46
Однако отделаться от Лорны оказалось не так-то легко. Как и Беренис, и Арлет Уэйн, и Керолайн Хэнд, и любая из многих прелестниц, скрашивавших в прошлом жизнь Каупервуда, Лорна была не лишена хитрости. И она искусно прибегала ко всякого рода уловкам, чтобы удержать при себе знаменитого Каупервуда: слишком уж было лестно иметь такого поклонника, чтобы отпустить его без борьбы.
— Долго ты думаешь пробыть в Лондоне? Ты будешь часто писать мне? Разве ты не вернешься к рождеству? Или хотя бы к началу февраля? Знаешь, уже решено: мы остаемся в Нью-Йорке на всю зиму. Говорят даже, будто мы потом поедем в Лондон. А ты будешь рад, если я приеду?
Она сидела у него на коленях и тихонько шептала ему всякие нежные словечки. Он может быть спокоен: когда она приедет в Лондон, она не будет надоедать ему — она понимает: ведь там Эйлин, и к тому же у него столько дел. Умела же она вести себя в Нью-Йорке.
Но Каупервуд, у которого из головы не выходили Беренис и Стэйн, был другого мнения. Правда, Лорна способна была пробудить в нем бурю страсти, но по своему духовному облику, уму и умению держаться в обществе она не шла ни в какое сравнение с Беренис, и вот эту-то разницу между ними Каупервуд и начал теперь ощущать. Надо положить конец этой связи, оборвать ее резко и решительно.
От Беренис не было ни строчки, хотя после ее письма, в котором она сообщала о визите Стэйна и намекала на то, что ей хотелось бы съездить в Трегесол. Каупервуд несколько раз писал и телеграфировал ей. Мало-помалу он начал думать, что ее молчание может быть связано с заметкой в светской хронике. Чутье подсказывало ему не писать ей больше, а ехать в Лондон — и немедленно.
И вот однажды утром, после ночи, проведенной с Лорной, когда она одевалась, чтобы идти куда-то на званый завтрак, Каупервуд сделал первый шаг к отступлению.
— Лорна, — начал он, — давай поговорим. Ты знаешь, нам предстоит расстаться: я уезжаю в Англию…
И он рассказал ей все начистоту, не упоминая, конечно, имени Беренис; время от времени Лорна пыталась прервать его, но он пропускал мимо ушей все ее вопросы и возражения. Да, существует другая женщина. Он был счастлив с нею, и для него сейчас самое главное, самое необходимое — сохранить их отношения. Кроме того, нельзя забывать и об Эйлин и об особых условиях его деятельности в Лондоне. Лорна не должна и думать, что их связь может длиться вечно. В их отношениях было много хорошего. И сейчас есть. Но…
Невзирая на мольбы и даже горькие слезы Лорны, Каупервуд говорил с ней, как король с некогда любимой, но теперь уже надоевшей фавориткой. Она сидела словно в каком-то оцепенении, глубоко уязвленная, подавленная, пристыженная. Неужели все так быстро кончилось? И однако, глядя на Каупервуда, она понимала, что это так. Ведь ни разу за все время, что они были вместе, он не сказал ей, что любит ее, что не уйдет от нее. Он не из тех, кто говорит такие вещи. Да, но ведь она так хороша, такая блестящая актриса, — может ли это быть, чтобы мужчина, пусть даже такой, как Каупервуд, однажды испытав блаженство ее любви, был в силах расстаться с нею? Как только может он предлагать ей это? Он — Фрэнк Каупервуд, ее двоюродный дядя, человек, родной ей по плоти и крови, и притом ее любовник!
Но вот он стоит перед ней, властный, решительный, хладнокровный — возлюбленный и палач! Да, конечно, говорит он, их связывают узы кровного родства, он к ней искренне расположен, так что они вовсе не станут чужими друг другу. Но ни о каких других отношениях не может быть и речи.
И он поставил на своем. Правда, в последние дни перед его отъездом у них еще было немало долгих разговоров: Лорна доказывала, что Каупервуд все же должен встречаться с ней, — ведь она его родственница, и она никак не будет вмешиваться в его жизнь. Там видно будет, отвечал он. В мыслях же он был все время с Беренис. Он достаточно хорошо знал ее и понимал, что она вряд ли уйдет от него, даже узнав про Лорну. Но она может почувствовать себя свободной от всяких обязательств, и тогда он лишится ее дружеской поддержки и сердечной привязанности. А тут еще этот Стэйн… Надо поторопиться с отъездом — ведь Беренис не зависит от своего «опекуна» и вольна распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению. Надо как можно скорее помириться с нею.
Только покончив со всеми приготовлениями, Каупервуд нашел нужным сказать Эйлин, что они возвращаются в Лондон. Как-то вечером, придя домой, чтобы сообщить ей об этом, он столкнулся на пороге с Толлифером. Каупервуд любезно раскланялся с ним и, задав два-три вопроса о том, как тот проводит время в Нью-Йорке, как бы невзначай заметил, что они с Эйлин через день-два возвращаются в Лондон. Этого было вполне достаточно, чтобы Толлифер понял, что и он должен ехать. Он был в восторге: теперь он может вернуться в Париж и, по всей вероятности, в объятия Мэриголд Брэйнерд.
Но до чего же ловко обделывает этот Каупервуд свои дела! Развлекается с Лорной в Нью-Йорке, черт его знает с кем за границей, и тут же отдает распоряжение Эйлин и ему, Толлиферу, — и они следуют за ним в Лондон или на континент! И при этом у него такой невозмутимый вид, который поразил Толлифера с первой же встречи. А вот он, Толлифер, выслушав это неожиданное приказание, обязан ломать и перестраивать все свои планы, лишь бы тот, другой, мог наслаждаться жизнью, уверенно и быстро добиваться своего!