66
Джеб всегда говорил, что готов за нас умереть. Придется теперь поверить ему на слово — вдруг он действительно помрет? Вот и получается, что опять надо правды доискиваться. Послушайте моего совета: если у вас с кем разборки, особенно с родственником каким-нибудь, не ждите, когда его подстрелят, прежде чем отношения окончательно выяснить.
По счастью, оказалось, что пуля миновала жизненно важные органы. Но Джеб потерял много крови, так что злосчастного госпиталя избежать не удастся. По мне, так лучше в зоопарк, чем в госпиталь. Но делать нечего. И вот я околачиваюсь в больничном коридоре, вымещая зло на сломанном автомате. Он, по идее, должен за мою опущенную монету выплюнуть мне шоколадку, но только деньги сожрал, а шоколадку я от него фиг дождалась.
Вдруг позади меня раздается знакомый голос:
— Макс!
Внутри у меня все перевернулось.
— Мама! — Бегу к ней и попадаю прямо в ее широко расставленные руки. Всем прекрасно известно, что обниматься я не горазда. Но, когда мама обнимает, это не в счет. Когда мама обнимет — это совсем другое.
— Операция кончилась, — говорит она. — Врачи сказали, все обойдется.
Мы с Клыком отвели маму в палату к стае. Ребята там «под наблюдением» лежат. Под чьим, хотелось бы знать, наблюдением. Агентство, которое Ангел наняла, выставило в коридоре охрану. Только что-то мне кажется, что они не стаю охраняют, а стоят там на всякий случай, чтоб пресса к нам не прорвалась. Плакали теперь агентские денежки — у ребят так физиономии разукрашены, что их и за цент не продашь.
— Доктор Мартинез. — Надж пытается слабо улыбнуться.
Но маме не до улыбок. Лицо у Надж похоже на кофейный крем, булькающий в кастрюле. Да и остальные не лучше — все в волдырях, точно их в таз с кислотой окунули.
— Ты моя бедная. — Мама отводит со лба Надж крутой завиток. — Что же это с вами со всеми приключилось?
Доктора и мазки сделали, и кровь на анализ взяли, и температуру мерили, а никаких отклонений от нормы не обнаружили.
Мама идет от одной койки к другой.
— Здравствуйте, я Дилан, — представляется ей Дилан, когда она в недоумении остановилась у его кровати.
— Он наше новое приобретение. — Я осторожно подбираю слова. Его даже болячки не испортили — такой же красавчик. Ему так даже больше идет — нежные детские щеки больше не видно, и получился настоящий мужчина.
— Здравствуй, Дилан, — отвечает мама. — А я Валенсия Мартинез, мама Макс.
Заплывшие глаза Дилана округляются:
— У тебя есть настоящая мама? Вот здорово! Что ж ты мне сразу не сказала? Значит, и папа тоже есть?
Логика, конечно, железная, но лучше бы он про это не спрашивал. Мама все отлично понимает и тут же меняет тему:
— Знаете, я недавно читала в газете, что одного шпиона отравили радиоактивными веществами. И вместе со статьей его фотографии напечатали. До и после отравления. Мне кажется, ваши симптомы очень похожи. Хотя по фотографии судить трудно.
— Блин. — Я зажимаю рот рукой — то ли от ужаса, то ли чтоб чего покруче не вырвалось.
— Нет, это не радиоактивное отравление, — раздается голос с порога.
— Джеб! — Мама быстро закрывает за ним дверь поплотнее.
— Откуда ты знаешь? — Я снова начинаю его подозревать. — Ты что, и в этом грязном деле замешан?
— Не замешан. — Джеб укоризненно смотрит на меня. В лице у него ни кровинки. Оно еще белее, чем белая длинная рубаха, по-больничному надетая на нем задом наперед и схваченная тесемками на спине (наверное, чтоб задница проветривалась). Он волочит ногу и от слабости опирается на капельницу на колесиках, от которой длинная пластиковая трубка тянется к вставленной в вену толстенной игле. Короче, зрелище удручающее. Может, напрасно я вечно его подозреваю и обвиняю. Может, пора бы ему поверить?
— Нет, — повторяет Джеб. — Это не отравление, и тем более не радиоактивное. Я бы сказал, это похоже на какой-то… генетический акселерат.
— Генетический ак-се-ле-что? — дергает его за подол рубахи Газзи.
Джеб с минуту подыскивает слова.
— По всей вероятности, с вами происходит реакция на какое-то вещество, которое вступило во взаимодействие с вашими генами. Оно усиливает уже происшедшие мутации и вызывает новые. Кажется, нам всем досталась изрядная доза. Всем, кроме Макс и Клыка. Их ведь с нами в последнее время не было. Но вещество реагирует только с уже модифицированной ДНК. Поэтому оно воздействует на вас, а Акеле и мне хоть бы хны.
В палате наступает удрученное молчание. Два дня меня с ними не было, а уже все наперекосяк пошло и черт знает что случилось.
— Не вижу в этом ничего ужасного. Может, мы теперь еще лучше станем, — заявляет Ангел с леденящим душу оптимизмом. Ее хорошенькое личико похоже сейчас на облитую томатом пиццу с голубыми глазами. — Может, мы теперь все в суперменов превратимся.
— Вот-вот. То-то оно и видно. Все признаки суперменства у вас всех налицо. А чьих бы это могло быть рук де… — Я даже договорить не успела, как меня осенило. — Это же Полотняный постарался.
Ангел садится на кровати.
— Профессор Гюнтер-Хаген — блестящий ученый.
— Если тебе охота, чтобы тебя акселерировали, пожалуйста, никто тебе не мешает. Но что с тобой дальше произойдет — одному Богу известно. Зато мне прекрасно известны всевозможные устрашающие побочные эффекты его регенеративных опытов.
Ангел насупилась, а Дилан выглядит озабоченно. Я совсем забыла про его тканевосстанавливающую слюну.
Мама поворачивается к Джебу, который совсем посерел, то ли от потери крови, то ли от нервотрепки.
— А есть какая-нибудь возможность понять, что теперь с ними будет? А умереть они могут? И насколько это вещество ядовито? И можно ли его как-нибудь вывести из организма?
— Нет, нельзя, сомневаюсь, не думаю, не уверен. — Джеб пытается ответить сразу на все ее вопросы. — Могу только предположить, что то, что сейчас происходит, — это первая шоковая реакция и что эти побочные эффекты исчезнут, когда организм попривыкнет к присутствию реагента.
— Тот, кто ставил эксперимент над стаей, — сурово сдвинув брови и медленно проговаривая каждое слово, Клык в упор смотрит на Джеба, — хотел собственными глазами увидеть его результаты.
Джеб, словно защищаясь, выставил вперед свободную от капельницы руку.
— Клык, подумай сам. Акселерат должен был поступить в организм через какой-то общий источник. Например, через воздух или воду. И, скорее всего, это произошло еще дома, до нашего отлета. Я там и дышал, и воду пил вместе со всеми.
— Ты сейчас только что сам сказал, что на нормальных людей он не действует.
— Это только моя теория, — устало возражает ему Джеб. — И вообще, я тут ни при чем.
Мама вмешивается в их перепалку:
— Перестаньте. Давайте лучше на важном сосредоточимся. Можно найти какое-нибудь противодействие?
Джеб покачал головой:
— Если мои предположения верны, вещество создано так, чтобы сразу же в момент его поступления в организм энзимы и аминокислоты начали воздействовать на хромосомы, вызвав необратимую реакцию с ДНК.
Я сползла в кресле.
— Боже мой! Что же теперь будет?
— Вдруг мы теперь раком заболеем? — бормочет сквозь слезы Надж.
— Или в птеродактилей каких-нибудь превратимся. — Газзи стоически старается пошутить. — Нам ведь для этого много не надо.
Джеб вздыхает:
— Надо войти в контакт с доктором Гюнтер-Хагеном. Может, он признает, что это его рук дело. Или даже, если не признает, может, удастся что-нибудь из него выудить?
На мой взгляд, спрашивать о чем-либо Кошмарика — идея совершенно безумная. Джеб что, забыл, что его подстрелили наемники этого самого Полотняного?
— А я считаю, что отсюда надо поскорее отчалить на какую-нибудь безопасную явочную квартиру. Сидеть там тихо по меньшей мере двадцать четыре часа и внимательно за вами следить.
Мама, кажется, со мной согласна.
— Сейчас свяжусь кое с кем из КППБ. — Она достает из кармана телефон. — Думаю, с квартирой нам помогут.
Но, честно говоря, у меня только одно желание — немедленно вернуться в Колорадо и выпить в нашем доме воды. То, что происходит с моей стаей, должно произойти и со мной.
