Глава 11
Старший инспектор Спенс – он сидел напротив Эркюля Пуаро – вздохнул.
– Я не говорю, что вы ничего не нашли, месье Пуаро, – медленно произнес он. – Лично я считаю, что нашли. Но для обжалования этого мало. Страшно мало!
Пуаро кивнул:
– Да, этого недостаточно. Нужно копать дальше.
– Но как же ни я, ни сержант не нашли эту газету?
– Ну, вам не в чем себя винить. Преступление выглядело совершенно очевидным. Ограбление с применением силы. В комнате все вверх дном, деньги исчезли. Почему разорванная газета среди прочего беспорядка должна была привлечь ваше внимание?
Спенс упрямо повторил:
– Я должен был ее найти. К тому же бутылочка чернил…
– Я услышал о ней по чистой случайности.
– Но ведь вы сразу взяли это на заметку… а почему?
– Только потому, что случайно услышал фразу о письме, которое она писала. Мы с вами, Спенс, пишем письма часто, для нас это не событие, а для нее…
Старший инспектор полиции Спенс вздохнул. Потом выложил на стол четыре фотографии.
– Вы просили меня достать эти снимки – оригиналы тех, что были напечатаны в «Санди компэниэн». Они, по крайней мере, немного четче. Но, честное слово, боюсь, большой пользы от них не будет. Старые, выцветшие, а прически! У женщин из-за прически меняется весь облик. Хоть бы от чего-то оттолкнуться – скажем, четкий профиль или ухо. А тут – ничего! Эта шляпа-колпак, эта прическа с претензией, эти розы! Нет, проку от них никакого.
– Вы согласны, что Веру Блейк можно сбросить со счетов?
– Пожалуй. Будь Вера Блейк в Бродхинни, об этом знали бы все – ведь рассказ о своей печальной судьбе она сделала профессией?
– А что скажете об остальных?
– Времени было мало, но что мог, я узнал. Как только Крейга осудили, Ева Кейн уехала из Англии. Я выяснил, какую она взяла фамилию. Она стала Хоуп – надежда. Символично, не правда ли?
Пуаро пробормотал:
– Да-да, в этом есть что-то романтическое. «Прекрасная Ивлин Хоуп с бренною жизнью рассталась». Это кто-то из ваших поэтов. Осмелюсь предположить, что именно эта строчка ее вдохновила. Ее, кстати, звали не Ивлин?
– Кажется, именно так. Но все знали ее как Еву. Кстати, месье Пуаро, раз мы заговорили на эту тему, в полиции о Еве Кейн думают не совсем то, что написано в газете. Точнее, совсем не то.
Пуаро улыбнулся:
– То, что думают в полиции, – еще не доказательство. Но, как правило, хорошая основа для поисков доказательств. Так что же думают в полиции о Еве Кейн?
– Что она ни в коем разе не была невинной жертвой, каковой ее представили публике. Я был тогда еще не оперившимся птенцом и помню, как мой бывший шеф говорил о ней с инспектором, который вел это дело. Инспектор Трейл считал (хотя улик у него не было), что симпатичная идейка убрать с дороги миссис Крейг принадлежала именно Еве Кейн, что она все это не только замыслила, но и исполнила. Крейг однажды пришел домой и обнаружил, что его маленькая подруга совершила непоправимое. Она, надо полагать, считала, что все удастся выдать за естественную смерть. Но Крейг сообразил, что этот номер не пройдет. Он сильно сдрейфил, уничтожил тело в собственном подвале, а потом выдумал историю о том, что миссис Крейг умерла за границей. Когда тайное стало явным, он клялся и божился, что все сделал сам, а Ева Кейн вообще была не в курсе. Ну вот, – старший инспектор Спенс пожал плечами, – а доказать что-то другое не удалось. Яд находился в доме. Воспользоваться им мог и он, и она. Маленькая Ева Кейн была сама невинность, охваченное ужасом дитя. Эту роль она сыграла отменно: способная маленькая актриса. У инспектора Трейла были свои сомнения – но где доказательства? Я вам это, как говорится, продаю, за что купил, месье Пуаро. К делу это не подошьешь.
– Зато мы можем предположить, что, по крайней мере, одна из этих «женщин с трагической судьбой», по сути, еще и убийца и при сильном стимуле способна пойти на убийство еще раз… Ладно, идем дальше. Что скажете о Джейнис Кортленд?
– Я поднял все старые бумаги. Премерзкая бабенка. Если мы повесили Эдит Томпсон, повесить Джейнис Кортленд нам велел сам бог. Она со своим мужем друг друга стоили, два сапога пара, а парня она охмурила, и ради нее он был готов на все. Но имейте в виду, что при этом у нее на прицеле все время был некий богач. И именно чтобы выйти за него, ей потребовалось убрать мужа.
– И она вышла замуж за этого богача?
Спенс покачал головой:
– Понятия не имею.
– Она уехала за границу, а потом?
Спенс еще раз покачал головой:
– Она была свободной женщиной. Ничем не обремененной. Вышла она замуж или нет, что с ней потом сталось – нам неизвестно.
– В любой день ты можешь с ней встретиться на коктейле, – сказал Пуаро, вспомнив фразу доктора Рендела.
– Именно.
Пуаро перевел взгляд на последнюю фотографию.
– А девочка? Лили Гэмбол?
– По возрасту ее не стали судить за убийство. Отправили в исправительную школу. Отзывы оттуда хорошие. Она там освоила стенографию и машинопись, ее освободили условно-досрочно и дали работу. Отзывы опять-таки хорошие. Последние сведения о ней – из Ирландии. Мне кажется, месье Пуаро, ее можно вычеркнуть из списка, как и Веру Блейк. В конце концов, она встала на праведный путь, и потом – кто будет держать зло на двенадцатилетнего ребенка, совершившего что-то в припадке ярости? Вычеркиваем?
– Я бы с этим согласился, – сказал Пуаро, – если бы не тесак. Совершенно точно известно, что Лили Гэмбол набросилась на свою тетку с тесаком, а неизвестный убийца миссис Макгинти нанес удар чем-то вроде тесака.
– Возможно, вы правы, месье Пуаро. Теперь послушаем вас. К счастью, никто на вас пока не покушался, верно?
– Верно, – подтвердил Пуаро после секундного колебания.
– Скажу откровенно, после того вечера в Лондоне у меня душа была не на месте, боялся за вас. Ну, хорошо, что вы скажете о жителях Бродхинни, кто-то может нас интересовать?
Пуаро открыл записную книжку.
– Еве Кейн, если она еще жива, сейчас под шестьдесят. Ее дочери, чью взрослую жизнь так трогательно живописала «Санди компэниэн», сейчас тридцать пять. Примерно столько и Лили Гэмбол. Джейнис Кортленд – около пятидесяти.
Спенс согласно кивнул.
– Особое внимание тем жителям Бродхинни, у кого работала миссис Макгинти.
– Что ж, подход логичный.
– Правда, дело усложняется тем, что миссис Макгинти наносила и разовые визиты, но для начала будем исходить из того, что увиденное ею – скорее всего, фотография – находилось в одном из домов, куда она ходила регулярно.
– Согласен.
– Итак, с учетом возраста мы имеем следующее: во-первых, семья Уэтерби, где миссис Макгинти работала в день своей смерти. По возрасту миссис Уэтерби вполне может быть Евой Кейн, а ее дочь вполне может быть дочерью Евы Кейн – якобы от предыдущего брака.
– А фотография?
– Дорогой мой, опознать по ней человека – это исключено. Прошло слишком много времени, слишком много, как говорится, воды утекло. Точно сказать можно одно: миссис Уэтерби, безусловно, была хорошенькая. Это видно невооруженным глазом. Кажется слишком хрупкой и беспомощной, чтобы совершить убийство, но именно так, если не ошибаюсь, все воспринимали и Еву Кейн. Трудно сказать, какая физическая сила требовалась для того, чтобы убить миссис Макгинти: надо знать, каково было орудие убийства, какая была рукоятка, насколько легко им было взмахнуть, насколько острой была режущая кромка и так далее.
– Да-да. Ничего этого нам выяснить не удалось… Но продолжайте, прошу вас.
– Насчет семейства Уэтерби могу высказать еще одно наблюдение: мистер Уэтерби, если пожелает, может вести себя весьма вызывающе, и, полагаю, иногда он это себе позволяет. Дочь фанатично предана матери. Отчима она ненавидит. Я никак не оцениваю эти факты. Просто принимаю их во внимание. Например, дочь могла пойти на убийство, чтобы уберечь мать, чтобы ее прошлое не стало известно отчиму. По той же причине совершить убийство могла и мать. И даже сам отчим – чтобы «скандал» не стал достоянием гласности. Вы не представляете, сколько убийств совершается во имя того, чтобы не упасть в глазах общества! Ведь Уэтерби – «милые люди».
Спенс кивнул.
– Если – подчеркиваю, если – публикация в «Санди компэниэн» – верный след, тогда преступник, вероятнее всего, в семье Уэтерби, – сделал он вывод.
– Именно. Единственный другой человек в Бродхинни, который мог бы оказаться Евой Кейн, – это миссис Апуорд. Но есть два обстоятельства, которые заставляют усомниться, что убийца миссис Макгинти – это миссис Апуорд, она же Ева Кейн. Во-первых, у нее артрит, и почти все время она проводит в кресле-каталке…
– В романе, – не без горечи заметил Спенс, – кресло-каталка вполне могло оказаться липой, а в подлинной жизни, думаю, все точно, как в аптеке.
– Во-вторых, – продолжал Пуаро, – миссис Апуорд показалась мне человеком категоричным и волевым, склонным действовать скорее силой, нежели увещеваниями, а с обликом нашей молоденькой Евы это не стыкуется. С другой стороны, характеры, конечно же, меняются, и самоуверенность часто приходит с возрастом.
– Тут вы правы, – признал Спенс. – Итак, миссис Апуорд? Не исключено, но маловероятно. Теперь другие линии. Джейнис Кортленд?
– Думаю, от этой кандидатуры можно отказаться. В Бродхинни нет никого подходящего возраста.
– А вдруг кто-то из женщин помоложе – это Джейнис Кортленд, которая хорошо сохранилась? Простите, это легкая шутка.
– Трем женщинам тридцать с небольшим: Дейдри Хендерсон, жене доктора Рендела и миссис Ив Карпентер. По возрасту любая из них вполне может быть Лили Гэмбол или дочерью Евы Кейн.
– А реально?
Пуаро вздохнул.
– Дочь Евы Кейн может быть высокой или невысокой, блондинкой или брюнеткой – как она выглядит, мы не знаем. О Дейдри Хендерсон в этой связи мы уже говорили. Теперь две другие дамы. Прежде всего вот что: миссис Рендел чего-то боится.
– Боится вас?
– Полагаю, что да.
– Что ж, это важно, – задумчиво произнес Спенс. – Отсюда следует, что миссис Рендел может быть Лили Гэмбол либо дочерью Евы Кейн. Она блондинка или брюнетка?
– Блондинка.
– Лили Гэмбол была светловолосой девочкой.
– Но миссис Карпентер тоже светловолосая. Эта дама пользуется исключительно дорогой косметикой. Красивая она или нет, но глаза у нее необыкновенные. Очаровательные, широко распахнутые синие глаза.
– Послушайте, Пуаро… – Спенс осуждающе покачал головой.
– Знаете, как она выглядела, когда выбежала из комнаты, чтобы кликнуть мужа? Мне вспомнился прелестный трепыхающийся мотылек. Она вытянула руки вперед, будто слепая, задела что-то из мебели.
Спенс снисходительно посмотрел на него.
– Вы просто романтик, месье Пуаро, – сказал он. – С вашими трепыхающимися мотыльками и широко распахнутыми синими глазами.
– Вовсе нет, – возразил Пуаро. – Мой друг Гастингс, тот был сентиментальным романтиком, я же – никогда. Я до крайности практичен. И скажу вот что: если девушку делают красивой ее прелестные глаза, будь она десять раз близорукая, она нипочем не будет носить очки и научится двигаться на ощупь, даже если очертания затуманены, а расстояние определить трудно.
И указательным пальцем он легонько постучал по фотографии двенадцатилетней Лили Гэмбол – на ней были очки с сильными, уродующими лицо линзами.
– Так вот что вы решили? Лили Гэмбол?
– Ничего я не решил, говорю лишь о вероятности. Когда миссис Макгинти умерла, миссис Карпентер еще не была миссис Карпентер. Она была молодой вдовой, муж погиб на войне, средств к существованию почти никаких, жила в коттедже для сельскохозяйственных рабочих. И вот она обручилась с богатым человеком из местных – человек этот стремится сделать политическую карьеру и преисполнен чувства собственной значимости. Представьте себе, что Гай Карпентер узнает: он собирается взять в жены, скажем, девушку из низших социальных слоев, печально знаменитую тем, что в детстве она стукнула родную тетку тесаком по голове, либо дочь Крейга, одного из самых отвратительных преступников века, справедливо занявшего место в комнате ужасов в музее восковых фигур, – тут впору задать вопрос: а пойдет ли он на это? Вы скажете: если он ее любит, пойдет! Но что он за человек? Как я понимаю – эгоистичный, честолюбивый, очень дорожит своей репутацией. Думаю, если молодая миссис Селкирк, каковой она тогда была, жаждала заполучить его в мужья, она страстно жаждала и другого – чтобы до ушей ее жениха не дошел никакой порочащий ее слух.
– Так вы считаете, что это она?
– Еще раз повторяю, дорогой, – не знаю. Я лишь рассуждаю вслух. Миссис Карпентер отнеслась ко мне настороженно, явно чего-то испугалась, встревожилась.
– Да, это подозрительно.
– Так-то оно так, но все это очень запутанно. Однажды я остановился у друзей в сельской местности, и они отправились поохотиться. Знаете, как это происходит? Один идет с собаками и с ружьями, собаки поднимают дичь, она вылетает из кустов, а те уже на стреме – ба-бах! Вот и у нас с вами то же самое. Только мы, может статься, поднимем не одну птицу, в кустах прячутся и другие. Другие, до которых нам, скорее всего, нет никакого дела. Но ведь сами птицы этого не знают. А нам, мой друг, нужна только одна птичка, и тут нам ошибиться никак нельзя. Вполне вероятно, что миссис Карпентер, когда вдовствовала, совершила какой-то неблагоразумный поступок. Неблагоразумный, и только. Но все равно ей не хочется, чтобы о нем знали. Ведь не без причины же она мне первым делом заявила, что миссис Макгинти – врунья!
Старший инспектор Спенс потер переносицу.
– Давайте внесем ясность, Пуаро. Что вы в действительности думаете?
– Что я думаю – это не имеет никакого значения. Я должен знать. А пока что наши собаки только забежали в кусты.
Спенс пробормотал:
– Нам бы напасть на что-то определенное. Что-то по-настоящему подозрительное. А пока все это теория, да еще притянутая за уши. И версия ваша больно хлипкая, я уже говорил. Неужели из-за этого кто-то и вправду мог решиться на убийство?
– Всякое бывает, – сказал Пуаро. – Могут существовать какие-то семейные обстоятельства, нам с вами неизвестные. Но жажда не утратить положение в обществе очень сильна. В Бродхинни живут не художники, не богема. Тут живут очень милые люди. Так сказала работница местной почты. А милые люди жаждут таковыми оставаться. Скажем, годы счастливой семейной жизни, никто не подозревает, что ты была одной из главных фигур в сенсационном деле об убийстве, никто не подозревает, что твоя дочь – дочь мерзкого преступника, прославившегося на всю страну. Что может сказать себе такая женщина? «Я скорее умру, чем допущу, чтобы моему мужу это стало известно!» Или: «Я скорее умру, чем допущу, чтобы моя дочь узнала правду о своем происхождении!» А потом, пораскинув умом, она решит: а не лучше ли будет, если умрет миссис Макгинти…
Спенс негромко вставил:
– Значит, вы считаете, что это Уэтерби.
– Нет. Они лучше других вписываются в созданную нами картину, но это ничего не значит. Если вглядеться в личности, миссис Апуорд больше подходит на роль убийцы, чем миссис Уэтерби. Она женщина решительная, обладает недюжинной силой воли, безумно любит сына. Скрыть от сына, что с ней произошло до того, как она вступила в счастливый брак с его отцом, создала добропорядочное семейство, – ради этого она может пойти на многое.
– Неужели подобное открытие его сильно расстроит?
– Лично я так не думаю. Молодой Робин – это современный скептик, совершеннейший эгоист и, во всяком случае, предан своей матушке куда меньше, чем она ему. В этом смысле он и в подметки не годится Джеймсу Бентли.
– Значит, если считать, что миссис Апуорд и Ева Кейн – одно и то же лицо, ее сын Робин не стал бы убивать миссис Макгинти, чтобы это скрыть?
– Ни в коем случае. Он бы еще нажил на этом деле капитал. Создал бы на нем рекламу для своих пьес! Не представляю, чтобы Робин Апуорд пошел на убийство, дабы сохранить личину добропорядочности либо из преданности; он мог бы решиться на такое лишь по одной причине – если это принесет выгоду, и немалую, лично ему.
Спенс вздохнул. Потом сказал:
– Поле деятельности уж больно широкое. Может, удастся найти что-нибудь в прошлом этих людей. Но на это уйдет время. А тут еще война все поперепутала. Многие документы и записи уничтожены – если кому-то надо скрыть следы своих прошлых деяний, возможностей масса! Ничего не стоило похитить документы другого человека, особенно после бомбежек, трупы лежали вповалку. Сосредоточь мы поиски на ком-то одном… Но у вас, месье Пуаро, выбор богатый.
– Думаю, скоро мы сведем его к минимуму.
Пуаро вышел из кабинета старшего инспектора Спенса с улыбкой на лице, но душа его была не на месте. Спенс прав, черт возьми, у них мало времени. Будь его побольше…
Поддразнивало и еще одно сомнение: вдруг весь их со Спенсом посыл неверен? И Джеймс Бентли все-таки виновен?
Поддаваться этой мысли он не стал, но и совсем ее отринуть тоже не мог.
Еще и еще раз он прокручивал в памяти свой разговор с Джеймсом Бентли. Он думал о нем, стоя на платформе в Килчестере в ожидании поезда. Был рыночный день, и на платформе томился народ. Да и возле станции было многолюдно.
Пуаро подался вперед и глянул вдоль путей. Вот наконец и поезд. Не успел он выпрямиться, как ощутил резкий, намеренный толчок в спину. Толчок был столь сильным и неожиданным, что Пуаро оказался к нему совершенно не готов. Еще секунда – и он упал бы на пути прямо под наезжающий поезд, но в последний миг стоявший рядом мужчина поймал его и оттащил назад.
– Что это с вами? – прогудел он. Это был армейский сержант, крепыш и здоровяк. – Перебрали, что ли? Вы же чуть под поезд не брякнулись.
– Спасибо. Преогромное вам спасибо.
Толпа уже обтекала их, люди садились на поезд, другие выходили из вагонов.
– Ну что, очухались? Давайте подсажу.
Пуаро, все еще потрясенный, уселся на сиденье.
Не будешь ведь кричать: «Меня толкнули!» Но его действительно толкнули, он в этом не сомневался. Вплоть до сегодняшнего вечера он старался быть осторожным, не забывал об опасности. Но после разговора со Спенсом, после его добродушно-насмешливого вопроса о том, не покушался ли кто на жизнь Пуаро, великий сыщик бездумно решил, что опасность миновала и ему ничто не угрожает.
Как же он ошибался! Выходит, один из визитов, нанесенных им в Бродхинни, дал результат! Кто-то испугался. Кто-то решил, что воскрешение этого давно закрытого дела чревато для него опасностью и надо это воскрешение остановить.
Из телефона-автомата на станции в Бродхинни Пуаро позвонил старшему инспектору Спенсу:
– Это вы, mon ami? Взываю к вашему вниманию. У меня есть для вас новости. Просто чудесные новости. Кто-то пытался меня убить…
Он с удовлетворением выслушал бессвязно-бурный поток восклицаний с другого конца провода.
– Нет, я не ранен. Но я едва уцелел… Да, под поезд. Нет, к сожалению, не видел. Но можете не сомневаться, друг мой, я этого человека найду. Теперь мы знаем, что мы на верном пути.
