ДЖЕЙН БОЛЕЙН

Король, хоть на вид постарел и измучен, все же стал чаще выходить из спальни, не сидит все время взаперти, словно тяжелобольной. Слуги не знают, куда деваться от перемен в настроении монарха, двор содрогается в ужасе от приступов королевской ярости. Словно ядовитое воспаление в ноге и в кишках разлилось по всему его телу. Тайный совет ходит на цыпочках, вдруг королю что будет не по нраву. С утра у него на уме одно, к вечеру он меняет свое мнение на совершенно противоположное и при этом ведет себя так, будто с утра ничего подобного не говорил. Любого, кто осмелится возражать, король готов заподозрить в измене, и это обвинение висит в воздухе, как дурной запах от раны в ноге. При дворе всякий готов переменить мнение в угоду монарху, но такой скорости я еще не видывала. Король каждый божий день противоречит самому себе, а придворные только кивают согласно.

Казнь графини Солсбери потрясла всех, даже самых жестокосердных. Мы все ее знали, все гордились дружбой с ней, она была верным другом королевы Екатерины и последней представительницей дома Йорков. Нетрудно забыть о ней, когда она не при дворе, далеко, в своем поместье. Труднее не обращать внимания на ее молчаливое присутствие, если она заключена в Тауэр и всем известно, как ей там неудобно, холодно и голодно. Вся ее семья исчезла, даже малютку внука заперли в Тауэр. А тут — король без всякого предупреждения внезапно решил окончательно с ней расправиться. Ее вытащили из постели и отправили на эшафот.

Говорят, она ни в чем не призналась, до конца отстаивала свою невиновность и даже попыталась убежать от палача. Упала на помост, старалась уползти подальше, палач погнался за ней, обрушил град ударов.

Я только вздрагивала, слушая все эти рассказы. Сколько еще женских голов покатится? Кто следующий?

Екатерина на редкость легко справляется с постоянным раздражением Генриха. Политика и религия ее не интересуют, он ни о чем таком с ней не разговаривает, ей и дела нет до того, что утреннее решение уже забыто и в силу вступает вечернее. Она с ним никогда не спорит, поскольку совершенно не понимает, о чем идет речь. Король с ней обращается, как с маленькой собачонкой, которая устроилась у него на коленях для его удовольствия, а начнет раздражать, так можно и спихнуть. Ее это вполне устраивает, она умудряется прятать свой интерес к Томасу Калпеперу и притворяться преданной женой. Да и какому хозяину придет в голову полюбопытствовать, не любит ли его собачонка кого-то другого.

Король ее беззастенчиво лапает на виду у всего двора. Когда они сидят рядом за обедом, он то и дело, на глазах у всех, щиплет ее за грудь и с удовольствием глядит, как розовеют щечки молоденькой королевы. Или пристает к ней с поцелуями, а когда она подставляет щеку, взасос впивается в губы. А то игриво шлепает по заднице. Она никогда не отпрянет, не отвернется. Внимательному взгляду видно — ей все эти игры неприятны, но она виду не показывает, не желает сердить короля. Довольно умно для пятнадцатилетней девчонки. Очень умно для девчонки, которая сходит с ума от любви к другому.

Между обедом и танцами она норовит улучить момент, чтобы остаться наедине с Томасом, но к полуночи всегда в постели. Одета в просторную ночную рубашку с роскошной вышивкой, белый ночной чепчик выгодно подчеркивает большие блестящие глаза. Ничего не скажешь — сонный ангел в ожидании короля. Если он задерживается, иногда просто засыпает. Спит как младенец, нежно потрется щекой о подушку, прежде чем улечься на бочок, — очаровательная привычка. Он приходит в ночном одеянии, в толстом халате на широких плечах, больная нога только что перебинтована, но гной уже сочится сквозь белое полотно. Чаще всего его сопровождает Томас Калпепер, в поисках поддержки королевская рука тяжело опирается на плечо юноши. Томас и Екатерина даже не переглянутся. Он приводит старика мужа, а сам глядит куда-то поверх ее головы. Она устремляет взор на богатую вышивку покрывала. Он снимает с короля халат, а паж в это время откидывает одеяло. Два других пажа помогают королю улечься, стараясь не потревожить больную ногу. Вонь от старой раны наполняет комнату, но Екатерина даже не морщит носик. Болезненный стон короля, когда он с трудом укладывается, не сгоняет с ее лица нежной и приветливой улыбки. Мы все выходим, пятимся к дверям. И только когда двери закрыты, я вижу, как юное лицо Томаса перекашивается злобной гримасой.

— Ты по ней сохнешь, — говорю я ему.

Он взглядывает на меня, готовый возразить, потом пожимает плечами и ничего не отвечает.

— А она сохнет по тебе.

Он хватает меня за локоть, тащит к оконной нише, мы почти спрятаны в тени тяжелых занавесей.

— Она вам это сказала? Какими словами?

— Так и сказала.

— Когда? Повторите все в точности.

— Часто, когда король засыпает, она выходит из спальни. Я принимаюсь ее причесывать, а она чуть не плачет.

— Он с ней груб? — В глазах ужас.

— Нет-нет, она плачет от страсти. Каждую ночь старается доставить ему удовольствие, а сама как туго натянутая тетива лука — только ей и остается, что дрожать от неутоленной страсти.

Выражение лица у него стало до того потешное, что я чуть не расхохоталась, благо вовремя вспомнила — я это дело делаю не просто так, а по поручению герцога.

— Плачет от страсти?

— Чуть не в голос кричит. Мне то и дело приходится отпаивать ее вином с пряностями или давать сонный порошок. Но она все равно часами не может уснуть. Бродит по комнате, развязывает тесемки ночной сорочки, жалуется, что огнем горит.

— Она всегда выходит после того, как король заснет?

— Попробуй вернись через час, сам увидишь, — еле слышно шепчу я.

Он только сглатывает.

— Не осмелюсь.

— Сможешь ее увидеть, — подзадориваю я. — Она выбирается из его постели, а сама просто страстью пылает.

Лицо юноши кривится от непереносимого желания.

— Она от тебя без ума. Я ей волосы расчесываю, а она откинет назад голову и шепчет: «Томас, мой дорогой».

— Она зовет меня по имени?

— Она по тебе сохнет.

— Но если нас застукают, нам обоим головы не сносить, ни ей ни мне.

— Просто поговори с ней, утешь немного. Это пойдет на благо королю. А то она долго не выдержит. Король с ней забавляется каждую ночь, раздевает ее, глазами ест, дает волю рукам, каждую складочку трогает, а ей от этого никакого успокоения.

От нарисованной мною картины он опять только сглатывает.

— Если бы я мог с ней поговорить…

— Приходи через час, я тебя впущу. — Я, как и он, от волнения дышу с трудом. — Сможешь поговорить с ней в приемной рядом со спальней, король к тому времени заснет. Я там все время буду вместе с вами. Придраться не к чему, я вас одних не оставлю.

Он все еще не уверен в моих дружеских намерениях. Вдруг отпрянул и подозрительно на меня уставился:

— А вам какая в том выгода? С чего это вы решили мне услужить?

— Я служу королеве, — отвечаю быстро. — Я всегда служу королеве. Она хочет твоего присутствия, она хочет тебя видеть. Мне только надо убедиться, что она в безопасности.

Он, наверно, совсем сошел с ума от любви, если думает, что такая встреча может быть безопасной.

— Через час, — повторяет он.

Я гляжу на умирающий огонь в камине. Выполняю поручение милорда герцога, но никак не могу прогнать из головы воспоминаний о Георге и Анне. Он тоже часами ждал ее, пока она проводила время в королевской постели. А теперь я жду, и Томас ждет королеву. Трясу головой, пытаюсь отогнать эти мысли. Я поклялась не думать больше о Георге и Анне. Подобные размышления уже не раз почти сводили меня с ума. Их больше нет на свете, нечего о них и вспоминать.

Проходит немного времени, и Екатерина появляется на пороге спальни. Вокруг глаз тени, личико побледнело.

— Леди Рочфорд, — шепчет она, — подогрейте мне вина.

Я внезапно возвращаюсь в настоящее.

— Уже подогрето, — усаживаю ее в кресло поближе к огню.

Она ставит босые ножки на каминную решетку, но не перестает дрожать.

— Меня от него тошнит, — вдруг выпаливает она. — Боже мой, меня от самой себя тошнит.

— Это ваш долг.

— Я больше не могу. — Она закрывает глаза, откидывает голову. Из-под опущенных ресниц выкатывается слезинка, бежит вниз по бледной щечке. — Даже за украшения и драгоценности. Я больше не в состоянии.

Выжидаю минутку, а потом шепчу:

— У вас сегодня будет посетитель.

— Кто? — Она мгновенно выпрямляется.

— Долгожданный посетитель, вы о нем давно мечтаете. Кого бы вам сейчас больше всего хотелось видеть?

Щеки непроизвольно розовеют.

— Ты же не хочешь сказать… что он придет.

— Да, он, Томас Калпепер.

Она тихонько вздыхает, вскакивает на ноги.

— Я должна одеться. Причеши меня.

— Некогда, — отвечаю я. — Дайте мне запереть дверь в спальню.

— Запереть короля?

— Лучше так, а то вдруг он выйдет. Мы всегда успеем придумать оправдание запертой двери.

— Подай мне духи.

— Полно вам.

— Не могу же я его принять в таком виде.

— Что мне — пойти его встретить и сказать, чтобы не входил?

— Нет!

Легкий стук в дверь, такой тихий, что не услышишь, если бы не мои привычные к подслушиванию у дверей уши.

— Вот и он.

— Не впускай его, слишком опасно. — Она хватает меня за руку. — Не могу подвергнуть его такой опасности.

— Он только поговорит с вами, — успокаиваю я. — Что в этом плохого?

Открываю тихонько дверь.

— Все в порядке, — говорю часовому, — король вызвал мастера Калпепера.

Томас проскальзывает в дверь.

Екатерина встает с кресла у камина. Отблески огня падают на лицо, скользят по складкам ночной сорочки. Волосы в беспорядке рассыпаются по щекам, ярко блестят в свете камина. Губы непроизвольно шепчут его имя, щечки розовеют. Завязки сорочки дрожат у горла, там, где бьется пульс.

Томас шагает словно во сне. Протягивает руку, она прижимает его ладонь к своей щеке. Он трогает прядь волос, другая рука уже на талии, они сливаются в объятии, словно дожидались этой минуты долгие годы. И впрямь они ждали немало. Она обнимает его за плечи, он притягивает ее все ближе. Не говоря ни слова, она подставляет губы для поцелуя, он склоняется к ней, впивается в губы.

Я заперла дверь в коридор, чтобы часовой не вошел, вернулась к двери в спальню, встала к ней спиной, чуткими ушами ловлю звуки — тяжелое, свистящее дыхание спящего короля, громкая отрыжка. Руки Томаса уже лезут к ней под рубашку, она откинула голову, не в силах сопротивляться его ласкам, он тянется к ее груди, она погрузила пальцы в густую курчавую шевелюру, его губы касаются обнаженной шеи.

Не могу оторвать от них взгляд. Он сидит в кресле с высокой спинкой, она у него на коленях. Я вижу только спинку кресла и их темные силуэты. Они словно танцуют, он держит ее за талию, тянет к себе. Я вижу, что она возится с его одеждой, он развязывает ленты ее сорочки. Они не обращают внимания на мое присутствие, забывшие стыд в своем желании, они не помнят, что я в той же комнате, что муж спит за дверью. Бесстыдство страсти заставляет позабыть обо всем.

Я еле дышу, сгорая от желания увидеть, что будет дальше. Король, словно в ответ на их горячечное дыхание, тяжело вздыхает во сне. Я вижу каждое движение любовников, отблеск белой кожи, когда она, откинув сорочку, приникает к нему. Он блаженно стонет, я знаю — она раздвинула для него ноги. Легкий вздох, полный желания, — это я изнемогаю от вожделения. Кресло поскрипывает, раскачивается в такт с резкими движениями любовников, она дышит все чаще, он движется все быстрее. Он постанывает от удовольствия, я боюсь, что эти звуки разбудят короля. Но их уже не остановить, даже если Генрих вдруг проснется и закричит, попытается выйти из комнаты, они не оторвутся друг от друга. Мои ноги слабеют от желания, подобного тому, что овладело Екатериной, она стонет все чаще, а я, не в силах стоять, оседаю на пол. Екатерина издает последний стон, голова ее падает Томасу на плечо, он всхлипывает в последних конвульсиях страсти, и вот оба стихают.

Проходит, как мне кажется, немало времени. Она наконец пошевелилась, что-то шепнула. Томас выпускает ее из объятий, она встает, оправляет подол ночной сорочки, улыбается ему через плечо, подходит к камину. Он встает с кресла, зашнуровывает одежду, а затем тянется к ней, обнимает за плечи, трется о шею, о волосы на затылке. Юная девушка, влюбившаяся в первый раз в жизни, она поворачивается к возлюбленному, прижимается губами к губам, с обожанием глядит на него, целует его, целует так, будто их любви суждено длиться вечно.

Утром я пытаюсь найти герцога. Все заняты приготовлениями к охоте, королева с помощью одного из приближенных уже садится в седло. Король взгромоздился на своего жеребца, он в хорошем настроении, смеется над новой, красного цвета уздечкой Калпепера, подзывает гончих. Герцог не едет на охоту. Он стоит в дверном проеме, в утренней прохладе, наблюдает за лошадьми и гончими. Прежде чем сесть на свою лошадку, я останавливаюсь рядом.

— Дело сделано. Прошлой ночью.

Он кивает, словно речь идет о том, сколько стоит подковать лошадь.

— Калпепер?

— Да.

— Она еще захочет?

— Без сомнения. Совсем от него без ума.

— Приглядывай за ней. И сразу доложи, если забеременеет.

Я киваю и осмеливаюсь спросить:

— А мои дела?

— Твои дела? — повторяет он, словно все позабыл.

— Мой брак… Я… мне нужно выйти замуж. У вас есть новости о моем замужестве?

— Я веду необходимую переписку. Скажу тебе, как только королева забеременеет.

— Знатный человек? Кто он? — Я уже не сдерживаю нетерпения.

— Месье граф, например? Не торопитесь, моя дорогая леди Рочфорд, скоро узнаете. Поверьте мне, он богат, молод, красив и — дайте подумать — не более чем в трех, ну, может быть, в четырех шагах от французского трона. Это вас устроит?

— Полностью устроит. — От волнения я с трудом выговариваю слова. — Я вас не подведу, милорд.