Часть четвертая
МЫ ЕЩЕ УВИДИМСЯ
Глава 27
Билл ожидал увидеть деревню. Во всяком случае, ему говорили, что это деревня. Но перед ним предстало скопище беспорядочно разбросанных лачуг. С одной стороны к ним подступали обильно залитые дождями рисовые поля, с другой — вздувшаяся река. Берег реки покрывал слой красного ила. Он-то и был причиной, заставившей Нэнси Дэн приехать сюда.
Машину подбрасывало на грунтовой дороге. Новый водитель фирмы (он был старше Тигра и, похоже, не спешил открывать собственное дело и обогащаться) отчаянно маневрировал, чтобы не столкнуться со старухой-велосипедисткой. Та ехала, не обращая внимания на автомобиль. Босые ноги, густо залепленные глиной, крутили педали. Других машин здесь не было.
— Я ее вижу, — сказал водителю Билл. — Остановите здесь.
Нэнси двинулась от берега к рисовым чекам. Ее окружали местные жители — фигурки в прозрачных плащах. На фоне буйной зелени они казались призраками. Билл выбрался из машины и пошел по узкой тропинке, вихляющей между рисовыми чеками. Ветер вырывал из его рук зонтик. По полям неслись ручейки ржавого цвета. Билл окликнул Нэнси. Та подняла голову, кивнула и пошла ему навстречу.
— Я знаю… про Шейна. Это так ужасно, — едва поздоровавшись, сказала Нэнси.
Впервые она назвала австралийца по имени, а не мистером Гейблом, как прежде.
Крестьяне начали расходиться, пригибая головы под косыми струями. Они шли гуськом по тропке, направляясь к своим убогим жилищам. Издали это выглядело как похоронная процессия.
Билл взглянул под ноги, где хлюпала ржавая вода.
— Промышленные стоки?
Нэнси кивнула и махнула рукой в сторону реки.
— Мне взялся помогать один специалист, на общественных началах. — Она сняла очки и за неимением салфетки стала вытирать стекла пальцами. — Он нашел в промышленных стоках следы тяжелых металлов. — Она снова надела очки. — Завод сбрасывает в реку неочищенные стоки. Я собираю доказательства.
Билла потоптался на месте. Ржавая вода едва не заливала его ботинки.
— Что делают на этом заводе?
— Пестициды, инсектициды, фториды. Еще разные виды пластиков. Местные крестьяне зависят от речной воды. Они ее пьют, ею поливают свои поля. Но с тех пор как вся эта отрава спускается в реку, урожаи риса сильно упали. Дети появляются на свет с врожденными дефектами. Люди умирают. Уже несколько сотен умерло.
Билл обвел взглядом кособокие лачуги. «Раковая деревня», как окрестила такие селения пресса. Задворки «экономического чуда». Точнее, одна из его оборотных сторон.
— Нэнси, вы собираетесь бороться с крупным химическим заводом? Что вы можете сделать?
— Остановить их. Доказать прямую взаимосвязь между содержанием тяжелых металлов в воде и уровнем заболеваемости местных жителей. Заставить правительство применить существующие законы об охране окружающей среды. Доказать властям, что, если не принять меры сейчас, ядовитые стоки отравят новые деревни и будет еще больше больных и умерших. Я хочу защитить тех, кто еще здоров, добиться компенсации для пострадавших и оплаты лечения заболевших. В деревне полно осиротевших детей. Родители умирают у них на глазах.
Нэнси снова вытерла очки пальцами.
— Эти люди брошены на произвол судьбы. Их некому защитить. Ни компартии, ни правительству нет до них дела. Они никому не нужны. Никто не борется за них.
— Ну как же не борется? А вы?
— Одна я мало что могу. — Она покачала головой. — Но есть и другие. Есть центры юридической помощи. Есть постоянно действующие «горячие линии». Я знаю, они есть почти в каждом китайском университете.
Разговор с Нэнси вселял надежду на лучшее будущее. Здешняя «раковая деревня» была одной из сотен, если не тысяч таких же обреченных селений. Но в стране имелись и молодые юристы вроде Нэнси, готовые помогать бесплатно или за символические деньги. Некоторые из них продолжали работать в коммерческих фирмах, а в свободное время бесплатно помогали беднякам. Иные уходили с высокооплачиваемых работ, отказываясь от собственного благополучия ради более высоких целей. Так поступила Нэнси. Скорее всего, она несколько лет целенаправленно шла к этому и, когда сочла, что накопила достаточно, покинула фирму, чтобы отныне работать, не получая никаких гонораров.
— Я хочу немногого, — продолжала Нэнси. — Я хочу, чтобы самые бедные люди в моей стране могли получать квалифицированную юридическую помощь.
Отправляясь сюда, Нэнси предусмотрительно надела высокие сапоги. Сейчас они были по щиколотку покрыты отвратительным ржавым налетом.
— Вам, наверное, плохо без него, — вдруг сказала она. — Он был вашим лучшим другом.
Билл отвернулся.
— Нам всем плохо без него. И без вас тоже, Нэнси. Но если Шейна уже не вернешь… — Он не договорил и снова повернулся к ней. — Меня послал Девлин. Мы тонем под завалами работы. Из Лондона должны приехать двое молодых юристов, но их еще нужно вводить в курс дела. Словом, Девлин просит вас вернуться… Мы все просим вас вернуться. Вы нам нужны.
Нэнси покачала головой, указав на фигурки крестьян.
— Им я гораздо нужнее.
Билл не пытался ее уговаривать. Он знал, что она не вернется в фирму, и еще в офисе сказал Девлину об этом. В глубине души Билл и не хотел, чтобы Нэнси возвращалась. Она избрала свой жизненный путь. В какой-то степени Билл ей даже завидовал.
— Будьте осторожны, Нэнси, — Билл слышал о нескольких случаях расправы с молодыми, идеалистически настроенными юристами, которые бескорыстно помогали бедным. — Вы вступаете в конфликт с людьми, способными на все. Даже на убийство.
— Все будет хорошо, — оптимистично заявила Нэнси.
Ей хотелось верить в собственную неуязвимость, хотя Билл знал, что это далеко не так.
— При всем нынешнем богатстве Китай так и останется страной Третьего мира, пока наши суды не начнут защищать права простых людей. До тех пор пока у нас не будет правовых норм, мы останемся нацией зависимых крестьян.
— Вы рассуждаете совсем как Малахольный Митч, — заметил Билл.
— Я у него многому научилась. Он рассказывал мне о нормах права, о власти закона. Неужели не помните? Митч говорил об этом постоянно. «Власть закона означает, что закон в равной мере применим ко всем без исключения. Там, где не соблюдаются правовые нормы, юридические решения страдают несовершенством. Власть закона — это корни и ветви древа демократии». Митч считает нашу профессию священной, сравнимой с профессией врача. Он — хороший юрист.
— Хороший, но только не для китайских реалий, — невесело усмехнулся Билл. — В современном Китае остается все меньше священного.
— Ну а вы-то как? — вдруг спросила Нэнси.
Ее вопрос несколько озадачил его.
— Меня должны вот-вот сделать партнером.
Нэнси поздравила его. Впервые за все время их разговора она улыбнулась. Похоже, она искренне радовалась за Билла, поскольку знала, как он стремился поскорее стать партнером. Фактически ради этого он и приехал в Шанхай. Ради этого работал не покладая рук и не считаясь со временем.
Билл поблагодарил ее. Потом они молча стояли под его зонтиком, глядя на дождь, заливающий рисовые поля. На речном берегу блестела ржаво-красная полоса ила. Мертвого ила, отравленного промышленными стоками. Еще день-другой, и река разольется. Билл к этому времени будет уже далеко отсюда. А Нэнси останется здесь.
Билл помогал родителям Шейна — пожилым, оцепеневшим от горя людям — выполнить необходимые формальности. И прежде всего, посетить австралийское консульство, находящееся на двадцать втором этаже небоскреба CITIC. Там он помог им заполнить и подписать несколько бумаг, без которых было невозможно отправить на родину тело их сына.
Родители Шейна остановились в отеле «Риц-Карлтон». Совсем рядом. Но Билл не знал, в состоянии ли они идти пешком. К тому же лил дождь, и он предложил подвезти их на машине фирмы.
Улица Наньцзин-Силу замерла. Автомобили стояли в плотной пробке. Родители Шейна притихли на заднем сиденье. Билл сидел рядом с водителем, разглядывая пешеходов и посетителей в окнах баров и ресторанов. Машина проползла еще несколько метров и…
Они сидели в баре «Лун», возле самого окна. Бекка и Сарфраз Кхан.
Билл почему-то сразу подумал о Холли. Наверное, его жена и доктор говорят о Холли и ее астме. А возможно, и не об астме. Или об астме и о других вещах. Билл этого не знал. Его жена и индиец сидели друг против друга, подавшись вперед. Казалось, доктор Кхан пытался ее в чем-то убедить. Бекка слушала. Жена Билла Холдена просто слушала.
Она права. Билл вдруг понял, что Бекка была права: выбор есть всегда и у каждого.
Билл понял не только это. Наверное, впервые в жизни он осознал, что во всех этих встречах на стороне, во всех этих поисках и разрывах нет никакой притягательной магии. Магия — это когда вы остаетесь вместе.
Они стояли на взлетной полосе пудунского аэропорта и смотрели, как рабочие грузят гроб в самолет.
Родители Шейна прижались друг к другу, держа большой зонт с эмблемой их отеля.
«Какая чудовищная нелепость, — думал Билл. — Родителям приходится хоронить своего взрослого сына. Как это страшно — пережить собственного ребенка. Нельзя, чтобы люди хоронили собственных детей. Как им теперь жить? Да и вообще, какая может быть жизнь, когда дети уходят из нее раньше родителей?»
Билл стоял рядом со стариками. С другой стороны погрузочного конвейера вытянулся в струнку представитель австралийского консульства. Видимо, кто-то из младших служащих. Парню было от силы лет двадцать пять, однако его присутствие превращало заурядную, в общем-то, погрузку в церемониальный акт.
Лента конвейера неторопливо везла гроб в чрево самолета. Спасибо рабочим, что не обставили гроб чемоданами пассажиров. Молодой человек из консульства стоял прямо, словно часовой, исполненный достоинства и уважения к погибшему соотечественнику и его родителям. Билл радовался присутствию служащего, но, когда гроб въехал внутрь самолета, он почти услышал у себя в голове насмешливый голос Шейна: «Ну и путешествие мне предстоит, дружище. Никогда еще не летал в компании чемоданов».
Видя, как гроб медленно скрывается в недрах багажного отсека, мать Шейна — крупная седая старуха — заметно содрогнулась. Биллу захотелось ее обнять, но он не посмел. Невысокий и щуплый отец Шейна держался стойко. Что ж, отцы всегда более скупо проявляют свои чувства.
Гроб скрылся внутри. Его погрузили последним, после чего плотно задраили дверь. Служащий консульства поспешно взглянул на часы. Мать Шейна вдруг порывисто обняла Билла, затем столь же резко отстранилась.
— Приезжайте к нам в Мельбурн, — сказала она. — Вместе с женой и дочуркой.
— Обязательно приедем, — пообещал Билл, зная, что вряд ли он когда-нибудь снова увидит родителей Шейна.
Возле ног старухи стояла потертая дорожная сумка. Билл видел ее сотни раз. Он помнил, с какой небрежностью Шейн забрасывал эту свою верную спутницу в багажник служебного лимузина. С ней он поднимался по трапам самолета, с ней летал в Макао. Сумка эта всегда стояла под его столом в офисе на случай, если придется срочно куда-то отправляться. Австралиец был легок на подъем.
Мать Шейна подняла сумку и протянула Биллу.
— Это нашли в машине, — пояснила она. — Там, в основном, все по его работе.
— Нам она не нужна, — добавил отец Шейна.
Сумка была полуоткрыта, словно кто-то в нее залезал и не нашел ничего интересного. Папки, прозрачный конверт с заказанным по Интернету, но так и не использованным авиабилетом. Ноутбук. Кое-что из одежды. Дорожный набор туалетных принадлежностей. И толстая книжка в мягкой обложке: «Взлет и падение Британской империи» Лоренса Джеймса.
— Я возьму, — сказал Билл.
Отец Шейна протянул ему руку, и Билл пожал ее. Невзирая на щуплость, старик был достаточно силен и предпочитал тот старомодный вид истинно мужского рукопожатия, когда нужно стиснуть чужие пальцы до хруста в костях. А может, горе настолько поглотило его, что он сделал это бессознательно.
— Ну как такое могло случиться? — спросил старик, и его голос впервые дрогнул. — Вот что я не могу понять!
Билл тоже не знал ответа. Сама смерть была ответом на этот вопрос.
— Шейн был одинок, — пробормотал Билл. — Я думаю, ваш сын был очень одинок.
И тут старика прорвало.
— Чушь! — выкрикнул он с такой яростью, что Билл невольно попятился назад. — О каком одиночестве вы говорите? Разве наш сын не был женат?
Билл сидел у постели и смотрел на спящую Холли, когда в замке заскрежетал ключ. Бекка вернулась. Холли спала беспокойно, то и дело сбрасывая одеяло, и Билл все время укрывал ее заново.
Он слышал, как жена тихо вошла в спальню дочери, но головы не повернул. Бекка подошла ближе, ее рука легла ему на плечо. Билл потянулся и откинул Холли волосы со лба.
— А где ама? — тихо спросила Бекка.
— Я ее отпустил, — столь же тихо ответил он.
— Но она могла хотя бы уложить Холли.
— Я тоже умею это делать, — по-прежнему не поворачиваясь к жене, сказал Билл.
Бекка обняла его за шею. Прижалась лицом к его щеке. Ее волосы щекотали Биллу ухо. Нос улавливал запах ее духов. Но кроме духов были и другие запахи. Волосы сохраняли запах вина и чужих сигарет.
— Мне очень жаль, Билл, — прошептала Бекка.
Билл не отвечал, хотя понимал, что нужно что-то говорить.
— Ты о чем? — наконец спросил он.
— О ком. О Шейне, — отозвалась она, удивленная его вопросом. — Я просто потрясена. А его родители… мне даже страшно представить, что сейчас переживают его родители.
Холли застонала во сне. Билл ласково погладил дочь по плечу.
— Увы, нам нечем их утешить, — вздохнул он.
Он повернулся, взглянул на стоящую рядом жену и вдруг подумал, какой была бы сейчас его жизнь, если бы Бекка от него ушла.
— Шейн вечно куда-то вляпывался. Я любил его, но что я мог поделать? При его образе жизни все к тому шло.
Бекка откинула волосы с лица и встряхнула головой.
— Нет, это Шанхай виноват. Этот город. Он выявляет в людях все самое дурное, — отрезала Бекка и вышла из спальни, оставив Билла смотреть на спящую Холли.
Он решил повидать Цзинь-Цзинь.
Билл отправился к ней, поскольку не знал, чем заполнить странную пустоту, возникшую внутри после гибели Шейна. Он чувствовал, что не может просто так расстаться с Цзинь-Цзинь. Их по-прежнему что-то связывало. Что-то вроде заклинания, которое невозможно разрушить.
Реальность опять нанесла удар по его фантазиям. Цзинь-Цзинь уехала. Куда — этого никто не знал. В квартире Билл застал ее подруг по «Райскому кварталу». Они готовили пирожки. Совсем как в тот далекий первый вечер.
Поначалу Билл решил, что его просто разыгрывают. Почему бы не поиздеваться над бывшим бойфрендом, который сейчас топтался в коридоре, как последний идиот, не решаясь уйти?
Кто-то из женщин взял его мокрый плащ. Ему дали полотенце, чтобы вытереть мокрые волосы. Предложили тарелку пирожков, от которых он отказался. Постепенно до Билла стало доходить: никто его не разыгрывает. Подруги Цзинь-Цзинь действительно не знали, куда она отправилась. Собрала вещи, позвонила Дженни Второй и оставила лаконичное голосовое сообщение: она уезжает, ключи лежат под ковриком, и, пока ее нет, подруги вольны использовать ее квартиру по своему усмотрению.
— Тут есть сосед, — сказал Билл, глядя в потолок. — Живет этажом выше. Вроде Цзинь-Цзинь с ним подружилась. Его зовут Брэд. Может, он знает?
Женщины переглянулись, и тогда Билл понял. Он догадался раньше, чем услышал торопливые слова Дженни Второй.
«Ну что я разеваю рот, как персонаж пошлого ситкома? Разве я не видел, к чему у них идет? И как я мог верить в постоянство ее сердца?»
— Вильям, они уехали вместе, — подтвердила его догадку Дженни Вторая и поморщилась, словно ей это тоже было неприятно.
Вот он и настал — момент, когда обратного пути нет. Поганый момент, но все к тому шло.
— Прости, мне очень неприятно тебе это говорить.
Билл кивнул и улыбнулся, словно и впрямь был идиотом из ситкома и целый день подряд узнавал только хорошие новости. Он сел между Энни и Сахарной, стараясь проглотить комок, застрявший у него в горле.
«Вот так все это и кончается. Она уходит с первым подвернувшимся парнем. В самом деле, чем не эпизод из ситкома?»
Биллу опять предложили пирожков. На этот раз он согласился. Ему не хотелось уходить отсюда, возвращаться домой, где придется скрывать свои чувства. Вкус пирожков, их запах и шипение масла на сковороде напомнили ему голос Цзинь-Цзинь и то, как гордилась она своей принадлежностью к Дунбэй-хо.
Ее подруги рассказывали Биллу о переменах в их жизни. После изгнания из «Райского квартала» Энни вновь промышляла в барах, но вскоре встретила другого американца и теперь собиралась с ним на Гавайи.
— Я там буду водить «мустанг» и заниматься серфингом, — с детской гордостью заявила Энни. — Потом посмотришь. Я выложу клипы на YouTube.
Престарелый бойфренд Дженни Второй умер и по завещанию оставил ей достаточно денег для открытия собственного дела. Сейчас она решала, что лучше: закусочная или интернет-кафе.
— Я стану частью «экономического чуда» нашей страны, — заявила Дженни Вторая.
Билл только сейчас заметил, что она без очков.
— Лазерная хирургия, — объяснила Дженни Вторая. — В торговом центре есть кабинет.
Интересно, что сказал бы доктор Кхан насчет лазерной коррекции зрения, которую делают в торговых центрах?
К Дженни Первой вдруг вернулся ее француз. Она вся преобразилась. Билл представил себе одинокого, хотя и женатого француза. Наверное, проснулся тот однажды в своем Париже и понял: женщина, которую он считал временной подружкой, пройденным этапом своей жизни, и есть его настоящая любовь. Значит, бывает и так.
Сахарная теперь работала в новом баре на Мао-Мин-Нань-Лу, и это ее ничуть не угнетало. Наверное, у нее одной не возникало мысли, что она найдет себе спонсора и будет жить на его деньги.
От нее Билл узнал, что порядки в барах начали меняться. Прежняя анархия шанхайских вечеров и ночей уходила в историю, и «вольные охотницы» теперь подпадали под контроль баров, в которых промышляли. Их ремесло становилось если не более уважаемым, то во всяком случае более управляемым.
— Меня тоже повысили, — похвасталась Сахарная.
Применительно к бару названия ее прежней и нынешней «должностей» звучали довольно странно: «работник службы поддержки» и «менеджер по взаимоотношению с гостями». Интересно, как у них теперь назывался вышибала? «Специалист по экстремальному улаживанию конфликтов»?
Что ж, каждая из них достигла своего хеппи-энда. Билл порадовался за этих женщин; он сейчас находился на той стадии, где в счастливый конец истории верилось с трудом. Но в Шанхае даже то, что ты выжил, уже считалось хеппи-эндом.
Ему надо было уходить. Все четверо проводили его до двери.
— Мы еще увидимся, — сказала Дженни Вторая.
Эти слова прозвучали, как фраза, старательно заученная на уроке иностранного языка.
— Да, — кивнул Билл.
Он поцеловал каждую женщину в щеку. Китаянки по очереди обняли его. Казалось, они искренне переживали, что его отношения с Цзинь-Цзинь кончились, и сочувствовали ему. Ему, который вскоре станет партнером фирмы «Баттерфилд, Хант и Вест»!
— Мы еще увидимся, девочки, — беззаботным тоном бросил им Билл.
Он ушел, зная, что у него больше нет причин появляться здесь. Теперь он может выбросить Цзинь-Цзинь из своего сердца и из своей жизни. Вполне очевидный конец, которого нужно было ожидать.
Новый мужчина. Разумеется. А как же иначе?
Неужели он настолько туп, что искренне верил, будто Цзинь-Цзинь занимает особое место в его жизни? Просто женщина на стороне, с которой у него были отношения. Были и кончились.
Да и могло ли все это завершиться иначе? Она встретила другого мужчину. Правильно. Чему тут удивляться? Думая об этом, Билл даже засмеялся. Но почему-то он с трудом осознавал обыденность случившегося. Новый мужчина? У Цзинь-Цзинь новый мужчина? Да, ведь у каждого из нас есть право выбора. И все же часть его по-прежнему считала это невероятным.
Новый мужчина, когда Цзинь-Цзинь клялась ему, Биллу, что у нее никогда не будет других мужчин, что ее любовь к нему продлится всю жизнь, до последнего вздоха? Все песни о любви состоят из этих глупейших фраз. Лживых фраз, которые женщины твердят тебе, а ты торопишься в них поверить. Только ты. Один-единственный на всю жизнь.
Песни. Вот откуда они набираются этих фраз. «Где бы ты ни был и что бы ни делал, всегда буду ждать я тебя». Сколько раз он слышал эти слова от Цзинь-Цзинь. Добросовестно заученные слова из старой сентиментальной песенки. Когда они вылетали из ее рта, Билл верил, что она произносит свои собственные слова. Он вообще верил ей, отчего его жизнь и зашла в тупик. Эти слова означали, что он не может, не имеет права расстаться с нею. Они означали гораздо больше: наступит такой день, когда они соединятся навсегда, поскольку узы, связывающие их, невозможно разорвать. Эти узы — как страховочный канат альпинистов… Но разорвать можно все, даже страховочный канат.
Билл шел под проливным дождем и не чувствовал его. Мокрое лицо, мокрый костюм, мокрые ботинки — ему было все равно. Подумаешь, какой-то дождь! Что ему этот дождь, если мысленно Билл видел Цзинь-Цзинь в объятиях ее нового любовника? Мысленная картина была гораздо реальнее дождя.
Он находился в одной комнате с ними. Он слышал ее слова, чувствовал ее запах. Он видел ее лицо, ноги, слышал вздохи и стоны. Он видел даже маленький шрам на ее левой груди. Ее длинные тонкие руки обнимали шею нового мужчины.
«Замечательно, — думал Билл. — Великолепно! Так и должно быть. Пусть теперь он, в случае чего, везет тебя в госпиталь. Пусть снимает тебе квартиру. Пусть выворачивает свою жизнь наизнанку и губит дорогих ему людей. Пусть слушает твои лживые речи. И пусть теперь у него сердце разрывается пополам».
Билл шагал, сам не зная куда. Дождь хлестал ему в глаза, мешая смотреть.
«Теперь ты принадлежишь ему. Теперь он может трахать тебя сутки напролет, потому что ты принадлежишь ему».
