19
И точно, там они и стояли.
Придурки. Психи. Идиоты.
Толпа влюбленных, молящихся на храм киностудии.
Совсем как те полуночники, что когда-то таскали меня с собой на боксерские матчи голливудского стадиона «Леджн» — поглядеть, как мимо промчится Кэри Грант, или Мэй Уэст, колыхаясь, проплывет сквозь толпу, словно гибкая змея из перьев, или Граучо Маркс неслышно прокрадется вместе с Джонни Вайсмюллером, таскавшим за собой Лупе Велес, как леопардовую шкуру.
Болваны (и я среди них) с огромными фотоальбомами, с перепачканными руками, держащими маленькие, неразборчиво подписанные карточки. Чудаки, которые со счастливыми лицами стояли под проливным дождем на премьере мюзикла «Дамы» или «Дорожка флирта», а между тем Депрессия все не кончалась, хотя Рузвельт сказал, что это не может длиться вечно и счастливые дни снова настанут.
Уроды, шакалы, бесноватые, фанатики, несчастные, пропащие.
Когда-то я был одним из них.
И вот они здесь, передо мной. Моя семья.
Среди них еще остались несколько лиц с тех времен, когда я сам скрывался в их тени.
Двадцать лет спустя — господи! — тут была Шарлотта со своей мамой! В 1930-м они похоронили Шарлоттиного отца и с тех пор прямо-таки прописались перед воротами шести киностудий и десяти ресторанов. И вот теперь, спустя целую жизнь, они стояли здесь: Ма, лет под восемьдесят, крепкая, прозаическая, как зонтик, и Шарлотта, под пятьдесят, как всегда, хрупкая, словно стебелек. Обе притворщицы. У обеих под бледными, как носорожья кость, улыбками скрывался стандартный набор мыслей.
В этом странном, увядшем букете могильных цветов я стал высматривать Кларенса. Ибо Кларенс был среди них самым одержимым: он таскал от студии к студии огромные двадцатифунтовые альбомы с фотографиями. В красной коже — для «Парамаунта», в черной — для «RKO», в зеленой — для «Уорнер бразерс».
Зимой и летом Кларенс был закутан в большое, не по размеру, пальто из верблюжьей шерсти с карманами, куда он рассовывал ручки, блокноты и миниатюрные фотокамеры. Он снимал пальто только в самые жаркие дни. И тогда становился похож на черепаху, вырванную из панциря и с испугом глядящую на жизнь вокруг.
Я перешел улицу и остановился перед толпой.
— Привет, Шарлотта, — сказал я. — Здорово, Ма.
В тихом шоке обе женщины уставились на меня.
— Это же я, — продолжал я. — Помните? Двадцать лет назад. Я стоял тут. Космос. Ракеты. Время?..
Шарлотта ахнула и невольно прикрыла рукой свои выпирающие зубы. Она наклонилась вперед, как будто вот-вот рухнет с поребрика.
— Ма, — вскричала она, — надо же… это… это же Псих!
— Псих! — Я тихонько засмеялся.
В глазах Мамы вспыхнул огонек.
— Надо же, господи! — Она тронула меня за локоть. — Бедняга! Что ты делаешь здесь? Все еще собираешь автографы?..
— Нет, — нехотя произнес я. — Я здесь работаю.
— Где?
Я мотнул головой через плечо.
— Там? — недоверчиво воскликнула Шарлотта.
— В отделе писем? — спросила Ма.
— Нет. — Щеки у меня запылали. — Можно сказать… в отделе текстов.
— Ты копировщик?
— О, ради бога, Ма. — Лицо Шарлотты вспыхнуло. — Он имеет в виду писательскую работу, верно? Сценарии?!
Последнее было верной догадкой. Все лица вокруг Шарлоты и Ма загорелись румянцем.
— Боже мой! — воскликнула мать Шарлотты. — Не может быть!
— Так и есть, — почти шепотом сказал я. — Я работаю над фильмом вместе с Фрицем Вонгом. «Цезарь и Христос».
Долгое, ошеломленное молчание. Ноги зашаркали. Рты приоткрылись.
— Мы не могли бы… — начал кто-то, — попросить у вас…
Но Шарлотта сама закончила фразу:
— Ваш автограф. Пожалуйста!
— Я…
Но все руки с карандашами и белыми карточками уже протянулись ко мне.
Я стыдливо взял Шарлоттину карточку и написал свою фамилию. Мать недоверчиво посмотрела на подпись, перевернутую вверх ногами.
— Напиши название фильма, над которым ты работаешь, — попросила Ма. — «Христос и Цезарь».
— А после своей фамилии напиши еще: «Псих», — подсказала Шарлотта.
Я написал: «Псих».
Чувствуя себя полнейшим кретином, я стоял в углублении водостока, а надо мной склонялись все эти головы, и все эти несчастные, пропащие чудаки, прищурившись, разглядывали подпись, чтобы угадать, кто я такой.
Чтобы как-то скрыть свое смущение, я спросил:
— А где Кларенс?
Шарлотта с матерью открыли от удивления рты.
— Ты и его помнишь?
— Как можно забыть Кларенса с его папками и пальто! — отозвался я, ставя росчерки.
— Он еще не звонил, — раздраженно сказала Ма.
— Не звонил? — Я в удивлении поднял глаза.
— Примерно в это время он звонит вон на тот таксофон напротив, спрашивает, что было, кто выходил и все в таком духе, — ответила Шарлотта. — Экономит время. Спать ложится поздно, так как по ночам обычно торчит у ресторанов.
— Я знаю.
Я поставил последний автограф, сгорая от непозволительного восторга. Я все еще не мог смотреть на своих новых поклонников, которые улыбались мне, словно я только что одним прыжком перемахнул через всю Галилею.
На другой стороне улицы в стеклянной будке зазвонил телефон.
— А вот и Кларенс! — сказала Ма.
— Простите… — Шарлотта направилась к телефону.
— Пожалуйста. — Я тронул ее за локоть. — Столько лет прошло. Сделаем ему сюрприз? — Я переводил взгляд с Шарлоты на Ма и снова на Шарлотту. — Согласны?
— Ну что ж, ладно, — проворчала Ма.
— Давай, — сказала Шарлотта.
Телефон все еще звонил. Я подбежал и снял трубку.
— Кларенс? — произнес я.
— Кто это?! — закричал он с внезапным недоверием.
Я попытался объяснить поподробнее, но в конце концов остановился на старом своем прозвище Псих.
Все это не возымело никакого действия на Кларенса.
— Где Шарлотта или Ма? Я болен.
«Болен, — подумал я, — или, как Рой, вдруг перепугался?»
— Кларенс, где ты живешь? — спросил я.
— Что?!
— Дай мне хотя бы твой телефон…
— Я никому не даю свой телефон! Меня ограбят! Мои фотографии. Мои сокровища!
— Кларенс! — умолял я. — Я был прошлой ночью в «Браун-дерби».
Молчание.
— Кларенс? — окликнул я. — Мне нужна твоя помощь, чтобы кое-кого опознать.
Клянусь, я слышал, как бьется его заячье сердечко на том конце провода. Слышал, как его глазки альбиноса дергаются в глазницах.
— Кларенс, — сказал я, — пожалуйста! Запиши мою фамилию и номера телефонов.
Я продиктовал.
— Позвони или напиши на студию. Я видел того человека, который чуть не ударил тебя вчера ночью. За что? Кто?..
Щелчок. Гудки. Кларенс, где бы он ни был, исчез. Я перешел через улицу, словно во сне.
— Кларенс не придет.
— Что ты имеешь в виду? — с упреком сказала Шарлотта. — Он всегда приходит!
— Что ты ему сказал?! — Мать Шарлотты повернулась ко мне своим левым, злым, глазом.
— Он болен.
«Болен, как Рой, — подумал я. — Болен, как я».
— Кто-нибудь знает, где он живет?
Все отрицательно покачали головой.
— Думаю, ты мог бы проследить за ним! — Шарлотта остановилась и засмеялась сама над собой. — То есть…
Кто-то сказал:
— Я видел его однажды в Бичвуде. Во дворе, среди одноэтажек…
— У него есть фамилия?
Нет. Как и у остальных — за все эти долгие годы. Никаких фамилий.
— Проклятье! — прошептал я.
— Кстати, а как… — Мать Шарлотты внимательно посмотрела на карточку, которую я подписал. — Как твоя кличка?
Я назвал ей по буквам.
— Будешь снимать фильмы, — фыркнула Ма, — подыщи-ка другое имя.
— Зовите меня просто Псих. И я пошел прочь.
— Пока, Шарлотта, пока, Ма.
— Пока, Псих, — ответили они.
