Глава 82

Это была очередная компания по производству крепежного оборудования для флуоресцентных ламп. Почти все коробки были длиной в пять-шесть футов и в упакованном виде весили очень даже немало. Мы работали десять часов в день. Сама работа была несложной: идешь в сборочный цех, берешь все, что нужно, возвращаешься в отдел упаковки заказов и, соответственно, упаковываешь заказ. В основном там работали мексиканцы и черные. Черные постоянно докапывались до меня, что я, типа, много болтаю и считаю себя самым умным. Мексиканцы тихонько стояли в сторонке и наблюдали. Каждый день превращался в великую битву: мне приходилось сражаться за жизнь в буквальном смысле слова.

— Эй, приятель! Приятель! Иди сюда! Есть разговор!

Это был мелкий Эдди. Мелкий Эдди умел доставать людей.

Я сделал вид, что не слышу.

— Эй, я к тебе обращаюсь!

— Эдди, давай поиграем в шарманку? Ты споешь мне «Отца всех вод», а я покручу рукоятку домкрата у тебя в заднице.

— Слушай, беленький, а чего у тебя вся морда в дырках? Поскользнулся, упал на дрель?

— А чего у тебя шрам на нижней губе? Не заметил, как твой дружок привязал к члену бритву?

В обеденный перерыв я подрался с Громилой Ангелом. Он отделал меня капитально, но я тоже вдарил ему пару раз и вообще не впадал в панику и держался достойно. Я знал: на то, чтобы меня обработать, у него есть всего десять минут, — и это знание очень мне помогло. Сильнее всего болел глаз, куда Громила Ангел ткнул большим пальцем. В упаковочный цех мы вернулись вместе, пыхтя и отдуваясь.

— Как-то ты не профессионально дерешься, — заметил он.

— Давай попробуем в другой раз, когда я не буду болеть с похмелья. Вот тогда я тебя разрисую по полной программе.

— Хорошо, — сказал он. — Приходи как-нибудь свеженьким и непохмельным, и мы попробуем еще раз.

Я решил, что отныне и впредь никогда не приду на работу свеженьким и непохмельным.

Моррис, наш бригадир, был тупым, как бревно. Хотя, наверное, даже тупее. Я старался вообще к нему не подходить и разговаривал с ним только в случае крайней необходимости. Он был сыном хозяина фирмы и одно время пытался заделаться продавцом. Но у него ничего не вышло, и его быстро отправили обратно в упаковочный цех.

Он подошел ко мне и спросил:

— А что у тебя с глазом? Он весь красный.

— Я проходил под пальмой, и на меня напал дрозд.

— И клюнул в глаз?

— Да, прямо в глаз.

Моррис ушел. Сзади он смотрелся еще смешнее: со штанами, забившимися между двумя полужопиями…

Больше всего мне нравились периоды вынужденного безделья, когда работницы на конвейере не успевали собрать необходимое количество крепежей, и нам приходилось их ждать. В основном на конвейере работали молоденькие мексиканочки с красивой кожей и огромными черными глазищами. Все как одна одевались в узкие джинсы в обтяжку и обтягивающие свитерочки и носили большие яркие сережки. Такие хорошие девочки. Свежие, юные, умелые, ненапряженные и старательные. Мне очень нравилось за ними наблюдать. Они что-то рассказывали друг другу и звонко смеялись, а я смотрел, как они смеются, эти красивые девочки в узких джинсах в обтяжку и тонких обтягивающих свитерочках, смотрел и думал: «Если бы одна из этих девчонок провела сегодняшнюю ночь со мной, мне было бы легче смириться со всем беспросветным дерьмом, что меня окружает». И так думал не я один. Но мы, разумеется, знали, что все эти девочки уже заняты. Достались каким-то другим мужикам. А нам ловить нечего. Впрочем, это был вовсе не повод для огорчения. Какая разница, по большому-то счету. Лет через пятнадцать эти милые девочки станут толстым и тетками весом под 185 фунтов, и пленять красотой будут уже не они, а их дочки.

Я прикупил восьмилетний автомобиль и оставался на этой работе почти до самого Нового года. А потом, 24 декабря, начальство устроило большую рождественскую вечеринку для всех сотрудников. Было обещано море выпивки, а также закуски, музыка и танцы. Я не люблю вечеринки. Во-первых, я не умею танцевать. А во-вторых, люди меня пугают. И особенно — люди на вечеринках. На таких сборищах все стараются показаться веселыми, остроумными и сексапильными. И даже если им кажется, что у них получается хорошо, на самом деле у них получается плохо. Причем чем сильнее старания, тем кошмарнее результат.

Так что когда Джан прижалась ко мне и сказала: «Да ну ее в жопу, эту вечеринку. Давай ты останешься дома. Посидим вдвоем, выпьем», — я не стал возражать.

Когда я пришел на работу после рождественских праздников, ко мне подрулил мелкий Эдди:

— А чего тебя не было на вечеринке? Кристина даже расплакалась.

— Кто?

— Кристина. Ну, знаешь. Такая вся из себя симпатичная мексиканочка.

— Какая Кристина?

— Которая работает на конвейере. На третьей линии.

— Кончай заливать.

— Честное слово. Она прямо расплакалась от расстройства. А кто-то нарисовал твой портрет на большом листе белой бумаги. Кстати, очень похоже. Прямо вылитый ты с твоей этой козлиной бородкой. Портрет прилепили на стену, а внизу написали: «Немедленно дайте мне выпить!»

— Слушай, мне надо работать.

— Но потом она все-таки успокоилась и пошла танцевать со мной. Укушалась в хлам, даже слегка проблевалась. А потом ничего, ожила. Танцевала со всеми черными. Она, кстати, классно танцует. Очень даже сексуально. В итоге она ушла с Громилой Ангелом.

— И он, вероятно, ткнул ей в глаз большим пальцем.

За день до Нового года, сразу после обеденного перерыва, Моррис подошел ко мне и сказал:

— Надо поговорить.

— Ага.

— Давай отойдем.

Моррис отвел меня в уголок, где стояли пустые коробки.

— Слушай, такое дело… в общем, ты больше у нас не работаешь.

— Ясно. То есть сегодня — последний день?

— Да.

— Я получу чек сегодня?

— Нет. Мы его вышлем по почте.

— Ладно.