13
Представьте себе палаточную трущобу, разросшуюся на десятки километров. Теперь представьте себе, что вы поворачиваете налево и прямо перед вами вырастает купол нью-йоркского цирка. Только это не цирк, а палатка профессора Г-Х. Разукрашенная до невозможности, с окнами, с крытой верандой и с зеленой ковровой дорожкой, расстеленной на песке перед входом.
Мельком глянула на Ангела, и она вяло мне улыбнулась. Мы обе хорошо помним, как я вчера вышла из себя. И радости нам обеим это не прибавляет. Сегодня утром Клык велел мне не приставать к ней с расспросами. А, если честно, хорошенько обдумав ситуацию за ночь, я и сама решила, что мне не больно хочется знать подробности. Делаю вид, что ничего не произошло. Надеюсь, все это были ее детские бредни и все само собой рассосется.
Дверь палатки-дворца открывает… чувак в белой форме. Он здесь привратником, что ли, подвизается?
Внутри все залито светом, бьющим в громадные окна, мощные вентиляторы гоняют теплый воздух. Наши ноги утонули в толстом шелковистом ворсе плотно застилающих пол восточных ковров, и я, не сдержавшись, чуть не мурлычу от удовольствия.
Доктор выходит из-за перегородки и встречает нас с распростертыми объятиями:
— Проходите, дорогие гости, располагайтесь. — Как и вчера, его безукоризненный дорогущий полотняный костюм сияет свежестью. — Вы, наверное, проголодались. Я бесконечно рад наконец с вами познакомиться. Я так давно следил за вашей деятельностью. Ни одной статьи не пропустил, в какой бы стране о вас в прессе ни писали.
Осмотревшись по сторонам и приметив все возможные выходы и пути к отступлению, присаживаюсь на край кожаного стула около низкого столика. Ангел садится напротив. Похоже, ей хочется быть от меня подальше. Стараюсь (безуспешно) не придавать этому большого значения.
Следил за нашей деятельностью? Надо его хорошенько прощупать.
— А Джеба Батчелдера вы знаете?
Он недоумевающе на меня смотрит:
— Ааа… Нет… Не имел чести. Он что, ваш друг?
— Нет.
Входит слуга с серебряным подносом в руках. Как он только его не уронит? Столько на нем наставлено всяких вкусностей: пирожки, кувшин со свежевыжатым апельсиновым соком, нарезанные фрукты, яйца, бекон. Никакого сравнения с той шамовкой, которая ждет стаю. А уж о том, что едят беженцы в лагере, и говорить не приходится. Стараюсь (опять безуспешно) чувствовать себя виноватой.
— Пожалуйста, не стесняйтесь. Ешьте от души. Если не ошибаюсь, вашему организму нужно очень много калорий. Так ведь?
Я молча киваю.
Входит Дилан, и голова у меня невольно поворачивается в его сторону. Его медового цвета волосы еще не высохли — наверное, после душа. Боже, какой же он чистый! Не то что мы с Ангелом. Можно подумать, сейчас из-за занавески выскочит фотограф и начнет щелкать камерой для очередной фотосессии.
— Привет, Макс. Привет, Ангел! — Дилан садится рядом со мной. — Наша вчерашняя встреча — это что-то невероятное! Я как во сне был. Пока вас не увидел, до конца поверить не мог, что вы настоящие. А теперь вы здесь. И, значит, я не одинок.
Кажется, он не врет. Лицо у него открытое и честное, и на меня прямо устремлены его ясные глаза. Чувствую, как медленно краснеют мои щеки. Это от первоклассного кофе, который я только что отхлебнула из фарфоровой чашки.
— Берите клубнику, не стесняйтесь. — Профессор Г-Х с улыбкой подталкивает ко мне серебряную миску с красными сочными ягодами. — Не беспокойтесь, на всех хватит. В случае чего еще принесут.
Кто ему сказал, что мы стесняемся? Плохо же он за нами «следил». Тяну время, делая вид, что полностью занята завтраком и калориями: намазываю булочку маслом, кладу сверху полную ложку мармелада и откусываю кусок побольше. Повисает неловкое молчание.
— А ты из какой лаборатории? — коротко спрашиваю Дилана с набитым ртом.
Никому в голову не придет присвоить мне титул «Мисс манеры», но доктор Г-Х и Дилан со мной еще не так хорошо знакомы, чтоб об этом заранее подумать.
Веки у Дилана слегка дрогнули.
— Да так, одна из лабораторий в Канаде. Я был… Меня… клонировали от другого Дилана. Он в автокатастрофе погиб. Или что-то в этом роде. — Он сконфуженно кусает pain au chocolat.
Так-так… Клоны, которых я раньше видела, все были роботами, типа неудачных спецэффектов в плохих фильмах. Но Дилан на них нисколько не похож.
— А сколько тебе лет?
— Ммм… думаю, около восьми месяцев. — Он вопросительно смотрит на профессора Гюнтер-Хагена в ожидании подтверждения. Тот кивает. — Мне столькому еще надо учиться. Я, видишь ли, очень плохо летаю. Я вообще много чего плохо делаю.
От смущения он поперхнулся, уставился в пол, и мне становится его жалко.
Но тут же поднимается волна гнева и подозрительности. Кто он такой? Нам о нем ничего не известно. Кто мне сказал, что это не очередная изощренная ловушка?
Макс, это не ловушка.
Булочка чуть не выпала у меня изо рта. Опять Голос. Сто лет молчал, а тут снова прорезался. Вечно встрянет, когда не надо! До чего же он мне на нервы действует!
Успокойся. Расслабься и радуйся. Видишь ли, Дилан специально для тебя создан. Он — твоя идеальная половинка.
