11
ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY
Время: 20.55, понедельник, 18 февраля
Статус: ограниченный
Настроение: опустошенное
Музыка: Johnny Nash, I Can See Clearly Now
Сегодня я снова получил письмо от Клэр. Она явно по мне скучает. А тот пост, который я выложил в День святого Валентина, вызвал у нее прямо-таки невероятную озабоченность моим душевным состоянием. Она настаивает, чтобы я как можно скорее вернулся к своей пастве, «обсудил с друзьями свои странные чувства и свое отчуждение» и «вспомнил о своих обязанностях». Тон послания Клэр, впрочем, вполне нейтрален, но я отчетливо чувствую ее неодобрение. Возможно, сейчас она как-то особенно восприимчива или же ей кажется, что мои истории провоцируют неадекватную реакцию таких типов, как Токсик и Кэп, чья предрасположенность к насилию явно не нуждается в дополнительной стимуляции.
«Тебе надо снова начать посещать наш семинар, — пишет Клэр. — Разговоры онлайн никогда не смогут заменить живое общение. Еще я бы хотела встретиться с тобой лично. И потом, я совсем не уверена, что эти посты так уж помогают тебе облегчить душу. По-моему, тебе стоит противиться подобным эксгибиционистским тенденциям и повернуться лицом к реальности…»
Delete! Сообщение удалено.
Отлично, ее больше нет.
Вот ведь в чем прелесть переписки по Интернету, Клэр. Вот почему я предпочитаю болтать с тобой и тебе подобными онлайн, а не у тебя дома, в твоей маленькой гостиной с милыми, безобидными гравюрами на стенах и запахом дешевой ароматической смеси. На этом нелепом семинаре графоманов ты главная, тогда как badguysrock принадлежит мне. Здесь я задаю вопросы, здесь я полностью контролирую ситуацию.
Нет уж, пожалуй, я лучше останусь в тишине и комфорте своей комнаты. Так мне легче преследовать собственные интересы, и, потом, онлайн я нравлюсь себе гораздо больше. И в своих постах я могу выразить значительно больше, чем устно. Ведь классическое образование я получил именно здесь, а не в распроклятой школе. Кроме того, отсюда я могу заползти и к тебе в душу, узнать твои мысли, разнюхать твои маленькие секреты и выставить на обозрение все твои маленькие слабости — точно так же, как ты сейчас пытаешься выяснить кое-что обо мне.
Расскажи мне… ну, допустим, как поживает Голубой Ангел? Не сомневаюсь, ты наверняка получила какую-то весточку от него. А как дела у Крисси? Она по-прежнему плохо себя чувствует? Это уж совсем никуда не годится! Разве тебе не кажется, Клэр, что надо бы в первую очередь побеседовать с ней, а не пытаться устроить мне перекрестный допрос на семинаре?
Снова пищит электронная почта. Новое послание от Клэр.
«Я действительно считаю, что нам в ближайшее время следует поговорить тет-а-тет. Знаю, ты находишь наши семинарские дискуссии не слишком для себя приятными, но, честное слово, я все сильнее беспокоюсь о тебе. Пожалуйста, сразу ответь мне и подтверди свое согласие на личную встречу!»
Delete! Сообщение удалено.
Упс — и готово!
Эх, если бы стереть саму Клэр было так же легко!
Однако в настоящее время у меня хватает других забот, и не последняя из них — наши отношения с Альбертиной. Нет, на прощение я даже не надеюсь. Для этого мы оба слишком далеко зашли. Однако ее молчание начинает меня тревожить, и я с трудом сдерживаю желание сегодня же к ней заехать. Впрочем, вряд ли это разумно. Уж больно много там потенциальных свидетелей. Я и так подозреваю, что за нами вовсю наблюдают. И достаточно этим наблюдателям шепнуть моей матери словечко, как весь мой карточный домик тут же рухнет.
А потому примерно за полчаса до закрытия «Зебры» я опять иду туда. Мое мазохистское «я» слишком часто, пожалуй, приводит меня в это кафе, в этот маленький безопасный мирок, где ваш покорный слуга явно чужой. Мимоходом я заметил — к своему неудовольствию, — что Терри уселась у самой двери и, стоило мне появиться, тут же с надеждой вскинула на меня глаза. Естественно, я старательно проигнорировал ее призывный взгляд. Довольно с меня благоразумия. Терри, как и ее тетка, обожает следить за всеми; при всей своей скромности и неуверенности она отъявленная сплетница; она принадлежит к тому типу людей, которые непременно остановятся у автомобильной аварии, но не для оказания конкретной помощи, а чтобы поучаствовать в коллективном несчастье.
Саксофонист в роскошных дредах, сидевший рядом со мной с кофейником, полным кофе, лишь мельком на меня посмотрел, словно давая понять, что таких, как я, презирает и в упор не замечает. Возможно, это Бетан соответствующим образом упомянула обо мне в разговоре с ним. Время от времени она строит подобные козни в тщетных попытках доказать самой себе, что теперь она ненавидит меня. Змей ползучий — так, кажется, она меня называет? Вообще-то я надеялся, что воображение у нее побогаче.
Устроившись на своем обычном месте, я заказал «Эрл грей» без лимона и без молока. Чай она принесла на расписанном цветами подносе и даже немного задержалась у моего столика — я тут же насторожился и подумал: у нее явно что-то на уме. И вдруг она, словно решившись, села напротив, посмотрела мне прямо в глаза и спросила:
— Ну и какого черта тебе от меня надо?
Я спокойно налил себе чаю. Вкусного, душистого. Потом ответил:
— Понятия не имею, о чем ты.
— Зачем ты постоянно тут околачиваешься? И с какой стати публикуешь эти дурацкие истории? Только людей с толку сбиваешь…
— Я? Сбиваю с толку людей? — Я делано рассмеялся. — Извини, но после того, как всплыли подробности завещания доктора Пикока, каждый твой шаг воспринимается как очередная новость. И я тут совершенно ни при чем, Альбертина.
— Не называй меня так.
— Ты же сама выбрала этот ник, — возразил я.
— Тебе все равно не понять, — заметила она, пожав плечами.
Вот тут-то ты ошибаешься, Альбертина. Я очень даже хорошо тебя понимаю. Отлично понимаю твое заветное желание — стать кем-то другим, в очередной раз сменить обличье. До некоторой степени я и сам поступил так же…
— Мне не нужны его деньги, — заявила она. — Я хочу одного: чтобы меня наконец оставили в покое.
Я усмехнулся.
— И ты надеешься, что тогда разом решатся все проблемы?
— Это ведь ты убедил доктора Пикока так поступить, верно? — Теперь глаза ее потемнели от гнева. — Работая у него, ты вполне мог это сделать. Он был старый, внушаемый. Ничего не стоило уговорить его на что угодно.
— Послушай, Бетан, если бы я и вздумал его уговаривать, то в первую очередь позаботился бы о собственной пользе, тебе не кажется? — Я позволил этой мысли немного укорениться в ее мозгах и продолжил: — Бедный, милый старина Пикок! После стольких лет он все пытался что-то исправить. Еще надеялся, что способен оживлять мертвых. Ведь после смерти Патрика только ты и осталась. Найджел был бы на седьмом небе…
Она выразительно на меня посмотрела.
— Только не начинай снова. Заруби себе на носу: Найджелу было на это наплевать.
— Ой, не надо, — усмехнулся я. — Любовь, может, и слепа, но ты полная дура, если решила, что такому, как Найджел, не было дела до того, что его подружка вот-вот унаследует целое состояние…
— Так это ты сообщил ему о завещании доктора?
— Кто его знает? Может, случайно и обмолвился.
— Когда?
Голос у нее стал тонким, как бумажный лист.
— Года полтора назад. Или даже больше.
После долгой паузы она злобно прошипела:
— Ах ты, мерзавец. Ты что же, пытаешься заставить меня поверить, что он с самого начала все подстроил?
— Мне без разницы, во что ты веришь, — ответил я. — Однако я вполне могу предположить, что Найджел вел себя по отношению к тебе покровительственно. Ему, например, не нравилось, что ты живешь одна. О браке он, правда, пока не заикался, но если б эта тема поднялась, ты бы наверняка сказала «да». Ну что, я все правильно излагаю?
Бетан смотрела на меня в упор, и глаза у нее были цвета убийства.
— Ты пойми, это же совершенно бессмысленно, — наконец отозвалась она. — Тебе никогда не удастся заставить меня поверить твоим словам. Найджелу деньги были безразличны.
— Правда? Как романтично! Однако, судя по тем кредитным картам, на которые я наткнулся, когда разгребал мусор в его жилище, к моменту гибели он был в жутких долгах. На общую сумму около десяти тысяч фунтов — наверное, в такой ситуации нелегко сводить концы с концами. И вполне возможно, он просто потерял терпение. Или даже пришел в отчаяние. А доктор Пикок был стар и болен, но смертельной его болезнь назвать было нельзя. Он запросто мог бы прожить еще лет десять…
Теперь Бетан побледнела как смерть, но упрямо настаивала на своем.
— Найджел не убивал доктора Пикока! Скорее ты сам это сделал. А Найджел на такое никогда бы не пошел…
Голос у нее дрожал, и мне, если честно, очень неприятно было так ее мучить, однако ей пора было обо всем узнать. И все понять.
— Почему ты так уверена, Бетан? Почему он не пошел бы на это? Он ведь уже совершал подобное.
Она покачала головой.
— Нет. Тогда все было иначе.
— Это он тебе сказал?
— Конечно же, все было иначе!
Я усмехнулся. А она вдруг вскочила так резко, что стул с грохотом отлетел в сторону, и выкрикнула:
— Да какое, бога ради, это теперь имеет значение? Все произошло так давно! И мне совершенно непонятно, зачем ты постоянно копаешься в прошлом и вытаскиваешь наружу всякие подробности! Найджел мертв! Все кончено! Неужели ты не можешь просто взять и оставить меня в покое?
А я вдруг подумал: до чего странно трогательным кажется ее отчаяние. И до чего сейчас прекрасно ее бледное лицо. Пирсинг с маленьким изумрудом, торчавший у нее в брови, подмигивал мне, точно третий глаз. И вдруг мне больше всего на свете захотелось, чтобы она просто обняла меня, просто утешила, просто произнесла те лживые слова, которые каждый втайне надеется услышать.
Но я был обязан завершить начатое. Я был вынужден продолжить, исполнить свой долг перед ней.
— Ничто никогда не кончается, Бетан, — заметил я. — От убийства никуда не уйдешь. Особенно если убил своего родственника… И кстати, вспомни: Бенджамину ведь было всего шестнадцать…
Она глянула на меня с ненавистью, и теперь я впервые почти поверил, что она действительно способна сделать то, в результате чего два сына Глории Уинтер оказались навсегда стерты из жизни.
— Найджел был прав, — наконец произнесла она. — Ты изрядная сволочь, Брендан.
— Обижаешь, Альбертина.
Она лишь пожала плечами.
— Ты несправедлива, — добавил я. — Это ведь Найджел убил Бенджамина. И мне еще повезло, что и я заодно не попался ему под руку. Если бы все повернулось иначе, на месте Бена мог бы оказаться я.