80
Ястребом падаю на террасу. Едва мои кроссовки коснулись твердой поверхности, я рванулась в открытую дверь и сразу вниз по ступенькам. Каким-то образом я знаю про эти ступени, про двери справа и слева. Как будто в мысленном послании Ангела весь план дома был нарисован как на ладони.
— Клык! Ангел! — Я кричу, даже не пытаясь скрываться. Зачем скрываться? Я иду на приступ крепости, а не влезаю в окно украсть бриллианты.
Наконец за баррикадой лабораторных столов, металлических и стеклянных полок, всяческих приборов и медицинского оборудования я вижу на больничной койке Клыка, избитого, всего в синяках. Слишком неподвижного. Слишком бледного. Со стула рядом с койкой поднимается похожая на привидение Ангел и медленно движется в мою сторону.
— Макс, я…
— Ангел! Что…
Я одним прыжком подскочила к Клыку. Хватаю его за руку. Она ледяная. Один глаз приоткрыт, но в нем нет ни искры жизни.
Клык будет первым, кто…
Я не разрешаю себе об этом думать. Этого слова я не скажу, даже мысленно, даже про себя. Но он и вправду выглядит как… Кажется, он…
В этот момент в дверях боковой комнаты появляется Полотняный. В руках у него коробки с лекарствами.
— Похоже, ты, Макс, пожалела о своем решении?
В ответ я рычу:
— Грязный мясник, что ты с ним сделал? Ты что, через мясорубку его пропустил?
— У него оказалась неадекватная реакция на успокоительные средства, — врет Полотняный. — У него была травма.
В мозг мне ворвался монотонный гуд, и мой взгляд падает на монитор рядом с койкой Клыка. И на прорезавшую экран прямую линию.
— У него сердце остановилось! — ору я, хватая Полотняного за грудки. — Сделай же что-нибудь!
— Чему удивляться, Макс. Я тебя предупреждал. Говорил, что ничего хорошего из вашей «любви» не выйдет. Но ты не слушала. Тебе только одного хотелось. Я давал тебе шанс защитить всех, кого любишь. Ты сама от него отказалась.
Он убил Клыка? Как он мог?
— Теперь уже поздно. Никто ему не поможет. Сожалею.
Он. Убил. Клыка. Какая бессмыслица. Всего три слова, но мне никак не сложить их в связное предложение.
Мне хочется схватить и трясти Клыка за плечи, плеснуть ему в лицо холодной водой, таскать его за волосы — только бы он проснулся. Я смотрю на него, на его сине-серое лицо. Я не понимаю, я не хочу понимать, куда ушла из него жизнь.
Какая-то отдаленная часть моего сознания фиксирует хлопанье крыльев на террасе. Значит, прилетела стая. Но все, что я вижу, все, что я чувствую, — это холодная безжизненная рука Клыка в моей руке.
Мой мозг никак не может включиться. Сознание не работает. Оно застыло в мертвой, не постижимой уму точке.
Клык — после всего того, что мы с ним пережили, через что прошли…
Ушел?
