74
«Отдать Макс в собственные руки», — торопливо написано на свернутом пополам листке бумаги. Узнаю почерк Клыка, колючую стремительную скоропись. Разворачиваю страничку.
Привет. Не знаю, что происходит, но собираюсь выяснить. Не волнуйся. Будь осторожна и не делай глупостей. За мной не лети и не разыскивай. Тебе сейчас лучше будет без меня. До встречи. К.
Опускаюсь на край кровати, зажав записку в руке.
Клык явно упражнялся в сочинении на тему «Туманный, неопределенный, уклончивый». Из его послания можно вычитать все, что угодно. Только почему-то сердце у меня замирает от страха.
В комнату входит Надж.
— Значит, Ангел от нас совсем ушла? Не может этого быть. Я уверена, она еще вернется. — И тут она замечает мое лицо. — Что случилось? Еще что-то стряслось?
Протягиваю ей записку.
Она читает и хмурится:
— Клык улетел? И он тоже? А когда он вернется?
Я с трудом выдавливаю из себя:
— Откуда мне знать?
Значит так, после всех наших приключений всем прекрасно известно, что даже в минуты самой страшной, самой неотвратимой опасности я держу себя в руках. Даже съязвить могу, что бы нам ни угрожало. Ничего не поделаешь, командиру на части никак нельзя рассыпаться.
Но от этой записки земля уходит у меня из-под ног. Сколько можно!? Достали меня своими прощальными записками. И что он хочет сказать своим «Тебе сейчас лучше будет без меня»? Он что, совсем спятил? И кто он вообще такой, чтоб решения без меня принимать?
Я заледенела. Только горячие слезы обжигают мне щеки.
— Макс? — Надж опускается рядом со мной на кровать. Глаза у нее круглые от испуга и удивления. Я для всех опора. Все думают, что я сильная. Что все вынесу. Надж привыкла, что чуть у нас какие проблемы, я верчусь и кручусь, как уж на сковородке, пока все не разрулится. Ей странно видеть, как я сникла и опустила руки. А уж мои слезы, видно, совсем ее обескуражили.
А я между тем как-то боком сползаю все ниже и ниже на кровать, и комната все больше наклоняется и скособочивается.
Чувствую, как Надж вскакивает на ноги и выносится из комнаты в коридор:
— Доктор Мартинез! Доктор Мартинез! Скорее! Макс плохо!
Еще пара секунд — и я чувствую мамину прохладную руку на своем пылающем лбу:
— Макс, девочка моя, что с тобой?
Потом комната заполняется народом и приглушенными голосами. Мама отводит у меня с лица волосы, и я морщусь, когда ее пальцы запутываются в моих колтунах.
— Макс, — говорит Надж, — смотри, Игги печенье испек. Хочешь попробовать?
Она прижимает печенье к моим губам. Вдыхаю шоколадный запах. Открываю глаза и вижу вокруг остатки моей стаи, маму, Дилана и Джеба. Все они столпились вокруг постели.
— Макс, что с тобой? — повторяет дрожащим голосом Надж.
— Мы прочитали его записку, — говорит мама.
Смотрит на меня внимательно, потом переводит взгляд на всех остальных:
— Дайте нам с Макс минутку одним поговорить.
Все выходят, и Игги, последний, закрывает за собой дверь.
— Ты его так любишь, что тебе кажется, будто жизнь без него кончилась.
Наши глаза встречаются. Я никогда и никому, даже самой себе, не признавалась, как сильно я его люблю. Но мама все понимает. Она берет меня за руку:
— Тебе кажется, ты без него умрешь.
Стараюсь проглотить застрявший в горле ком, но у меня ничего не получается.
Мама ласково приподнимает на подушке мою голову, чтобы мне было лучше ее видно.
— А теперь давай подумаем, что нам со всем этим делать?
