Глава первая
Бруно совершает открытие
Как-то днем, придя из школы, Бруно очень удивился, застав у себя в спальне Марию, горничную (она всегда ходила потупившись, не отрывая глаз от ковров и половиц). Главное же, Мария не просто забрела в комнату Бруно — она там распоряжалась: вытаскивала из шкафа его вещи и укладывала в четыре деревянных сундука. Вынимала даже то, что было спрятано в самой глубине шкафа и к чему никто не смел прикасаться.
— Что ты делаешь? — Бруно постарался, насколько это было в его силах, чтобы вопрос прозвучал вежливо. Понятно, он не обрадовался, увидев по возращении домой, что кто-то роется в его шкафу, но мама всегда говорила, что с Марией он должен обращаться уважительно, а не так, как папа это делает. — Не тронь мои вещи!
Вместо ответа Мария кивком головы указала на лестницу, где как раз появилась мать Бруно. Это была высокая женщина с длинными рыжими волосами, которые она скручивала на затылке — и убирала в нечто вроде сетки. Мать нервно потирала руки — верный признак того, что она предпочла бы избежать расспросов. Либо ее что-то не устраивало.
— Мама, — Бруно решительно двинулся ей навстречу, — что происходит? Почему Мария перетряхивает мои вещи?
— Она их пакует, — ответила мама.
— Пакует?
Бруно быстренько перебрал в уме события последних нескольких дней: может, он вел себя как-нибудь особенно плохо или произнес вслух слова, которые ему запрещено произносить, и за это его отсылают из дома? Но ничего не смог припомнить. Наоборот, последние несколько дней он вел себя лучше некуда по отношению ко всем без исключения и ни разу не вышел из берегов.
— Но почему? — спросил Бруно. — Что я сделал?
Мама остановилась на пороге своей спальни, где дворецкий Ларс занимался тем же самым — упаковывал вещи. Вздохнув, мама всплеснула руками и повернула обратно к лестнице. Бруно преследовал ее по пятам, от него так легко не отделаются, пусть ему сначала все разъяснят.
— Что случилось? Мы переезжаем? — сыпал вопросами Бруно.
— Ступай со мной вниз, — поманила его мама, направляясь в столовую — просторную залу, где неделю назад обедал Фурор. — Там поговорим.
Бруно сбежал по лестнице, обогнав мать; в столовой ему даже пришлось дожидаться, пока она подойдет. А когда мама вошла, сперва он молча разглядывал ее, отмечая про себя, что сегодня утром она, должно быть, не напудрилась, потому что веки у нее краснее обычного. Такая краснота вокруг глаз случалась и у Бруно, когда он выходил из берегов или попадал в беду, что, как правило, заканчивалось слезами.
- Послушай, Бруно, тебе не о чем беспокоиться, — сказала мама, усаживаясь в кресло, в котором неделю назад сидела красивая блондинка, приходившая с Фурором на обед; она еще помахала Бруно, прежде чем папа закрыл двери. — В любом случае, тебя ждет увлекательное приключение.
— Что? Значит, меня все-таки отсылают из дома?
— Не торопись с выводами. (Бруно показалось, что мама чуть было не улыбнулась, но передумала.) Мы все покидаем этот дом. Папа, я, Гретель и ты. Все вчетвером.
Услышанное восторга у Бруно не вызвало. Гретель может катиться на все четыре стороны, ему до лампочки, его сестра — безнадежный случай, и от нее только одни неприятности. Но разве справедливо, что они все обязаны ехать вместе с ней?
— Куда? — хмуро спросил он. Куда мы едем? Почему мы не можем остаться здесь?
— Это связано с работой твоего отца, — объяснила мама. — Ты ведь знаешь, как это важно, верно?
Бруно кивнул. Еще бы ему не знать. В дом постоянно захаживало множество людей, самых разных: мужчины в потрясающей форме, женщины с пишмашинками (Бруно от пишущих машинок неизменно отгоняли, ссылаясь на его «грязные лапы») — и все эти люди были очень, очень вежливы с папой. Шушукаясь меж собой, они говорили, что этот человек далеко пойдет, у Фурора на его счет большие планы.
— А когда кто-нибудь становится очень важным, продолжала мама, бывает, что начальник назначает его на особую работу в другом городе, куда не всякого пошлешь.
— А что за работа? — полюбопытствовал Бруно. Если быть честным с самим собой — к чему он всегда стремился, Бруно не очень-то понимал, — чем занимается его отец.
Однажды в школе они разговорились об отцах. Карл сказал, что его папа зеленщик, и Бруно знал, что это чистая правда, потому что отец Карла держал зеленную лавку в центре города. Даниэль сказал, что его папа учитель, что тоже было правдой, потому что отец Даниэля учил старшеклассников, от которых лучше было держаться подальше. А Мартин сказал, что его папа повар, о чем Бруно опять-таки знал наверняка, потому что, когда отец забирал Мартина после уроков, на нем всегда была белая спецовка и клеенчатый фартук, будто он прибежал в школу прямо от плиты.
Но когда спросили Бруно, кем работает его отец, он открыл было рот, но вдруг сообразил, что и сам не знает. Единственное, что он мог сказать, это то, что его отец далеко пойдет и у Фурора на его счет большие планы.
— Очень серьезная работа, — ответила мама после небольшой заминки. — Для выполнения которой требуется особый человек. Думаю, ты способен это понять.
— И нам всем надо уезжать? — не поверил Бруно.
— Ну разумеется. Ты ведь не хочешь, чтобы папа поехал на новую работу один и грустил там без нас?
— Наверное, нет.
— Папа по нам будет ужасно скучать.
— А по кому он будет больше скучать? — встрепенулся Бруно. — По мне или по Гретель?
— По обоим одинаково.
Мама полагала, что в семье не должно быть любимчиков, и Бруно уважал ее мнение, тем более что ему было доподлинно известно: мама любит его сильнее, чем Гретель.
— А что будет с нашим домом? спросил Бруно. — Кто о нем станет заботиться, когда мы уедем?
Мама вздохнула и огляделась с таким видом, будто уже не надеялась снова увидеть эту комнату. Дом был очень красивым, в пять этажей, если считать подвал — где повариха готовила еду на всех, а Мария с Ларсом ругались, сидя за столом и обзывая друг друга словами, которые Бруно запрещалось произносить вслух, и если считать крохотную комнатушку на самом верху со скошенным оконцем, откуда Бруно, встав на цыпочки и крепко держась за раму, мог увидеть весь Берлин.
— Дом мы запрем, — сказала мама. — Но мы ведь сюда когда-нибудь вернемся.
— А куда денется повариха? — не унимался Бруно. — И Ларс? И Мария? Разве они не останутся здесь жить?
— Они едут с нами. — Мама положила ладонь на стол. — На сегодня вопросов достаточно. Пожалуй, тебе стоит пойти наверх и помочь Марии укладывать вещи.
Бруно поднялся, но с места не сдвинулся. Ему было необходимо спросить еще кое о чем, прежде чем он решит, что ситуация более или менее прояснилась.
— А далеко это? Ну, папина работа? Дальше чем в километре отсюда?
— О боже, — рассмеялась мама. Правда, смех ее был каким-то странным, веселой она не выглядела и даже отвернулась, словно не хотела, чтобы он видел ее лицо. — Да, Бруно, это дальше чем в километре отсюда. Намного дальше, доложу я тебе.
Глаза Бруно расширились, рот сложился буквой О, а руки сами собой раздвинулись в стороны, как всегда, когда он был чем-то изумлен.
— Неужто мы уезжаем из Берлина? — задыхаясь, выговорил он.
Мама печально кивнула:
— Боюсь, что так. Работа твоего папы…
— А как же школа? — перебил Бруно. Он знал, что в разговоре никого нельзя перебивать, но догадывался, что на сей раз его простят. — И Карл, Даниэль, Мартин? Как они узнают, где меня искать, когда мы захотим встретиться?
— С ними придется попрощаться… Впрочем, я уверена, что пройдет немного времени — и вы опять будете вместе. И пожалуйста, никогда не перебивай меня, — не преминула напомнить мама. Мол, сколь бы странными и неприятными ни были грядущие перемены, это еще не повод нарушать правила вежливости, которым обучали Бруно.
— Попрощаться? — Мальчик уставился на мать. — Попрощаться? — повторил он, выплевывая слово, будто его рот был набит печеньем, разжеванным на мельчайшие кусочки, но пока не проглоченным. — Сказать «прощай» Карлу, Даниэлю и Мартину? — Голос его уже смахивал на крик, а кричать ему дозволялось только на улице. — Но они мои лучшие друзья, верные и на всю жизнь!
— О, заведешь новых, — небрежно обронила мама, словно найти трех верных друзей на всю жизнь пара пустяков.
— Но мы собирались кое-что сделать, — упрямился Бруно.
— Собирались? Сделать? — Мама приподняла бровь. — Что же именно?
— Это тайна.
Бруно не мог раскрыть сути их планов, тем более что выход из берегов в них присутствовал. Мальчики предвкушали, как через месяц их распустят на летние каникулы и тогда у них появится уйма времени не только строить смелые планы, но и осуществить их.
— Прости, Бруно, твои замыслы придется отложить. У нас нет другого выхода.
— Но, мама!..
— Хватит, Бруно. — Мама резко встала, давая понять, что возражений более не потерпит. — Вспомни, только на прошлой неделе ты жаловался, что здесь с некоторых пор многое изменилось.
— Да, мне не нравится, когда по ночам приходится выключать свет во всем доме, — признал он.
— Теперь все так делают. Ради безопасности. И кто знает, возможно, там, куда мы едем, будет спокойнее. А теперь иди наверх и помоги Марии. На сборы у нас меньше времени, чем мне хотелось бы. Скажи за это кое-кому спасибо.
Бруно уныло поплелся прочь. Он знал, что на языке взрослых «кое-кто» означает «папа», но Бруно так выражаться запрещалось.
По лестнице он поднимался медленно, опираясь на перила и пытаясь угадать, имеются ли в новом доме на новом месте, где у отца новая работа, перила, по которым так же здорово съезжать вниз. Здешние перила тянулись от самого верха — от крохотной комнатушки, откуда Бруно, стоя на цыпочках и крепко держась за оконную раму, обозревал Берлин, — и до первого этажа, заканчиваясь прямо перед огромными дубовыми дверьми столовой. Бруно ничего так не любил, как взгромоздиться на перила на верхнем этаже и скользить вниз, сквозь весь дом, громко ухая по пути.
С верхнего этажа на следующий, где находилась комната мамы и папы и просторная ванная, куда ему заходить не разрешалось.
Потом на этаж ниже, где была его комната, комната Гретель и ванная поменьше, которой, напротив, ему следовало пользоваться чаще, чем это было на самом деле.
Потом на первый этаж, где, спрыгивая с перил, он должен был непременно приземлиться на обе ноги, а если чуть-чуть пошатнется, надо начинать все сначала.
Лучшее, что было в этом доме, — перила… Ну, еще то, что бабушка с дедушкой живут поблизости, и когда Бруно вспомнил о них, он задумался: едут ли они тоже на новую работу папы? — и решил, что едут, ведь нельзя же бросить их одних. Вот о Гретель никто печалиться не стал бы, ведь она — безнадежный случай, и Бруно было бы много легче, если бы сестра осталась приглядывать за домом. Но бабушка с дедушкой… Нет, это совсем другое дело.
К себе Бруно зашел не сразу. Сначала он посмотрел вниз, на первый этаж, и увидел, как мама входит в папин кабинет куда доступ ему «воспрещен в любое время суток и заруби себе на носу». Он услышал, как мама что-то громко говорит отцу, а тот отвечает еще громче, и на этом их беседа обрывается. Потом мама закрывает дверь в кабинет, и Бруно уже ничего не слышит; тогда ему приходит в голову, что неплохо бы пойти к себе и заняться сборами, иначе Мария повытаскивает из шкафа все без разбору, даже то, что запрятано в самой глубине и к чему никто не смеет прикасаться.
