Ричард, младший из братьев Йорк, судя по всему, не возражал против подобного положения вещей, однако был страшно разгневан на нас после того, как Йорки, вернувшись из Франции, так и не стали развязывать новую войну, а напротив, установили довольно прочный мир. Все — и мой супруг, король Англии, и каждый здравомыслящий англичанин — безмерно радовались, что Эдуарду удалось заключить с Францией перемирие, причем на несколько лет, и французы еще должны были выплатить нам огромные деньги за то, что мы не потребовали обратно наши земли. Казалось, все с радостью восприняли подобный исход конфликта — мы избежали дорогостоящей и мучительной войны на чужой территории. Все, но только не герцог Ричард Глостер, который, можно сказать, вырос на поле боя. Теперь он направо и налево рассуждал о том, какие права имеют англичане на французские земли; твердил, что его отец всю свою жизнь сражался с французами. Ричард чуть ли не во всеуслышание называл Эдуарда, своего короля, ленивым трусом, упрекая его за нежелание начинать очередную весьма опасную военную кампанию.
Узнав об этом, Эдуард только добродушно посмеялся и спустил своему братцу все оскорбления. Зато Ричард жутко на него разозлился и вихрем умчался на север, в свои владения, прихватив свою покорную жену Анну Невилл. Там Ричард и сидел, полагая себя, видимо, единовластным повелителем всех северных земель. Он категорически отказывался навещать нас на юге, заявляя, что остался единственным в Англии настоящим Йорком и единственным настоящим наследником своего отца — во всяком случае, в отношении его вечной вражды с Францией.
Но все это ничуть не тревожило Эдуарда. Он улыбался, когда отыскал меня на конюшне, где я осматривала новую кобылу — подарок короля Франции в знак возобновления дружбы между нашими странами. Это была очень красивая лошадка, только она немного нервничала в незнакомом месте и отказывалась подходить ко мне, хоть я и пыталась соблазнить ее яблоком, которое держала в руке.
— Твой брат приезжал сегодня, — сообщил Эдуард. — Он просил разрешения отправиться в паломничество по святым местам. Маленького Эдуарда он хотел бы ненадолго оставить на попечение сэра Ричарда.
Я вышла из стойла и аккуратно заперла за собой дверь, чтобы лошадь случайно не выскочила и не перепугалась еще больше.
— Но почему вдруг? — удивилась я. — И куда именно он собрался?
— Говорит, что хотел бы посетить Рим, — пояснил Эдуард. — Что ему необходимо хотя бы на время удалиться от мира. — Мой муж как-то криво усмехнулся. — Судя по всему, Ладлоу только укрепило любовь Энтони к уединению и его стремление к святости. Он утверждает, что собирается отыскать в своей душе поэта, потому-то его и влекут тишина и пустынные дороги, именно там он надеется обрести молчание и мудрость.
— Ах, какая чушь! — воскликнула я с сестринским негодованием. — Вечно он носится с идеей об отшельничестве. Он с детства мечтал о Иерусалиме. Он обожает странствовать. Ему кажется, будто греки и мусульмане знают все на свете. Что ж, может, ему и не терпится стать паломником, но настоящее его дело и вся его жизнь — здесь. Просто ответь ему «нет» и заставь остаться.
Но Эдуард колебался.
— Видишь ли, Елизавета, Энтони действительно мечтает совершить это паломничество. Я считаю его одним из величайших рыцарей христианского мира. Вряд ли кто-то способен победить его на турнире, особенно если он в ударе. И стихи у него прекрасные, не хуже, чем у любого поэта. В Англии просто не найдется человека, который был бы более начитанным, знающим и лучше владел бы иностранными языками, чем он. Твой брат — поистине необычный человек. Возможно, его судьба — совершать далекие путешествия, учиться, преумножать свои знания. Энтони и так отлично нам послужил, никто не сделал для нас столько, сколько он, и уж коли Господь призывает Энтони в путь, нам, вероятно, следует его отпустить.
Кобыла наконец сама подошла ко мне и, просунув голову над калиткой, понюхала мое плечо. Я стояла неподвижно, стараясь ее не спугнуть и чувствуя на шее ее теплое, пахнувшее овсом дыхание.
— Странно, что ты с такой нежностью рассуждаешь о талантах Энтони, — с подозрением заметила я. — С чего вдруг ты стал им так восхищаться?
Эдуард, явно застигнутый врасплох, пожал плечами, и после этого небольшого жеста я, как самая обычная ревнивица, набросилась на мужа и схватила его за руки, чтобы он не сумел уйти от моих вопросов.
— Итак, кто она?
— Что? О чем ты?
— Кто она, эта твоя новая? Твоя очередная шлюха. Это ведь ей так нравятся стихи Энтони? — злобно допытывалась я. — Ты же сам никогда в жизни стихами не интересовался! И у тебя никогда не было столь высокого мнения об учености Энтони и его предназначении. Значит, тебе кто-то читал его стихи. И я полагаю, читала именно женщина. И если моя догадка верна, она так хорошо знает стихи Энтони потому, что он сам ей их декламировал. Возможно также, знаком с ней и Гастингс, и, разумеется, все вы находите ее просто прелестной. Но спать с ней будешь ты, а остальным останется только сновать вокруг и принюхиваться, как кобелям во время собачьей свадьбы. Ну хорошо, у тебя новая замечательная шлюха, это я понимаю. Но если ты надеешься и меня заставить разделить ее глупые воззрения, то ей придется быстро убраться отсюда.
На меня Эдуард не глядел, он смотрел на свои сапоги, на небо, на новую кобылу — только не на меня.
— Как ее зовут? — спросила я. — Это-то ты можешь сказать, по крайней мере.
Эдуард притянул меня к себе и заключил в объятия.
— Не сердись, любимая, — прошептал он мне на ухо. — Ведь для меня существуешь только ты. Всегда только ты.
— Я и великое множество других! — в раздражении бросила я, но вырываться из его рук не стала. — Они же проходят через твою спальню, точно праздничная процессия майским утром.
— Нет, — возразил муж. — Для меня существуешь только ты одна. И это чистая правда. У меня только одна жена. А шлюх действительно множество, возможно сотни. Но жена только одна. Это ведь уже кое-что, не правда ли?
— Твои шлюхи достаточно молоды и годятся мне в дочери! — гневно заявила я. — А ты по-прежнему бегаешь за ними по всему городу. Даже местные купцы жаловались, что их жены и дочери не чувствуют себя в безопасности, когда ты выходишь на свою охоту.
— Это правда, — признался мой муж, тщеславный, как все красивые мужчины. — Полагаю, ни одна женщина передо мной не устоит. Но я никогда никого не брал силой, Елизавета. Единственная женщина, которая когда-либо оказывала мне сопротивление, — это ты. Помнишь, как ты вытащила из ножен мой кинжал и угрожала убить меня?
Я невольно улыбнулась.
— Конечно помню. А ты поклялся, что подаришь мне еще и ножны, но это станет твоим последним подарком.
— Другой такой, как ты, на свете нет. — Эдуард поцеловал меня в лоб, потом в закрытые глаза, потом в губы. — И у меня нет никого другого, кроме тебя. Только ты, моя любимая, держишь мое сердце в своих прекрасных руках.
— И все-таки как ее зовут? — повторила я уже довольно мирно. — Назови же наконец ее имя.
— Элизабет Шор, — ответил Эдуард, целуя меня в шею. — Но какое это имеет значение?

 

После разговора с Эдуардом Энтони сразу же явился ко мне, и я, несмотря на то что брат недавно прибыл из Уэльса, встретила его неласково, категорически высказавшись против его намерения путешествовать.
— Нет уж, моя дорогая, — запротестовал Энтони, — на этот раз тебе придется отпустить меня. В Иерусалим я пока не собираюсь, во всяком случае в этом году, а вот Рим хочу посетить. Собираюсь покаяться в своих грехах. Мне нужно какое-то время побыть вдали от королевского двора, подумать о чем-то действительно важном, а не о повседневных заботах. Я буду ездить из монастыря в монастырь, вставать на рассвете и молиться, а если никто из верующих не сможет приютить меня на ночь, я готов спать под открытым небом, беседуя со звездами, и в тишине искать общения с Богом.
— Неужели ты даже скучать по мне не будешь? — удивилась я, точно ребенок. — Неужели не будешь скучать по Малышу? И по девочкам.
— Конечно буду, и именно поэтому я даже не рассматриваю такую возможность, как участие в Крестовом походе. Я не смогу вынести многомесячной разлуки с родными. Хотя Эдуарду отлично живется в Ладлоу; у него чудесные товарищи и умелые наставники, а юный Ричард Грей для него — просто образец для подражания. Ничего страшного, если я ненадолго их оставлю. Меня давно тянет странствовать по безлюдным дорогам, и я должен воплотить мечту в реальность.
— Ты истинный сын Мелюзины, — заметила я, пытаясь улыбнуться. — Она тоже вот так требовала дать ей свободу и позволить хотя бы время от времени возвращаться в родную стихию.
— Да, пожалуй, — согласился Энтони. — Вот и думай, что я просто уплыл ненадолго в море, но прилив непременно принесет меня обратно.
— Так значит, ты уже все окончательно решил?
Брат кивнул.
— Мне необходимо обрести тишину и услышать голос Божий. А еще тишина мне нужна для написания стихов. Я хочу снова стать самим собой.
— Но ты вернешься?
— Через несколько месяцев, — пообещал Энтони.
Я протянула к нему руки, и он поцеловал их.
— Ты непременно должен вернуться, — добавила я.
— Я непременно вернусь, — подтвердил Энтони. — Я же дал тебе слово, и одна лишь смерть разлучит меня с тобой и твоей семьей.
Назад: ИЮЛЬ 1473 ГОДА
Дальше: ИЮЛЬ 1476 ГОДА