Книга: Гордость и предубеждение
Назад: ГЛАВА II
Дальше: ГЛАВА IV

ГЛАВА III

 

Миссис Гардинер не забыла о своем намерении предостеречь Элизабет и при первой же возможности поговорить с племянницей наедине деликатно поделилась с ней своей тревогой. Откровенно высказав все, что ее беспокоило, она продолжала:
— Ты достаточна умна, Лиззи, чтобы влюбиться только из-за того, что тебя от этого предостерегают. Поэтому я не боюсь говорить напрямик. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была начеку. Не увлекайся сама и не старайся увлечь его — это будет весьма неблагоразумно, принимая во внимание, какими ничтожными средствами вы оба располагаете. Мне не в чем его упрекнуть. Разумеется, он весьма интересный молодой человек. И если бы он был так богат, как того заслуживает, я считаю, ты не могла бы сделать более удачного выбора. Но при существующих обстоятельствах ты не должна давать воли своему воображению. У тебя есть здравый смысл, и мы все уверены, что ты сумеешь им руководствоваться в своих поступках. Я знаю, как твой отец полагается на твой рассудок и хорошее поведение. Он не должен в тебе разочароваться.
— Тетя, дорогая, вы говорите о таких серьезных вещах!
— Конечно. И я надеюсь, что ты так же серьезно их воспримешь.
— В таком случае вы можете не тревожиться. Я позабочусь о себе и о мистере Уикхеме. И он ни за что в меня не влюбится, если только я смогу этому помешать.
— Элизабет, ты пытаешься отшутиться.
— Прошу прощения. Начну сначала. Сейчас я не влюблена в мистера Уикхема. Могу это заявить вполне уверенно. Но он безусловно — самый привлекательный молодой человек из всех, которых мне приходилось встречать. И если бы он всерьез почувствовал ко мне склонность… я полагаю, было бы гораздо лучше, если бы сего не случилось. Я очень хорошо сознаю, насколько это неблагоразумно. Ах, этот ужасный мистер Дарси!.. Отцовское доверие, конечно, обязывает меня ко многому. И я чувствовала бы себя несчастной, если бы мне пришлось его обмануть. Однако отец весьма расположен к мистеру Уикхему. Короче говоря, тетя, дорогая, мне было бы очень больно кого-нибудь из вас огорчить. Но ведь мы чуть ли не каждый день бываем свидетелями того, что никакая нужда не препятствует влюбленным молодым людям связывать свои судьбы. Как же я могу дать слово, что окажусь перед подобным искушением мудрее моих сверстниц? И ведь мне даже неизвестно, действительно ли я поступлю мудро, заставив себя перед ним устоять. Поэтому все, что я вам могу обещать, это — не торопиться. Я не буду спешить с выводом, что действительно завладела его сердцем. Находясь в его обществе, я не буду к этому стремиться. Короче говоря, я сделаю все, что смогу.
— А не стоит ли ему намекнуть, что он не должен так часто бывать в этом доме? По крайней мере, тебе не следует напоминать матери, чтобы она его приглашала.
— Как я поступила вчера, не так ли? — спросила Элизабет со смущенной улыбкой. — О да, вы правы. С моей стороны было бы гораздо разумнее этого не делать. Но не подумайте, тетя, что он всегда проводит у нас столько времени. На этой неделе его приглашали так часто только из-за вашего приезда. Разве вы не знаете, как мама заботится, чтобы наши друзья были всегда окружены обществом? Право же, даю вам слово по возможности поступать так, как мне будет казаться наиболее разумным. Надеюсь, вы этим довольны?
Тетка заверила ее, что полностью удовлетворена ответом Элизабет, племянница поблагодарила миссис Гардинер за дружескую заботу, и они расстались, вполне расположенные друг к другу, явив миру редчайший пример того, как может быть принят, и притом без всякого негодования, совет столь деликатного свойства.
Мистер Коллинз вернулся в Хартфордшир вскоре после отъезда Гардинеров и Джейн. Но так как на этот раз он уже поселился у Лукасов, его приезд не причинил миссис Беннет больших неудобств. Бракосочетание его теперь быстро приближалось, и хозяйка Лонгборна наконец настолько смирилась, что стала относиться к этому событию как к неизбежному и даже время от времени с кислым видом говорила, насколько ей бы хотелось, чтобы этот брак оказался счастливым.
Свадьба была назначена на четверг, а в среду мисс Лукас нанесла прощальный визит в Лонгборн. Когда она собралась уходить, Элизабет, устыдившись скудных и нелюбезных напутствий, высказанных на прощанье миссис Беннет, и чувствуя себя искренне взволнованной, проводила подругу до крыльца. На лестнице Шарлотта сказала:
— Обещай, Элиза, что будешь мне часто писать.
— Конечно, можешь быть в этом уверена.
— И прошу тебя еще об одном одолжении. Не согласишься ли ты меня навестить?
— Надеюсь, мы будем часто встречаться в Хартфордшире?
— Едва ли я смогу покинуть Кент в ближайшее время. Поэтому обещай мне приехать в Хансфорд.
Элизабет не смогла ей отказать, хотя не предвкушала никаких радостей от подобной поездки.
— Мой отец и Мария должны побывать у меня в марте, — добавила Шарлотта. — Надеюсь, ты сможешь приехать вместе с ними. Поверь, Элиза, твой приезд обрадует меня не меньше.
Бракосочетание состоялось, молодые отбыли в Кент прямо из церкви, и, как обычно, по поводу этого события было немало толков. Вскоре Элизабет получила от подруги письмо. И они стали обмениваться мыслями и наблюдениями не менее часто, чем в прежние времена, хотя и без прежней откровенности. Принимаясь за письмо, Элизабет никогда не могла избавиться от ощущения, что вся прелесть их старой душевной близости утрачена безвозвратно. И, заботясь о постоянстве переписки, она сознавала, что делает это не ради настоящей, а лишь ради их прошлой дружбы. Первые письма Шарлотты прочитывались, разумеется, с большим интересом. Было весьма любопытно узнать, что она расскажет о своем новом доме, как ей понравилась леди Кэтрин и в какой мере осмелится она говорить о своем семейном счастье. Однако, читая их, Элизабет замечала, что по каждому поводу Шарлотта высказывается именно так, как можно было заранее ожидать. Письма были бодрыми, в них говорилось, что она живет, окруженная всеми удобствами, и не упоминалось ничего, что не заслуживало одобрения. Дом, обстановка, соседи и дороги — все пришлось ей по вкусу, а отношение к ней леди Кэтрин было самым дружеским и любезным. Картина, которую рисовала Шарлотта, выглядела так, будто это было разумно смягченное ею изображение Хансфорда и Розингса, вышедшее из-под пера самого мистера Коллинза. Было очевидно, что правильное представление о жизни подруги Элизабет сможет получить, только навестив Хансфорд сама.
Джейн сразу прислала сестре несколько строк, извещая о своем благополучном приезде в Лондон. Элизабет надеялась, что в следующем письме она уже сможет сообщить что-нибудь о семействе Бингли.
Нетерпение, с которым она ждала второго письма, было вознаграждено так, как обычно вознаграждается всякое нетерпение. Проведя неделю в столице, ее сестра ни разу не встретилась с Кэролайн и ничего о ней не слышала. Джейн объяснила это тем, что ее письмо, отправленное подруге еще из Лонгборна, по какой-то причине затерялось.
«Тетушка, — продолжала она, — собирается завтра побывать в той части города, и я воспользуюсь случаем, чтобы нанести визит на Гровнор-стрит».
Следующее письмо было написано после этого визита и встречи с мисс Бингли.

 

«Кэролайн, по-видимому, была не в духе, — говорилось в письме, — но она очень обрадовалась встрече со мной и упрекнула меня за то, что я не сообщила ей о своем приезде из Лонгборна. Я поэтому была права, предположив, что мое последнее письмо до нее не дошло. Разумеется, я у нее спросила, как поживает ее брат. Он здоров, но так много времени проводит с мистером Дарси, что его сестры почти с ним не видятся. В этот день у них должна была обедать мисс Дарси. Признаюсь, мне очень хотелось на нее посмотреть! Визит мой продолжался недолго, так как Кэролайн и миссис Хёрст куда-то спешили. Смею надеяться, что скоро увижу их теперь у себя».

 

Прочтя это письмо, Элизабет покачала головой. Было ясно, что о приезде ее сестры в город мистер Бингли сможет узнать только случайно.
Четыре недели прошли со времени приезда Джейн в Лондон, но ей так и не довелось его повидать. Джейн пыталась уверить себя, что нисколько этим не огорчена, но уже не могла не замечать невнимания к себе его сестер. Целых две недели она провела в ожидании мисс Бингли, каждый вечер придумывая для нее новые оправдания, пока наконец Кэролайн не появилась у Гардинеров. Краткость визита и сухость ее манер лишили Джейн возможности обманывать себя дольше. Ее чувства достаточно отразились в письме, которое она написала после этой встречи:

 

«Я уверена, моя любимая Лиззи не станет торжествовать, убедившись, что она оказалась права и что я глубоко заблуждалась, принимая за чистую монету дружбу мисс Бингли. Но, дорогая сестра, хотя жизнь и доказала твою правоту, не считай меня упрямицей, если я утверждаю и сейчас, что, основываясь на ее прежнем поведении, мое доверие к ней было не менее естественным, чем твоя подозрительность. Для меня остаются непонятными причины, из-за которых она старалась со мной сблизиться. Но если бы прежние обстоятельства повторились, я, несомненно, была бы во второй раз введена в заблуждение. Визит мой не был возвращен Кэролайн до вчерашнего дня. И за все это время я не получала от нее никаких известий, ни одной строчки. С самого ее прихода было очевидно, что встреча ее нисколько не радовала. Она холодно и небрежно извинилась, что до сих пор не удосужилась меня навестить, ни слова не сказала о намерении впредь со мной видеться и казалась настолько изменившейся, что после ее ухода я твердо решила не продолжать с ней знакомства. К моему глубокому сожалению, я не могу ее не осуждать. Ей вовсе не следовало завязывать со мной такую дружбу — уверяю тебя, каждый новый шаг к сближению делался с ее стороны. Но мне ее жаль, потому что она должна сознавать, как нехорошо поступает. А еще потому, что ее поведение, несомненно, вызвано беспокойством за брата. Нет нужды объясняться более подробно. И хотя мы с тобой знаем, что беспокойство ее ни на чем не основано, но, если Кэролайн его испытывает, это вполне объясняет ее обращение со мной. При том, что брат так заслуживает ее любви, всякая ее забота о нем кажется естественной и простительной. Меня, однако, удивляют ее опасения в настоящее время, потому что, если бы он хоть немножко меня помнил, мы бы уже давно встретились. Он знает о моем приезде, я в этом уверена, — она даже сама что-то об этом сказала. И все же, судя по ее тону, ей приходится убеждать себя в том, что он на самом деле любит мисс Дарси. Мне это непонятно. И если бы я не боялась судить слишком резко, у меня был бы большой соблазн сказать, что все это слишком похоже на двойную игру. Но я постараюсь отогнать от себя все мрачные мысли и думать только о радостных вещах: о нашей с тобой дружбе и о бесконечной доброте ко мне моих дорогих дяди и тети. Напиши мне как можно скорее. Мисс Бингли дала мне понять, правда, не совсем уверенно, что ее брат никогда не вернется в Незерфилд и откажется от аренды. Об этом, пожалуй, лучше дома не говорить. Меня очень обрадовали хорошие вести от наших друзей в Хансфорде. Непременно проведай их вместе с сэром Уильямом и Марией. Уверена, что тебе там понравится.
Твоя и т. д.»

 

Это письмо причинило Элизабет некоторую боль.. Но она воспрянула духом, когда подумала, что Джейн не будет больше обманываться хотя бы в мисс Бингли. Всякие надежды в отношении самого молодого человека исчезли окончательно. Элизабет даже не хотела, чтобы он возобновил свое ухаживание за ее сестрой — так низко он пал в ее глазах. И она искренне пожелала скорейшего заключения его брака с мисс Дарси, который принес бы успокоение Джейн и явился карой для него самого, так как, судя по отзывам Уикхема, Джорджиана быстро заставила бы его пожалеть о той, чьей любовью он так легкомысленно пренебрег.
В эти же дни пришло письмо от миссис Гардинер, где она напоминала Элизабет о ее обещании относительно мистера Уикхема и просила сообщить ей новости. То, что Элизабет могла написать по этому поводу, было гораздо приятнее ее тетке, нежели ей самой. Очевидная склонность к ней Уикхема исчезла, он перестал оказывать ей внимание и ухаживал за другой. У Элизабет хватило наблюдательности, чтобы вовремя это заметить, но она отнеслась к этому спокойно и так же спокойно написала обо всем тетке. Сердце ее было задето не сильно, а ее тщеславие было вполне удовлетворено мыслью, что он остановил бы на ней свой выбор, если бы располагал необходимыми средствами. Внезапное приобретение десяти тысяч фунтов было главным достоинством девицы, которой он теперь старался понравиться. Однако Элизабет, быть может менее объективная в данном случае, нежели в истории с Шарлоттой, не упрекала Уикхема за его стремление к независимости. Напротив, что могло быть естественнее? И даже допуская в душе, что отказ от нее стоил ему некоторой внутренней борьбы, она была готова согласиться с разумностью этого шага, отвечавшего общим интересам, и искренне желала ему счастья.
Все это она сообщила миссис Гардинер. Изложив все обстоятельства, она продолжала:

 

«Я убедилась, дорогая тетушка, что не была влюблена по-настоящему. Ведь если бы я в самом деле пережила это возвышенное и чистое чувство, то сейчас должна была бы содрогаться даже при упоминании его имени и желать ему всяческих бед. А между тем я отношусь дружески не только к нему самому, но даже к мисс Кинг. Я не могу в себе заметить никакой ненависти к ней и даже не считаю, что о ней нельзя сказать доброго слова. Разве это могло быть любовью? Мое самообладание сослужило мне службу. И хотя для всех знакомых я представляла бы больший интерес, будь я безнадежно в него влюблена, я не могу сказать, что меня печалит моя скромная участь. Слава покупается иногда чересчур дорогой ценой. Китти и Лидия приняли его измену гораздо ближе к сердцу, чем я. Они еще слишком юны, и их глазам еще не открылась беспощадная истина, в силу которой самые привлекательные молодые люди должны иметь средства к существованию в той же мере, как и самые заурядные».
Назад: ГЛАВА II
Дальше: ГЛАВА IV