Глава 75
Мэри Лу работала в административном отделе. Она была стильной девчонкой. Ездила на «кадиллаке», которому было три года, и жила с мамой. Мэри Лу всячески скрашивала досуг членов лос-анджелесской филармонии, кинопродюсеров, кинооператоров, адвокатов, агентов по операциям с недвижимостью, хиропрактиков, служителей церкви, бывших летчиков, танцоров балета и прочих работников индустрии развлечений типа борцов и полузащитников на левом фланге. При этом она никогда не была замужем и продолжала работать в административном отделе магазина художественных материалов и принадлежностей «Красочный херувим», причем практически не выходила из комнаты, где стоял ее стол, — разве что только для быстрого перепихона с Бадом в запертом женском сортире, когда она думала, что все остальные сотрудники уже разошлись по домам. Мэри Лу была очень набожной барышней и азартно играла на скачках, но желательно — в Санта-Аните, и предпочтительно — на трибуне с пронумерованными местами. Она отчаянно кидалась на мужиков, но при этом была привередливой и разборчивой. И по-своему красивой. Хотя ей не хватало чего-то главного — необходимого для того, чтобы стать такой, какой она себя воображала.
Мэри Лу принимала заказы, тут же впечатывала их в бланки и одну копию передавала мне. Это входило в ее обязанности. Продавцы, когда не были заняты с покупателями в магазине, подбирали товары по списку, а я только сверял комплектацию заказов и упаковывал их для последующей пересылки по почте. В первый раз, когда Мэри Лу принесла мне бланки заказов, она была в черной узкой юбке в обтяжку, белой блузке, с золотисто-черным шелковым шарфом на шее и в туфлях на шпильках. У нее был симпатичный курносый носик, совершенно роскошная задница и великолепная грудь. Шикарная женщина. Высокая, стройная. Просто класс.
— Бад говорит, вы художник, — сказала она.
— Ну, так. На любительском уровне.
— Это так увлекательно. У нас здесь работает столько интересных людей.
— В каком смысле?
— Ну, раз в неделю приходит Морис. Он уборщик. Француз. Совсем старенький. Он тоже рисует. Все покупает у нас: краски, кисти, холсты. Но он такой странный. Все время молчит, только кивает и пальцем показывает. Без единого слова. Если он хочет что-то купить, то просто показывает пальцем.
— Э…
— В общем, он странный.
— Ага.
— На прошлой неделе я зашла в туалет, а он как раз там убирался. Мыл полы. В темноте. Он пробыл в дамской комнате целый час.
— Э…
— Вы тоже какой-то неразговорчивый.
— Да нет. Со мной все нормально.
Мэри Лу развернулась и ушла. Я смотрел на ее задницу. Смотрел как завороженный. Это было волшебно. Женщины бывают разные. Есть просто женщины, а есть волшебные существа.
Я упаковал уже несколько заказов и вдруг заметил какого-то древнего старикана, который медленно шел по проходу, направляясь ко мне. Маленький, щупленький, сгорбленный. Его седые засаленные усы уныло свисали по обе стороны рта. Он был одет во все черное, за исключением красного шарфа на шее и синего берета на голове. Из-под берета торчали длинные, седые, давно нечесанные патлы.
Во всем облике Мориса наиболее выразительно выделялись глаза: ярко-зеленые, живые, блестящие, они как будто смотрели на мир из самых глубин его головы. У него были густые косматые брови. Он курил тонкую сигару.
— Привет, малыш, — сказал он почти без акцента.
Потом присел на краешек упаковочного стола и положил ногу на ногу.
— А мне говорили, что вы ни с кем не разговариваете.
— Что? А, вот вы о чем. А с кем здесь разговаривать? Я бы им даже задницу голую не показал. Ибо они недостойны.
— А почему вы мыли полы в туалете без света?
— Это все из-за Мэри Лу. Я посмотрел на нее. А потом пришлось срочно бежать в туалет и спускать. Прямо на пол. Потом я все вытер. Ну, да она в курсе.
— Вы художник?
— О да. Сейчас работаю над одной экзистенциальной картиной. Холст большой, во всю стену. Но это не фреска, а именно холст. Я пишу жизнь человеческую: от рождения до смерти. От влагалища до могилы — через все годы жизни. Хожу в парк, наблюдаю за людьми. Я их использую. Эта Мэри Лу… должно быть, богиня в постели. Я бы ей заправил, а ты?
— Даже не знаю. Может быть, это лишь видимость.
— Я жил во Франции. Знал Пикассо.
— Правда?
— Чистая правда. Он нормальный мужик.
— А как вы с ним познакомились?
— Пришел к нему, постучался.
— Он рассердился?
— Ничуть.
— Говорят, его многие не любят.
— Многие не любят талантливых и знаменитых.
— А есть и такие, которые, наоборот, не любят неизвестных.
— Что люди?! К чему принимать их в расчет? Я бы им даже задницу голую не показал.
— И что сказал Пикассо?
— Я спросил его: «Мастер, что мне надо сделать, чтобы созданные мной работы были по-настоящему хороши?»
— Вот прямо так и спросили?
— Прямо так и спросил.
— И что ответил Пикассо?
— Он сказал: «Я ничего не могу посоветовать. Это ваши работы. Вы должны сами найти ответ».
— Ха!
— Да.
— Хороший ответ.
— Да. Спички есть?
Его сигара потухла. Я дал ему спички.
— Мой брат — человек состоятельный, — сказал Морис. — Он порвал со мной все отношения. Ему не нравится мой образ жизни. Ему не нравится, что я пью. Ему не нравятся мои картины.
— Но зато он не знал Пикассо.
Морис встал и улыбнулся.
— Да, он не знал Пикассо.
Морис ушел, окутанный клубами сигарного дыма. И унес мои спички.