11
03:42 am
Мари и Такахаси сидят на скамейке в парке. Парк совсем крошечный – узкая полоска деревьев посреди мегаполиса. За деревьями громоздятся старые многоэтажки. В углу парка – детская площадка: две пары качелей, колонка с питьевой водой, яркие ртутные фонари. Над скамейкой чернеют широкие кроны деревьев. Вдоль дорожки тянутся кусты. Палые листья усеяли землю вокруг и сухо шуршат при ходьбе. Четыре утра. Кроме этой парочки, в парке нет ни души. Серп луны поблескивает острым лезвием в осенней ночи. Мари держит на коленях белого котенка и кормит его сэндвичем с бумажной салфетки. Котенок жадно ест, а Мари гладит его по спине. Еще семь или восемь кошек наблюдают за ними издалека.
– Когда я в «Альфавиле» работал, приходил сюда часто, – говорит Такахаси. – В перерывах. Принесешь им чего-нибудь вкусненького – они себя погладить дают. Теперь-то я квартиру снимаю, хозяева кошку держать не дают. А погладить иногда хочется. Уж очень привык.
– Когда жил с родителями?
– Ну да. Братьев-сестер у меня не было. Вот я все Детство с кошками прожил…
– А собак не любишь?
– Собак тоже люблю. Сам троих вырастил. Но кошек все-таки больше. Они мне по характеру подходят.
– А у меня ни кошки, ни собаки не было никогда, – признается Мари. – У сестры аллергия на шерсть. Как начнет чихать – не остановишь…
– Серьезно?
– Ага. У нее с детства была аллергия на все что угодно. На кедровую пыльцу, на свинину, на скумбрию, на креветки, на свежую краску… Ну и еще много на что.
– На свежую краску? – Такахаси озадаченно морщит лоб. – Никогда о такой аллергии не слышал.
– Ну вот, есть и такая. Очень противная, кстати.
– А какие симптомы?
– Сыпь по всему телу, и дышать трудно. Чтобы не задохнуться, срочно в больницу бежит.
– Что – всякий раз, как унюхает свежую краску?
– Ну, не всякий… Изредка.
– Даже изредка – ужасно, наверное.
Мари молча гладит котенка.
– А у тебя какая? – спрашивает Такахаси.
– Аллергия?
– Ага.
– У меня ничего такого нет, – пожимает плечами Мари. – Даже не болела серьезно ни разу. Так у нас в семье и повелось. Старшая сестра – хрупкая Белоснежка, а младшая – здоровая Горная Козочка…
– И все потому, что две Белоснежки в одном доме не нужны?
Мари кивает.
– Зато горных козочек выращивать куда приятнее. И от свежей краски голова не болит.
Мари укоризненно смотрит на него:
– Можно подумать, проблема только в этом.
– Конечно, не только в этом, – кивает Такахаси. – Я понимаю… Ты, кстати, еще не мерзнешь?
– Да нет, все в порядке.
Мари отламывает от сэндвича еще кусок. Оголодавший котенок снова набрасывается на еду.
Такахаси долго колеблется, не зная, стоит ли начинать новую тему. Но в итоге решается.
– На самом деле однажды мне довелось поговорить с твоей сестрой. Всего однажды. Но очень серьезно и долго.
Мари поднимает голову и пристально глядит на него:
– Когда это было?
– В этом году, в апреле. Я искал один диск, ближе к вечеру решил заскочить в «Тауэр Рекордз». И у входа столкнулся с Эри Асаи. Я был один, она тоже. Ну, привет-привет, разговорились… Стояли болтали, стоять надоело – зашли в ближайшее кафе. Первые полчаса языками чесали о том, о сем. Все-таки не каждый день на улице одноклассника встретишь. Кто чем занимается, кто куда делся и все такое… А потом она сама предложила: пойдем, говорит, чего-нибудь выпьем. И уже в баре переключилась на очень личные вещи. В общем, как бы сказать… Похоже, у нее скопилось много проблем.
– Очень личных?
– Ну да…
Мари не понимает:
– Странно. Но почему она заговорила о них с тобой? Вы ведь и не дружили никогда, и характеры у вас совершенно разные…
– Друзьями не были, это точно. Два года назад, в бассейне, впервые о чем-то вообще поболтали. Я даже сомневаюсь, что она помнит, как меня зовут…
Ничего не говоря, Мари гладит котенка на коленях.
– Просто именно тогда, в тот вечер, ей захотелось хоть с кем-нибудь поговорить, – продолжает Такахаси. – Наверное, для таких разговоров больше подходят закадычные подруги. Но, может, у нее нет подруг, которым бы она такое доверила. Вот и выбрала меня, раз уж я подвернулся. Хотя мог бы подвернуться и кто-нибудь другой.
– И все-таки – почему именно ты? Насколько я знаю, с парнями у нее никогда комплексов не было.
– Да уж… Комплексов я у нее не заметил.
– Тем не менее она вывалила «очень личный» разговор на тебя, хотя вы даже не дружили? С чего бы?
– Кто ее знает… – Такахаси задумывается. – Может, потому что я – безопасный?
– Безопасный?
– Ну, перед которым не страшно секреты выбалтывать.
– В каком смысле – не страшно?
– Ну, то есть… – Он слегка замялся. – Можешь считать это странным, но… Меня, например, иногда принимают за гея. Даже на улице незнакомые мужики окликают, приглашают куда-то.
– А ты на самом деле не гей?
– Да, по-моему, нет… Просто чуть не со школьных лет я заметил, что люди стараются излить мне душу. И женщины, и мужчины, не важно – совершенно незнакомые люди вдруг не стесняясь раскрывают мне свои тайны. Почему – не знаю. Может, потому, что я и сам не прочь их послушать?
Несколько секунд Мари переваривает его слова.
– И что же? – уточняет она. – Она тоже принялась выбалтывать тебе свои секреты?
– Ну, может, и не секреты… Но очень личные вещи.
– Какие, например?
– Например, о семье.
– О семье?
– Например, – повторяет он.
– В том числе и обо мне?
– В том числе…
– Что именно?
Парень явно не знает, как лучше ответить.
– Ну, скажем… она мечтает, чтобы вы с нею стали ближе.
– Чтобы мы стали ближе?
– Она чувствует, что ты сознательно от нее отгораживаешься. Начиная с какого-то возраста…
Мари мягко обнимает котенка, грея ладонь в его шерсти.
– Но ведь можно быть близкими, даже выдерживая какую-то дистанцию, верно?
– Это верно, – соглашается он. – Конечно, можно. Но, наверное, эту дистанцию люди по-разному воспринимают. Для одних она в самый раз, а для других – чересчур велика. Не знаю…
Откуда ни возьмись прибредает большая рыжая кошка и трется о ногу Такахаси. Он нагибается и чешет зверя за ухом. Потом достает из кармана пластиковый мешочек с рыбным паштетом, надрывает его с одной стороны и отдает половину кошке. Та набрасывается на угощение с жадностью.
– Вот, значит, какая у нее личная проблема? – уточняет Мари. – Не знает, как сблизиться с родной сестрой?
– Одна из проблем… Хоть и не единственная.
Мари молчит, и Такахаси продолжает:
– Пока она со мной общалась, все время таблетки принимала. Самые разные. Ее сумочка от «Прады» только что не по швам трещала от упаковок. Пьет со мной «Кровавую Мэри» и таблетки глотает – одну за другой, как орешки к пиву. Я понимаю, что препараты легальные, но если пожирать их в таких количествах – ей-богу, добра не жди…
– У нее пунктик на лекарствах. С давних лет. Но в последнее время все хуже.
– Что ж ее никто не остановит? Мари качает головой:
– Лекарства, гадания, диета… От этих маний ее уже не вылечить никому.
– Я даже намекнул ей, как бы между прочим: может, стоит с врачом посоветоваться? С терапевтом или психоаналитиком… Но об этом она, похоже, и думать не хочет. Словно вообще не замечает, что с ней творится. После того разговора у меня какая-то тревога осталась. Вот почему я тебя и спрашивал про сестру – где она сейчас, что с ней происходит…
Мари пожимает плечами:
– Ну позвонил бы да спросил напрямую. Если уж действительно о ней так тревожишься…
Такахаси вздыхает:
– Но я же с самого начала объяснял. Позвоню тебе, а трубку возьмет она, – о чем я с ней буду говорить? Даже не представляю.
– Что-то я не пойму. Но разве не ты с ней пил и разводил очень личные разговоры?
– Я, но… Говорила-то в основном она. Я и рта почти не раскрыл. Она все рассказывала, в одиночку, а я только поддакивал. Я ведь, если честно, и помочь-то ей ничем особенным не могу. Здесь нужен тот, кто умеет копнуть поглубже.
– Значит, ты не хочешь глубже.
– Просто мне этого не дано… – Он чешет кошку за ухом. – Да и полномочий таких никто не давал.
– А если совсем просто – она не настолько глубоко тебе интересна, так ведь?
– Ну, если на то пошло, это я ей не интересен. Я ведь уже говорил – ей было все равно, кому душу излить. Лишь бы кто-то кивал да изображал понимание…
– Это ладно. Лучше ответь. Тебе и правда глубоко интересна Эри? Да или нет?
Такахаси задумчиво потирает ладони. Вопрос не из легких. Как тут ответишь?
– Да, мне интересна Эри Асаи. У твоей сестры – замечательная способность, что-то вроде природного сияния. С самого рождения, наверно… Например, когда мы с ней в баре сидели, все вокруг на нас так и пялились. С каким-то даже удивлением: что это, мол, такая красавица делает с таким замухрышкой вроде меня?
– И все-таки?
– Что?
– Сам подумай, – говорит Мари. – Я тебя спросила «Глубоко ли тебе интересна Эри?» А ты мне ответил: «Пожалуй, интересна». А куда делось «глубоко»? Похоже, ты сам с собой разобраться не хочешь.
Такахаси с любопытством глядит на нее:
– Ого! А ты следишь за мелочами.
Девушка молча ждет ответа. Парень на ходу подбирает слова.
– Понимаешь… Чем дольше я сидел и слушал твою сестру, тем страннее себя ощущал. Сперва это чувство было не очень внятным, но постепенно делалось все отчетливей. Как бы сказать… Ну, что меня в ее реальности не существует. Она сидит прямо передо мной, но в то же время нас разделяет пять-шесть километров.
Мари по-прежнему молчит. Ждет продолжения, легонько покусывая губу. Такахаси задумывается, подыскивая формулировки.
– Иначе говоря, что бы я ни сказал, ее сознания это бы все равно не достигло. Как будто между нами проложена какая-то прозрачная губка. И пока мои слова доберутся до ее ушей, эта губка высосет из них то, зачем они сказаны. Она ведь не слушает смысла того, что ей говорят. До нее долетают лишь обрывки этого смысла. И когда она отвечает на эти обрывки, разговор выходит еще бессмысленней… Очень странное чувство.
Догадавшись, что сэндвич с тунцом закончился, котенок на коленях Мари выгибает спину, соскакивает на землю и вприпрыжку убегает в кусты. Мари сворачивает салфетку от сэндвича в шарик, прячет в сумку и отряхивает крошки с ладоней.
Такахаси смотрит Мари в лицо:
– Ты понимаешь, о чем я?
– Кажется, да… – Мари выдерживает паузу. – У меня давно к Эри похожее чувство. Вот уже несколько лет.
– Что до нее слова не долетают?
– Ну да.
Такахаси подманивает очередную кошку остатками паштета. Та осторожно принюхивается, но тут же сдается и начинает работать челюстями.
– Послушай… – говорит Мари. – Можешь честно ответить на вопрос?
– Давай.
– Девчонка, которую ты в «Альфавиль» приводил, – моя сестра?
Такахаси поднимает голову и внимательно смотрит на Мари. Так, словно разглядывает круги на воде небольшого пруда.
– Почему ты так решила?
– Шестое чувство. Так да или нет?
– Нет, то была не Эри. Совсем другая девчонка…
– Правда?
– Правда.
Мари задумывается.
– А еще вопрос можно?
– Конечно.
– Если бы ты с моей сестрой пошел в «Альфавиль» и занялся с нею сексом… Допустим.
– Ну, допустим.
– И, допустим, я бы тебя потом спросила: «Ты занимался с моей сестрой сексом в „Альфавиле“?…»
– Так, и что?
– Ты бы ответил «да»?
Такахаси долго чешет в затылке.
– Вряд ли, – говорит он наконец. – Скорей я ответил бы «нет».
– Почему?
– Потому что это – частная жизнь твоей сестры.
– А у тебя что – «подписка о неразглашении»?
– В каком-то смысле.
– Но почему не сказать честно? Скажем, «не могу ответить» или как-то еще? Это ведь не будет «разглашением».
– Если я скажу «не могу ответить» – получится все равно, что я сказал «да». В юриспруденции это называется «косвенный умысел».
– И поэтому ты сказал бы «нет»?
– Теоретически.
Мари заглядывает ему в глаза:
– Но мне вообще-то все равно. Даже если ты с нею действительно переспал. Если ей так хочется…
– Эри Асаи сама не понимает, чего ей хочется… Но давай-ка мы эту тему закроем. Потому что ни теоретически, ни практически я с твоей сестрой в «Альфавиль» не ходил. Это была совершенно другая девчонка.
Мари тихонько вздыхает. Пауза.
– Я тоже хотела, чтобы мы с Эри стали ближе, – говорит она. – Все время об этом думала. Особенно лет с десяти. Вот, мол, было бы здорово стать лучшими подругами с родной сестрой. Ну и, конечно, я восхищалась ею чисто по-женски. Только она уже в те годы была страшно занята. Снималась для какого-то журнала мод, каждый день на пробы убегала. Все ее просто на кусочки разрывали, везде была нарасхват… На родную сестренку ни минуты не оставалось. В общем, когда я нуждалась в этом сильнее всего, ей было просто не до меня…
Такахаси молчит.
– Как сестры, мы, конечно, под одной крышей росли, – продолжает Мари. – Но воспитывали нас совершенно по-разному. И даже кормили разной едой. Из-за этих аллергий у Эри даже меню было не таким, как у всех…
Пауза.
– Я, конечно, не хочу сказать, что как-то от этого страдала. Конечно, тогда мне казалось, что мать ее слишком балует, но теперь уже так не думаю. Я к тому, что у нас с сестрой не было общего детства, какой-то общей истории… И теперь, даже захоти мы как-то сблизиться, честно скажу: что для этого нужно делать – я понятия не имею. Понимаешь, о чем я?
– Вроде да.
Мари умолкает.
– Я тогда в баре подумал, – говорит Такахаси. – По-моему, она всю жизнь испытывает перед тобой какой-то комплекс.
– Комплекс? – удивляется Мари. – Передо мной?
– Ну да.
– Не наоборот?
– Не наоборот.
– С чего ты взял?
– Ну как же… Ты всегда хорошо представляла, чего в жизни хочешь. Могла сказать «нет», когда считала нужным. Любые ситуации поворачивала куда тебе нравится. А Эри так не умела. У нее с детства будто служба такая – играть роли, которые ей дают, и удовлетворять собой окружающих. Как ты и заметила: всю жизнь работала Белоснежкой. И действительно везде была нарасхват. Так, что хоть волком вой. А потому в самом важном возрасте не смогла… принять свою форму, что ли? В общем, если слово «комплекс» для тебя слишком сильное, можно и проще сказать: она всю дорогу тебе завидовала, разве нет?
– То есть… Эри сама тебе так сказала?
– Да нет. Просто я обобщил все ее истории и попробовал сделать вывод. Если ошибся – по-моему, не намного.
– А мне кажется, ты преувеличиваешь, – говорит Мари. – Конечно, с одной стороны я жила независимей, чем она. Это я и сама понимаю. Только что эта независимость мне дала? Ноль без палочки – ни работы любимой, ни сил почти никаких. Ни специальных знаний, ни выдающихся мозгов. Не красавица – и не нужна никому особо. Можно подумать, мне с этой независимостью удалось принять какую-то форму! Бреду по жизни, как бог на душу положит, а у самой ножки заплетаются… Чему тут завидовать?
– Ну, у тебя сейчас возраст такой. Подготовительная стадия не закончилась. Сделать выбор – штука непростая. Время занимает. С твоим характером лучше не торопиться…
– Той девчонке тоже было девятнадцать, – вдруг говорит Мари.
– Какой девчонке?
– Там, в «Альфавиле», какой-то подонок избил до полусмерти китаянку. И всю ее одежду с собой утащил. Очень красивая девочка. Только голая и вся в крови. В ее мире не бывает «подготовительных стадий». И про «характер, с которым лучше не торопиться», ей никто не объяснит. Не правда ли?
Такахаси молча кивает.
– Я, как только ее увидела, тут же захотела с ней подружиться. Очень сильно. Повстречайся мы в другом месте и в другое время – сто процентов, мы бы здорово сошлись. Я такое почти никогда ни к кому не чувствовала. А точнее, вообще никогда.
– Хм-м.
– Только наши с ней миры нигде не пересекаются, вот в чем беда. Слишком они разные. И я ничего с этим поделать не могу. Сколько бы ни старалась…
– Это верно.
– И все-таки странно. Мы с ней пробыли вместе совсем чуть-чуть. А она мне будто в душу вселилась. Стала частью меня, понимаешь? Не могу по-другому объяснить…
– Ты чувствуешь, как ей больно?
– Да… Наверное.
Такахаси глубоко задумывается. И наконец говорит:
– Послушай. А может, тебе стоит представить такую картинку… Будто твоя сестра находится в каком-то другом «Альфавиле», и кто-то другой над ней издевается. А она неслышно кричит. И истекает невидимой кровью.
– Это что, такая метафора?
– Вроде того, – кивает он.
– Значит, у тебя такое впечатление от ее рассказов?
– Из ее рассказов я понял одно: у твоей сестры – куча проблем, из которых она в одиночку не может выбраться. Она просит о помощи. И высказывает это как может. Так что эта картинка – не метафора, и даже не впечатление. А кое-что поконкретнее.
Мари встает со скамейки и смотрит в ночное небо. Подходит к качелям. Палые листья под ее желтыми кроссовками звонко шуршат на всю округу. Она садится на сиденье качелей и проверяет канаты на прочность. Такахаси тоже встает со скамейки, так же шурша листьями, подходит и усаживается на качели рядом.
– Моя сестра сейчас спит, – говорит она так, словно доверяет ему страшную тайну. – Очень, очень крепко.
– Сейчас все спят, – кивает он. – В такое-то время…
– Я не об этом, – качает Мари головой. – Она не собирается просыпаться.
