9

Зал ресторана «Скайларк». Безлюдно. Крикливые студенты сгинули. Мари сидит за столиком у окна и читает книгу. Очки сняла. Бейсбольная кепка на столике, сумка и джемпер на стуле рядом. Перед девушкой – полупустая тарелка с сэндвичами и чашка с травяным чаем. В зале появляется Такахаси. Без поклажи, руки свободны. Оглядывается, видит Мари, подходит к ее столику.

– Привет! – говорит Такахаси.

Мари поднимает голову, узнает и легонько кивает, не говоря ни слова.

– Если не отвлекаю… Можно с тобой посидеть?

– Пожалуйста, – ровным голосом отвечает Мари.

Такахаси садится напротив. Снимает плащ, стягивает свитер. Подходит официантка, он заказывает чашку кофе.

Официантка уходит. Такахаси поднимает руку и смотрит на часы:

– Три часа. Самое темное время. Ты еще носом не клюешь?

– Да нет, – говорит Мари.

– А я сегодня вообще не ложусь. Еще реферат здоровенный писать к утру…

Мари ничего не отвечает.

– Это мне Каору-сан сказала, что ты здесь.

Мари кивает.

– Ты извини, – говорит он. – Ну, за всю эту историю с китаянкой… Просто мы репетировали, а тут Каору-сан звонит на мобильник. Типа, кто у вас там по-китайски соображает? Сам-то я ни в зуб ногой… И тут про тебя вспомнил. Ну и говорю ей – загляни, мол, в «Денниз», там сидит девушка, Мари Асаи зовут, выглядит так-то и так-то, по-китайски болтает как Мао Цзэдун… Надеюсь, не сильно тебя нагрузили?

Мари поднимает руку к переносице и растирает пальцами след от очков:

– Да нет, все в порядке.

– Каору-сан тебе жутко благодарна. Прямо спасла, говорит. Ну, и вообще… Похоже, ты ей очень понравилась.

– Вы уже закончили репетировать? – меняет тему Мари.

– Перерыв, – поясняет Такахаси. – Вот, решил кофе выпить, чтоб не заснуть. Ну и заодно извиниться. Все-таки я тебе помешал…

– Чему помешал?

– Ну, не знаю… – Он пожимает плечами. – Мне показалось, что помешал.

– Здорово, наверное, музыку играть? – спрашивает Мари.

– О да. Играть музыку – почти то же самое, что по небу летать.

– Ты когда-нибудь летал по небу?

Такахаси улыбается. И так, улыбаясь, несколько секунд глядит на нее.

– Да нет, – наконец отвечает он. – Летать не летал… Это я так. Для примера.

– Хочешь стать профессиональным музыкантом?

Он качает головой:

– Я не такой талантливый. Играть мне, конечно, нравится. Просто до чертиков нравится… Но разве сегодня этим прокормишься? Кто-то умеет хорошо выполнять свое дело. А кто-то действительно творит по-настоящему. Между этими двумя умениями – огромная разница. Я, например, играю очень даже неплохо. Уважаемые люди хвалят. Это приятно. Но только и всего. Вот я и решил: доиграю до конца месяца – из банды уйду.

– Что же это такое – творить по-настоящему?

– Как бы лучше сказать… Проникая музыкой в сердце, приводить в движение физические тела. Тела слушателей – и свое собственное. И через это создавать ситуацию, когда все вокруг приходит в движение. Примерно так.

– У, как сложно…

– Очень сложно! – кивает Такахаси. – Вот почему я и решил завязать. Выйду на следующей станции и пересяду на другую линию.

– И что? Больше никогда к музыке не вернешься?

Он разводит руками:

– Может, и не придется…

– В фирму устроишься?

Такахаси качает головой:

– Нет. Служить не пойду.

– Чем же ты будешь заниматься? – спрашивает Мари, помолчав.

– Буду закон изучать. Всерьез. А потом сдам экзамен на адвоката.

Мари молчит. Но ее любопытство, похоже, слегка задето.

– Это, конечно, займет какое-то время, – добавляет он. – Вообще-то я числился на юрфаке. Но до сих пор из-за банды на лекции вообще не ходил. Если сейчас не налечь на учебу, догнать не получится. Большой мир – слишком непростая штука…

Официантка приносит кофе. Такахаси добавляет в чашку сливки, размешивает, звякая ложечкой, делает глоток.

– Если честно, я впервые в жизни решил всерьез чему-нибудь научиться. Хотя в школе особым лоботрясом не был. Не лучший ученик, но и не худший. Всегда вовремя соображал, что главное, что нет, потому и на экзаменах выкручивался неплохо. Уж это я умею. Так же и в институт поступил. Продолжай я в том же духе – устроился бы в приличную компанию. Потом бы женился, семью завел, как у всех… Так? Только однажды мне все это осточертело… Раз – и как отрезало.

– Ну а теперь чего? – осведомляется Мари.

– В смысле? Чего вдруг учиться решил?

– Ну да…

Такахаси берет в руки чашку и, прищурившись, смотрит на Мари. Словно заглядывает с улицы в дом через щелку в окне.

– Ты хочешь, чтобы я серьезно ответил?

– Ну конечно. Зачем, по-твоему, вопросы задают?

– Логично. Хотя многие спрашивают не ради смысла, а из вежливости.

– Не понимаю. Зачем бы я спрашивала из вежливости?

– Тоже верно… – Такахаси, задумавшись, звякает чашкой о блюдце. – Есть длинный ответ, а есть короткий. Тебе какой?

– Средний.

– Понятно. Ответ средней длины…

Он задумывается, подбирая формулировки.

– Два месяца, с апреля по июнь, я ходил в суд. В Токийский окружной суд на Касумигасэки. Задание было такое. Прослушать несколько процессов и составить рефераты для семинара. Э-э… Ты когда-нибудь бывала в суде?

Мари качает головой.

– Здание суда похоже на огромный кинотеатр, – продолжает Такахаси. – Список сегодняшних заседаний вывешивают на огромную доску у входа, а рядом пишут время, когда что идет. Выбирай, что интересно, заходи и слушай. Вход свободный. Только магнитофоны и камеры нельзя проносить. И еду. Разговаривать тоже запрещается. Кресла узенькие. Захрапишь – тут же предупреждение сделают. Хотя если учесть, что вход бесплатный, жаловаться не на что…

Он делает паузу.

– Я ходил слушать уголовные дела. Избиения, поджоги и убийства с ограблениями. Живут на свете подонки, они совершают всякие гадости, их ловят, приводят в суд и назначают им наказания. С такими, как правило, сразу все понятно. То ли дело экономические или интеллектуальные преступления. Вот там – ужас как запутано. Пока разберешься, где зло, где добро, голова кругом пойдет. Ну я-то думал, напишу по-быстрому рефераты, зачет получу – да на том все и кончится. Что-то вроде школьного сочинения «Как я провел лето»…

Вдруг умолкнув, он смотрит на свои ладони.

– Но пока я туда ходил и слушал все эти заседания, во мне вдруг проснулось какое-то странное любопытство. К этим людям – и к тому, за что их там судят. Как бы сказать… Перестал принимать их за людей, что ли? Очень необычное ощущение. Ведь как ни крути, а все они – совсем не такие, как я! Чужая порода какая-то. И живут в другом мире, и думают иначе, и поступают совсем не так. Будто между их миром и моим – высокая, прочная стена… То есть это поначалу мне так казалось. Ну разве нет? Уж в моей-то жизни никак невозможно совершить то, что натворили они. Я и человека-то не ударил ни разу. С детства ни на кого рука не поднималась… И потому я ходил на все эти суды, как на экскурсию. Глядя на всю их систему сверху вниз. Как на то, что не имеет ко мне ни малейшего отношения.

Такахаси поднимает голову, смотрит на Мари. И снова подбирает слова.

– Только знаешь… Чем больше я слушал все эти показания свидетелей, аргументы прокуроров и адвокатов, все эти оправдания обвиняемых, тем меньше во мне оставалось уверенности в чьей бы то ни было правоте. Стало вдруг казаться, что на самом деле никакой стены между нашими реальностями нет. А если и есть, то что-нибудь вроде сёдзи : ткни пальцем – сразу в тот мир провалишься. Как будто в каждом из нас по ту сторону что-то скрывается, просто мы этого обычно не замечаем… Вот такое ощущение. Извини, если непонятно говорю.

Он провел пальцем по краю чашки.

– Но только я начал так думать – все сразу стало выглядеть по-другому. Вся эта система суда представилась мне каким-то странной формы животным…

– Животным?

– Ну да, чем-то вроде осьминога. Исполинского осьминога, который обитает глубоко на дне моря. Много тысяч лет он все ползет куда-то в темной морской пучине, перебирая щупальцами… И вот, слушая заседания суда, я постоянно представлял себе это животное. Иногда оно принимает форму Государства, иногда форму Закона. А иногда – форму чего-то совершенно ужасного и непотребного. Милю за милей ползет вперед, отращивая все новые и новые щупальца. И никто на свете не может его убить. Слишком оно всесильно, и слишком глубоко живет. И где у него сердце, никому не известно. Каждый раз, когда я его представлял, меня охватывал ужас. Ужас и отчаяние. Потому что убежать от него невозможно. Оно даже не различает, что ты – это ты, а я – это я. Вообще об этом не думает. Какие бы люди перед ним ни предстали – они тут же теряют лица и имена. Для него мы все – только числа. Порядковые номера…

Мари пристально смотрит парню в лицо. Такахаси отхлебывает кофе.

– Не очень скучно рассказываю?

– Ну я же внимательно слушаю. Он ставит чашку обратно на блюдце.

– Два года назад в Татикаве случилось убийство с поджогом. Один мужик зарубил топором двух стариков, мужа и жену, стащил их банковские книжки и печати , а чтобы уничтожить улики, дом вместе с трупами подпалил. Был сильный ветер, выгорело чуть ли не полквартала. Его присудили к высшей мере. Для сегодняшней Японии приговор обычный. За убийство двух и более человек, почти в любом случае, – смертная казнь через повешение. А тут еще и поджог… Сам мужик – мерзавец конченый. Ярко выраженная склонность к насилию, несколько судимостей, наркоман. Родная семья от него давным-давно отказалась. После каждой отсидки тут же новое преступление совершал. Ни малейшего раскаяния не испытывал. Такому даже на апелляцию подавать смысла нет – сто процентов вероятности, что отклонят. Адвокат, судом назначенный, даже не пытался его оправдывать – сразу рукой махнул. В общем, когда ему «вышку» дали, никто не удивился. Судья зачитал приговор, я записал в тетрадку его слова. Потом суд закончился, я сел в метро на Касумигасэки, вернулся домой. Сел за стол, начал приводить в порядок конспекты. И тут меня накрыло. Очень странное чувство… Как будто по всему свету напряжение в розетках упало. И в мире стало темнее и холодней. Дрожь по всему телу. И слезы душат. Что со мной – сам не пойму. С чего бы я так изводился из-за того, что какого-то подонка к смерти приговорили? Да в этой душонке уже и спасать-то нечего! Ничего общего между нами просто быть не может. Отчего же у меня внутри все переворачивается?

Оставив вопрос без ответа, Такахаси умолкает на добрые полминуты. Мари терпеливо ждет продолжения.

– Что я хочу сказать? – говорит он наконец. – Наверное, вот что… Любого человека на свете, кем бы он ни был, это животное обовьет своими щупальцами и утянет к себе в пучину. И как тут ни хитри, как ни выкручивайся, этого не избежать никому.

Он упирается взглядом в стол и глубоко вздыхает.

– В общем, в тот вечер я и решил – всерьез изучить Закон. Может, там я найду, что ищу? Конечно, изучать Закон – не так весело, как музыку играть. Но тут уж ничего не поделаешь. Такова жизнь. Надо же когда-нибудь взрослеть…

Молчание.

– Значит, это – ответ средней длины? – уточняет Мари.

Такахаси кивает.

– Хотя, может, и длинновато вышло. Я это впервые кому-то рассказал, поэтому размер приблизительный получился… Слушай. Если ты больше сэндвичей не хочешь – можно, я съем один?

– Пожалуйста. Но остались только с тунцом.

– Ну и хорошо. Обожаю тунца. А ты что – не любишь?

– Люблю. Но от тунца в организме ртуть накапливается.

– Да ну?

– Если в организме накопить много ртути, к сорока годам возникнет предрасположенность к инфаркту. И волосы начнут выпадать.

Такахаси делает крайне замысловатое лицо:

– Что ж, выходит – ни тунца нельзя, ни цыпленка? Мари кивает.

– Ну вот! – вздыхает он. – А я и то, и другое люблю.

– Мне очень жаль…

– И еще люблю картофельный салат. А от него какие проблемы?

– От картофельного – по-моему, никаких, – отвечает Мари. – Ну, разве что если много есть – растолстеть можно.

– Ну это как раз не страшно. Я и так всю жизнь худенький.

Такахаси берет с тарелки сэндвич, откусывает и с аппетитом жует.

– И что, пока не сдашь на адвоката, так и будешь в студентах ходить? – спрашивает Мари.

– Ну да. На подработку, конечно, устроюсь куда-нибудь. Но богато жить пока не получится…

Мари о чем-то задумывается.

– Смотрела кино «История любви?» Очень старый фильм.

Мари качает головой.

– Недавно по телику показывали. Ничего, интересный. Райан О'Нил там играет единственного сына богатого папочки из очень древнего рода. Он едет на учебу в Италию и женится там на девушке из бедной семьи, а за это родители отлучают его от дома и лишают наследства. Даже на учебу денег не остается. И вот он живет с любимой женой без гроша, подрабатывает где попало и учится изо всех сил, а потом заканчивает с отличием Юридический колледж в Гарварде и становится выдающимся адвокатом…

Такахаси переводит дух, затем продолжает:

– У Райана О'Нила очень стильный бедняк получился. Особенно когда он в толстом белом свитере играет с Эли Макгро в снежки, а за кадром играет сентиментальная музыка Фрэнсиса Лэя… Хотя у меня, конечно, так красиво бедствовать не получится. Придется как-то попроще. Да и снега у нас так много не падает…

Мари, похоже, все еще думает о своем.

– В общем, в конце своих злоключений Райан О'Нил становится крутым адвокатом. Хотя чем он там на работе занимается, из фильма не очень понятно. Ясно только, что устроился в первоклассную адвокатскую контору, живет на Манхэттене в дорогущих апартаментах со швейцаром у подъезда, а в свободное время ходит в элитный спорт-клуб и играет с приятелями-яппи в сквош. Вот и все…

Он берет стакан с водой и отпивает глоток.

– И что дальше? – спрашивает Мари.

– Хэппи-энд. Герой с героиней живут долго и счастливо. Любовь победила. Раньше было тяжело, теперь все отлично. Они рассекают на новеньком «ягуаре», летом играют в сквош, зимой – в снежки. А злобный папаша, который отказался от родного сына, помирает в одиночестве от болезни Меньера и сахарного диабета.

– Не понимаю, – говорит Мари. – И что же тут интересного?

Парень склоняет голову набок.

– Хм. По-моему, что-то интересное было… Не помню. У меня какое-то дело возникло, так что под конец я уже смотрел краем глаза… Слушай, а хочешь, погуляем для разнообразия? Тут неподалеку есть маленький парк, где кошки собираются. Вот и поделимся с ними ртутными сэндвичами. У меня еще рыбный паштет с собой. Любишь кошек?

Мари чуть заметно кивает. И, убрав книгу в сумку, поднимается из-за стола.

Они бредут по тротуару. Ни о чем не говорят. Такахаси негромко насвистывает какую-то мелодию. Мимо по Улице, тихо урча, проплывает мотоцикл – все та же черная «хонда», что приезжала за китаянкой в «Альфавиль». Волосы у водителя все так же собраны в хвост на затылке. Только теперь он едет без шлема, сбросив скорость и внимательно изучая взглядом окрестности. До Мари и Такахаси ему нет никакого дела. Он медленно обгоняет парочку и скрывается за поворотом.

– А откуда ты знаешь Каору-сан? – спрашивает Мари.

– Полгода у нее подрабатывал. В «Альфавиле». Мусор убирал, полы пылесосил и все такое. Ну и еще следил за компьютером. Программы устанавливал, системные глюки устранял. Даже камеру наблюдения на входе присобачил. У них там работают одни девчонки. Так что меня ценили. Единственный мужчина в хозяйстве…

– Но как ты туда устроился?

– В смысле?

– Там же вроде была какая-то история. Каору-сан упоминала, да как-то невнятно.

– А. Ну… В двух словах не расскажешь.

Мари молчит.

– Ладно, – сдается Такахаси. – На самом деле сначала я там с девчонкой появился. Ну, как обычный клиент. Сняли номер, сделали что хотели, а уходить собрались, смотрю – у меня денег не хватает. Девчонку эту я тоже впервые встретил. Мы тогда накачались сакэ под завязку, что дальше будет – вообще не соображали. Ну делать нечего. Пришлось им свой студенческий билет оставлять…

Мари молча слушает.

– В общем, некрасиво получилось, конечно, – продолжает он. – На следующее утро я деньги привез, заплатил. А Каору-сан мне чайку предложила. Ну, слово за слово, разговорились. Тут она и говорит: давай, мол, заступай с завтрашнего дня ко мне на работу. В общем, завербовала меня, я и слова сказать не успел. Платили немного, зато кормили что надо. А Каору-сан меня еще и с бандой познакомила, в которой я сейчас играю. Это на вид она грубоватая, а по жизни очень даже заботливый человек… Я и сейчас к ней часто в гости заглядываю. А когда у нее компьютер глючит, сама мне звонит.

– А что с девчонкой стало?

– Из отеля?

Мари кивает.

– Не знаю. – Он пожимает плечами. – Больше мы с нею не виделись. Разозлилась, наверное. Тоже мне кавалер – денег нет, а гулять приглашает… Да между нами, если честно, и симпатии-то особой не было. Так что не жалко. Даже встречайся мы дальше – все равно бы скоро разбежались.

– И часто ты «без особых симпатий» девчонок в «лав-отели» заманиваешь?

– Да ну, скажешь тоже. Не такой уж я счастливчик. И в «лав-отель» тогда впервые в жизни попал…

Какое-то время они бредут молча.

– К тому же я никого не заманивал, – вдруг добавляет Такахаси, словно оправдываясь. – Она сама предложила: пошли, мол. Ну, я и пошел… Честное слово.

Мари молчит.

– Но вообще, если об этом всерьез говорить – рассказ очень долгий получится. Там ведь тоже своя ситуация была…

– Ну ты ведь обожаешь долгие рассказы.

– Да, наверное, – признает он. – И с чего бы? Сам не знаю.

– Погоди, – говорит Мари. – Ты говорил, у тебя ни братьев, ни сестер, так?

– Ну да. Единственный сын.

– Если ты с Эри в одну школу ходил – значит, у тебя семья в Токио, верно? А чего с родителями не живешь? Так веселее, что ли?

– Тоже долгий рассказ.

– А короткой версии нет?

– Есть, – кивает он. – Суперкороткая… Рассказать?

– Ага.

– Моя мать мне не мать. Ну, в биологическом смысле.

– И поэтому отношения не складываются?

– Да не то чтобы… Просто не люблю притворяться. Ну, подумай сама: зачем каждый вечер ужинать за одним столом и разговаривать о погоде с человеком, который тебе не интересен? По натуре я и один могу жить без проблем… Да и с отцом мы особо не дружим.

– Ссоритесь, что ли?

– Да нет… Просто они другие. Разные характеры, разные ценности.

– А чем твой отец занимается?

Такахаси долго молчит, глядя себе под ноги. Мари тоже не переспрашивает.

– Черт его знает, чем он занимается… – отвечает он наконец. – Хотя, насколько я догадываюсь, – тем, за что не гладят по головке. Обычно я об этом не рассказываю, но когда я был маленьким, папаша мой сидел в тюрьме. Асоциальный тип. Преступник, проще говоря. Еще и поэтому я не хочу появляться дома. Слишком много мыслей о генетической наследственности…

– И это называется «суперкороткая версия»? – удивленно смеется Мари.

Такахаси смотрит на нее:

– Смотри-ка! В первый раз засмеялась…