В четверг 10 октября в семь тридцать утра Гарольд Нотон вышел из своего дома в Бакхерст-Хилл, прошел четверть мили до вокзала и где-то в семь сорок пять сел на поезд Центральной линии метро, который доставил его прямиком до Чансери-лейн. Этот путь он проделывал последние сорок лет. Его родители жили в Бакхерст-Хилле, и в его детстве это место носило неповторимое очарование маленького городка. Теперь, хотя Бакхерст-Хилл превратился в один из спальных районов столицы, он по-прежнему хранил в зеленых улицах и домах, похожих на коттеджи, что-то от сельского покоя. Но они с Маргарет начинали свою семейную жизнь в одном из немногих тогда многоквартирных домов. Гарольд женился на девушке из Эссекса, из лесного района Эпинг-Форест, близ Южного пирса, откуда она любовалась морем, вдыхая его соленый запах. Девушка лишь изредка ездила по Центральной линии до Ливерпуль-стрит и дальше, в полные очарования и опасности места Лондона. Отец Гарольда умер в течение года после ухода на пенсию, а спустя три года умерла и мать, оставив сыну маленький дом, где в свое время его взрастили в клаустрофобном, чрезмерно защищенном мирке единственного ребенка. Дела Гарольда шли хорошо, а так как детям, Стивену и Салли, требовалось собственное пространство, Маргарет же хотелось сад побольше, то фамильный дом продали, а деньги пошли на первый взнос за современный особняк из двух квартир, на который положила глаз Маргарет. Сад был большой, а через несколько лет еще увеличился: нуждавшийся в деньгах пожилой сосед, которому земля была не нужна, с радостью продал им свой участок.

Маргарет полностью посвятила свою жизнь этому дому, воспитанию детей, уходу за садом и оранжереей, приходской церкви и шитью лоскутных одеял. Работать она никогда не стремилась, а Гарольд слишком ценил домашний комфорт, чтобы настаивать на этом. Когда в трудные времена доход мужа уменьшился, Маргарет неуверенно сказала, что могла бы вспомнить свои секретарские навыки, однако муж воспротивился: «Как-нибудь справимся. Ты нужна дома детям».

И они справились. Но сегодня, когда поезд после минутного пребывания в ярком свете Стрэтфорд-стейшн с грохотом ворвался в темный тоннель, Гарольд, сидя в вагоне с не раскрытой «Дейли телеграф», размышлял, справится ли он на этот раз. В конце месяца, после собрания членов «Чемберс», он будет знать, продлят ли ему контракт на три года или на год с возможным продлением. И что делать, если ответ будет отрицательный. В течение почти сорока лет коллегия была смыслом его жизни. Он отдавал ей (больше по собственному почину, чем по необходимости) все свое время, энергию и усердие. У него не было хобби, да на это и не хватало времени – свободными оставались только уикенды, когда он мог выспаться, посмотреть телевизор, свозить на прогулку Маргарет, подрезать траву перед домом и помочь с тяжелыми работами по саду. И какое у него могло быть хобби? Можно было чем-то помочь в приходе, но Маргарет уже состояла в приходском совете, была одной из дежурных по украшению и уборке церкви и частично занятым секретарем женского общества «Встречи по средам». Ему претила мысль идти просителем к викарию со словами: «Пожалуйста, найдите мне работу. Я старею. И ничего не могу вам предложить. Дайте мне возможность почувствовать себя снова полезным».

В их жизни всегда существовали два мира – его и Маргарет. Его мир – так она думала или решила так думать – был мужской анклав, где Гарольд после главы «Чемберс» был самым важным человеком. Этот мир ничего не требовал от Маргарет, даже ее интереса к нему. Она никогда не роптала, хотя работа много требовала от мужа – раннего подъема, позднего прихода домой. Если приходилось задерживаться, Гарольд никогда не забывал позвонить домой, а Маргарет до минуты высчитывала время, когда надо подогреть тарелку, вынуть из духовки мясо, включить горелку под овощами, чтобы к приходу мужа все было так, как он любит. Его работа была важным делом, и с ней нужно считаться: ведь муж приносил деньги, без которых ее мир рухнул бы.

Но какое место в этом мире занимает он? Их единственный общий интерес – воспитание детей, но и тут основная ответственность лежит на Маргарет. Когда он возвращался домой, Салли и Стивен уже лежали в постели. Это Маргарет кормила их ужином, читала на ночь, а когда они стали ходить в школу, слушала рассказы об их маленьких победах и поражениях. Когда они нуждались в отце – если только действительно нуждались, – его не было рядом. Они и сейчас доставляли волнения – дети всегда их доставляют. Стивен только что получил аттестат, дающий возможность поступить в Редингский университет, и они волновались, продержится ли он там первый год. Старшая Салли получила профессию физиотерапевта и работала в больнице Халла. Она редко приезжала домой, но звонила матери не меньше двух раз в неделю. Мечтавшая о внуках Маргарет беспокоилась, что в жизни Салли нет мужчины, а если есть, то, возможно, такой, какого и родителям представить совестно. Когда дети находились дома, Гарольд прекрасно с ними ладил. У него всегда хорошо складывались отношения с незнакомцами.

Его отец, ежедневно совершавший в свое время тот же маршрут, что и Гарольд, выходил на станции Ливерпуль-стрит и добирался оттуда до Мидл-Темпл-лейн на автобусе, идущем по Флит-стрит. Гарольд же проезжал еще три остановки и шел по Чансери-лейн. Ему нравилось ощущать утреннюю свежесть Сити, первое пробуждение городской жизни – словно великан, проснувшись, расправлял затекшие члены, нравилось вдыхать ароматный запах кофе, доносившийся из закусочных, открытых для рано встающего рабочего люда и тех, кто отстоял ночные смены. Знакомые фасады магазинов и общественных зданий на Чансери-лейн были для него старыми знакомыми: лондонский «Серебряный мир», «Эд энд Равенскрофт, изготовление париков и пошив одежды», с королевским гербом на дверях и церемониальным – алым с горностаем – одеянием знати в витрине, внушительный Государственный архив, проходя мимо которого Гарольд каждый раз вспоминал, что там хранится Великая хартия вольностей, и офисы Общества юристов с железной оградой и позолоченными львиными мордами.

Обычно он пересекал Флит-стрит и выходил на Мидл-Темпл-лейн через ворота Рена, никогда не проходя под ними, чтобы не поднять глаза на знак невинного агнца. Мгновенный взгляд на древний символ был его единственным суеверием. Иногда Гарольд думал, что это доступная ему молитва. Но последние месяцы вход с Флит-стрит был закрыт на реконструкцию, и Гарольду приходилось сворачивать на узкую улочку напротив правительственных судов рядом с Трактиром Георга и входить внутрь через небольшую черную дверцу в воротах.

Этим утром, дойдя до улочки, он почувствовал, что не готов начать рабочий день, и, почти здесь не задержавшись, пошел по направлению к Трафальгарской площади. Ему требовалось время подумать и еще физически отдохнуть от дороги, в которой его одолевала болезненная смесь беспокойства, надежды, вины и не-осознанных страхов. Если поступит предложение остаться, следует ли его принять? Не будет ли согласие трус-ливым бегством от неизбежного? И чего на самом деле хочет Маргарет? Она сказала: «Не знаю, как они в «Чемберс» справятся без тебя, но выбирай сам: мы уложимся в твою пенсию, а тебе пора пожить для себя». Что это значит? Он любил жену, всегда любил, хотя теперь трудно поверить, что они те самые люди, которые в первые дни супружества мечтали только о том времени, когда смогут остаться наедине и любить друг друга. Теперь даже занятие любовью превратилось в привычку – удобную, надежную и спокойную, как семейный ужин. Они женаты тридцать два года. Неужели он все-таки мало ее знает? Неужели думает, что жизнь дома с Маргарет будет невыносимой? Услышанный обрывок беседы прихожанок после последней воскресной службы упал камнем на его сердце: «Я сказала Джорджу: займись чем-нибудь. Я не хочу, чтобы ты весь день вертелся у меня под ногами».

Однако Маргарет права: они проживут на его пенсию. Не слукавил ли он, сказав мистеру Лэнгтону, что скорее всего это им не удастся. Раньше он никогда не лгал мистеру Лэнгтону. В коллегию они пришли в одно время: мистер Лэнгтон – как новоиспеченный барристер, а он – как ассистент отца. Вместе и состарились. Гарольд не мог представить «Чемберс» без мистера Лэнгтона. Но с тем что-то случилось. В последние месяцы из главы «Чемберс», казалось, ушла сила, уверенность, даже авторитет. Да и выглядел он неважно. Что-то его беспокоило. Может, скрывает смертельную болезнь? Или решил уйти на пенсию, и теперь его мучают те же проблемы, связанные с неясным и бесполезным будущим? И кто тогда сменит его? Если это будет мисс Олдридж, захочет ли он остаться? Впрочем, это ему ясно. Если главой «Чемберс» станет мисс Олдридж, он этого не захочет. И ей он не нужен. У Гарольда не было сомнений: она проголосует против него. Личных претензий к нему у нее не было. Да и он, несмотря на некоторый страх перед мисс Олдридж, внушаемый быстрым, властным голосом, требовавшим немедленного реагирования, нельзя сказать, что не любил ее, хотя и не хотел бы служить под ее началом. Но она и не станет главой коллегии, это нелепая мысль. В «Чемберс» только четыре адвоката-криминалиста, и большинство предпочтет иметь во главе коллегии адвоката по гражданским делам. Самый очевидный кандидат мистер Лод; в конце концов, два патриарха уже давно делят нагрузку в «Чемберс». Но если главой станет мистер Лод, сможет ли он противостоять мисс Олдридж? После ухода мистера Лэнгтона мисс Олдридж станет настойчивее проводить свою линию – потребует назначения офисного менеджера, внедрения новых методов руководства, новых технологий. Найдется ли ему место в этом современном мире, где системы важнее людей?

Гарольд бродил уже с полчаса, с трудом припоминая пройденный путь, помнил только, как ходил взад-вперед по Эмбанкмент, потом мимо Темплов и – по не оставшейся в памяти улице – на север по направлению к театру «Олдвич» и далее по Стрэнду к правительственным судам. Пришло время начать рабочий день. Но за это время он наконец принял решение. Если ему предложат, он останется еще на год, но не больше, и за этот год ему нужно придумать, что делать с оставшейся жизнью.

Полет-Корт был еще безлюдный. Только на первом этаже светились окна нескольких примыкавших друг к другу кабинетов, где уже работали такие же, как и он, педантичные клерки. Воздух здесь был более влажный, чем на Стрэнде, словно внутренний дворик все еще хранил сырость октябрьской ночи. Вокруг огромного ствола конского каштана беспорядочно скопились первые опавшие листья. Гарольд достал связку ключей, нащупал ключ от бэнхемского замка, а за ним ключ поменьше, которым стал открывать дверь. Взревела сигнализация. Гарольд не торопился и делал свое дело, зная точно до одной секунды, сколько времени потребуется, чтобы зажечь свет в приемной и отключить самым маленьким ключом сигнализацию на пульте управления. Рядом с пультом висела деревянная доска с именами членов коллегии на передвижных вставках, показывающая, кто из них находится в «Чемберс». Сейчас в здании не было никого. Адвокаты не всегда тщательно соблюдали правила обращения с доской, но в идеале последний, покидающий здание, должен был убрать свое имя и включить сигнализацию. Миссис Карпентер и миссис Уотсон, уборщицы, приходившие в «Чемберс» в половине девятого, обычно были последними, кто отсюда уходил. Обе добросовестно следили, чтобы к моменту их ухода из здания в десять часов сигнализация была включена.

Гарольд критическим оком осмотрел приемную, которая также была и комнатой ожидания. Компьютер Валерии Колдуэл стоял точно посредине ее стола. Двухместный диванчик, два кресла и два стула стояли на своих местах, журналы были аккуратно разложены на тщательно отполированном столике из красного дерева. Все было так, как он и ожидал, кроме одного: казалось, ни миссис Карпентер, ни миссис Уотсон не пылесосили ковер. Офисный пылесос, купленный шесть месяцев назад, обладал не только большой мощностью, но издавал еще страшный шум и оставлял на ковре предательские полоски. Сейчас их там не было. Возможно, одна из уборщиц выровняла ковер щеткой. Контроль за работой уборщиц не входил в обязанности Гарольда, впрочем, за женщинами из великолепного агентства мисс Элкингтон контроль и не требовался, но он любил за всем приглядывать. Приемная была визитной карточкой «Чемберс», первое впечатление всегда имело значение.

Затем он мельком оглядел библиотеку и конференц-зал, располагавшийся справа от входной двери. Там тоже все было в порядке. Комната чем-то напоминала обстановку клуба джентльменов, но без той уютной и интимной атмосферы. Тем не менее и здесь были свои достоинства. Справа и слева от мраморного камина за стеклами книжных шкафов восемнадцатого века мерцали кожаные корешки книг, каждый шкаф был увенчан мраморным бюстом: слева стоял Чарльз Диккенс, справа – Генри Филдинг, оба в свое время – члены почтенного общества Мидл-Темпл. В незастекленных шкафах напротив двери находилась рабочая библиотека, включавшая сборники судебных решений, законодательные акты парламента, «Свод законов Холсбери» и книги по разным вопросам уголовного и гражданского права. На нижних полках стояли переплетенные в красную кожу сборники «Панча» с 1880 по 1930 г. – прощальный дар при уходе на пенсию члена «Чемберс», жена которого при переселении в небольшой домик потребовала расстаться с журналом.

Четыре кожаных кресла были расставлены в разных местах комнаты без учета возможного желания членов коллегии общаться друг с другом. Основную часть пространства занимал прямоугольный дубовый стол, потемневший от старости, вокруг стояли десять стульев, составляющих с ним комплект. Собрания «Чемберс» проводились здесь редко: мистер Лэнгтон предпочитал устраивать их в своем кабинете, а если стульев не хватало, коллеги приносили свои и усаживались кругом в неофициальной обстановке. Но возникавшие время от времени предложения предоставить комнату новому члену коллегии в интересах эффективного использования помещения всегда отвергались. Стол, принадлежавший некогда Джону Дикинсону, был гордостью «Чемберс» и не помещался больше ни в одной комнате.

Из приемной в комнату клерков вели двойные двери, но они редко использовались – обычно входили из холла. Войдя, Гарольд услышал сигнал факса, передававшего вчерашние судебные решения. Он подошел, чтобы их прочитать, потом снял пальто и повесил его на деревянных плечиках со своим именем на крючок за дверью. В этом тесном, заставленном разными вещами, однако упорядоченном, пространстве было его святилище, его царство, мотор и самый центр «Чемберс». Как и во всех подобных комнатах, где работали клерки, здесь трудно было повернуться. Здесь находился его стол и еще два стола младших клерков, на каждом стоял текстовый процессор. Был здесь и компьютер, к которому он наконец привык, хотя по-прежнему тосковал по ежедневным утренним походам в Дом правосудия, разговорам с чиновником, осуществлявшим рассылку. Здесь же на стене висела написанная его аккуратным почерком карта присутствия всех членов коллегии, работавших в Полет-Корт. А в большом шкафу у стены были сложены свернутые тру-бочкой резюме – красные ленты у защитников и белые – у обвинителей. Саму комнату, ее запах, организованный хаос, стул, на котором сидел отец, стол, за которым он работал, Гарольд знал лучше, чем собственную спальню.

Зазвонил телефон. Так рано обычно ему не звонили. В трубке послышался незнакомый женский голос – возбужденный, на грани истерики.

– Говорит миссис Бакли, экономка мисс Олдридж. Рада, что застала вас. Я звонила и раньше. Хозяйка всегда говорила, что контора открывается в восемь тридцать.

– Мы не открываемся в восемь тридцать, но обычно я действительно прихожу к этому времени, – сказал он извиняющимся тоном. – Могу я чем-то помочь?

– Это касается мисс Олдридж. Скажите, она там?

– Пока в «Чемберс» никого нет. А что, мисс Олдридж сказала, что придет на работу рано?

– Вы не понимаете. – Голос женщины срывался на истерику. – Вчера вечером она не вернулась домой, вот почему я волнуюсь.

– Возможно, она осталась у подруги, – предположил Гарольд.

– Нет, она предупредила бы меня. В десять тридцать я закончила дела и поднялась в свою комнату. Мисс Олдридж не собиралась отсутствовать всю ночь. Я прислушивалась, не идет ли она, но хозяйка всегда входит тихо, и иногда я ее не слышу. В семь тридцать я принесла ей чай и увидела, что постель не разобрана.

– Полагаю, серьезно тревожиться пока рано, – сказал Гарольд. – Не думаю, что она в здании. Когда я пришел, окна не светились, но я все-таки пойду и взгляну. Подождите, пожалуйста, у телефона.

Он поднялся к кабинету мисс Олдридж на втором этаже. Массивная внешняя дверь из дуба была закрыта. В этом не было ничего удивительного: адвокаты, оставлявшие на столах важные бумаги, иногда запирали двери. Но чаще запирали только внутреннюю дверь, а внешнюю, дубовую, оставляли открытой.

Гарольд вернулся к себе и поднял трубку:

– Миссис Бакли? Не думаю, что она в кабинете, но все же пойду отопру дверь. Я надолго не задержусь.

У Гарольда были запасные ключи от всех комнат, он их ревниво оберегал, надел на каждый брелок и хранил в нижнем ящике стола. Ключ от комнаты мисс Олдридж тоже был тут. Он открывал обе двери. Гарольд снова поднялся по лестнице, ощущая на этот раз некоторую тревогу и ругая себя за это. Член «Чемберс» может провести ночь вне дома. Это ее личное дело. Может быть, в этот момент она как раз вставляет ключ в замок.

Гарольд открыл дубовую дверь и начал возиться с внутренней. Отпирая ее, он уже понял: что-то в кабинете не так. К воздуху примешивался слабый, непривычный и все же страшно знакомый запах. Он поднес руку к выключателю – вспыхнули четыре настенные лампы.

То, что он увидел, было настолько чудовищно, что Гарольд застыл на месте, не веря своим глазам. Это не могло быть правдой. В течение нескольких секунд полного ступора он не был в состоянии даже испытывать страх. Но потом до него дошел истинный смысл происходящего. Сердце его пробудилось к жизни и застучало с силой, которая сотрясала все тело. Он услышал слабый, жалобный стон и понял, что этот странный, невнятный звук издал сам.

Медленно, словно влекомый неумолимой силой, Гарольд двинулся вперед. Женщина в расслабленной позе сидела за столом в крутящемся кресле. Стол стоял слева от двери перед двумя высокими окнами. Голова женщины упала на грудь, руки безвольно свисали с резных ручек кресла. Гарольд не видел ее лица, но и так знал, что она мертва.

Локоны судейского парика из жесткого конского волоса слиплись от красно-коричневой крови. Приблизившись к женщине, Гарольд коснулся тыльной стороной руки ее шеи. Та была ледяная. Даже мертвая плоть не может быть такой холодной, пронеслось у него в мозгу. От легкого прикосновения капля крови упала с парика. Оцепенев от страха, Гарольд смотрел, как она медленно катится по застывшей щеке и дрожа замирает на подбородке. Гарольд тихо застонал. Боже, подумал он, она ведь застыла, совсем застыла, а кровь по-прежнему капает! Инстинктивно, желая устоять на ногах, Гарольд ухватился за стул, тот, к его ужасу, неожиданно повернулся, и теперь женщина, ноги которой проехали по ковру, сидела лицом к двери. Тяжело дыша, он в ужасе отпрянул от стула, неосознанно взглянув на свои руки, словно боясь, что они запачканы кровью. Затем все же подался вперед и, слегка склонившись, постарался рассмотреть ее лицо. Лоб, щеки и один глаз были залиты кровью. Только правый глаз остался незапачканным. Мертвый, невидящий взгляд был устремлен куда-то вдаль и, как показалось Гарольду, таил в себе зловещую угрозу.

Словно загипнотизированный, он медленно попятился к двери, не помня, как выбрался наружу. Трясущимися руками он закрыл за собой и запер обе двери – тихо и с предельной осторожностью, как будто одно неловкое движение могло потревожить страшное существо, расположившееся внутри. Потом положил ключ в карман и пошел к лестнице. Его била дрожь, и не было уверенности, что удастся устоять на ногах. Пошатываясь, он с трудом спустился вниз. Однако голова была на удивление ясная. Взяв трубку, Гарольд уже знал, что надо делать. В пересохшем горле язык еле ворочался. Слова приходили легко, но звуки были неотчетливыми.

– Она здесь, но беспокоить ее нельзя. А так все в порядке, – сказал он и поспешил положить трубку, чтобы экономка не успела ничего сказать или задать вопрос. Открыть правду он не мог – тогда весь Лондон мигом все узнает. Всему свое время. Прежде всего надо позвонить в полицию.

Гарольд потянулся было снова к телефонной трубке, но тут его охватило сомнение. Он живо представил, как полицейские автомобили с ревом подкатывают к Мидл-Темпл-лейн, мужчины громко перекрикиваются, а пришедшие на работу члены «Чемберс» видят, что внутренний дворик оцеплен. Нет, раньше нужно позвонить главе коллегии. Мужской голос ответил ему, что мистер Лэнгтон пятнадцать минут назад отправился в «Чемберс».

Тяжелый груз упал с его плеч. До прихода руководителя оставалось около двадцати минут. Но ужасные новости станут для того шоком. Ему потребуется помощь, какая-то поддержка. Тут нужен мистер Лод. Гарольд позвонил в квартиру на Шэд-Темз и услышал в трубке знакомый голос.

– Это Гарри Нотон, сэр, из «Чемберс». Я только что звонил мистеру Лэнгтону. Не могли бы вы срочно прийти сюда? Мисс Олдридж мертвая в своем кабинете. Смерть неестественная, сэр. Боюсь, ее убили. – Гарольд с удивлением отметил, что его голос звучит уверенно и твердо. В трубке молчали. Некоторое время Гарольд не знал, понял его мистер Лод, или он от шока утратил голос, а может, просто не слышал. Тогда он неуверенно заговорил снова: Мистер Лод, говорит Гарри Нотон…

– Да, слышу. Понял тебя, Гарри. Скажи мистеру Лэнгтону, когда он придет, что я немедленно выхожу.

Гарольд звонил из приемной, но теперь вышел в холл и прислушался. Послышались шаги, однако походка была тяжелее, чем у мистера Лэнгтона. Дверь открылась, и вошел младший клерк Терри Гледхил, держа, как всегда, в руках раздувшийся портфель с сандвичами, термосом и компьютерными журналами. Он пристально всмотрелся в лицо Гарольда.

– Что случилось? С вами все в порядке, мистер Нотон? Вы плохо выглядите.

– Несчастье с мисс Олдридж. Она мертвая в своей комнате. Я обнаружил ее сегодня утром.

– Мертвая? Вы уверены?

Терри двинулся к лестнице, но Гарольд инстинктивно встал у него на пути.

– Конечно, уверен. Она уже окоченела. Подниматься наверх нет смысла – я запер дверь. – Помолчав, он добавил: – Видите ли, Терри… она умерла не своей смертью.

– Боже! Вы хотите сказать, что ее убили? Что случилось? Откуда вы знаете?

– Там кровь. Много крови. И, Терри, она холодная. Как лед. А кровь капает.

– Так она точно мертвая?

– Ну конечно. Говорю, она уже окоченела.

– Вы звонили в полицию?

– Еще нет. Жду мистера Лэнгтона.

– А что он может? В случае убийства звонят в полицию, что и надо сделать. Нет смысла ждать, когда придут все сотрудники. Они тут натопчут, уничтожат улики. Надо вызывать полицию – и чем скорее, тем лучше. Если не позвонить сразу, это покажется странным. И еще надо сообщить охране.

Эти слова прозвучали неприятным эхом опасений самого Гарольда. Однако в собственном голосе он услышал упрямые нотки, оправдывающие его поведение. В конце концов, он старший клерк и не обязан отчитываться перед подчиненными.

– Мистер Лэнгтон – глава «Чемберс», – сказал он. – Его право узнать обо всем первым, и он уже едет сюда. Я позвонил ему и мистеру Лоду. Тот тоже спешит. Мисс Олдридж уже никто не поможет. А вам, Терри, лучше идти на рабочее место и приниматься за дела. Нет смысла терять время. Если мы понадобимся полиции, нас вызовут.

– Скорее соберут здесь и станут допрашивать. А что, если я приготовлю вам чашку чая? Вид у вас не блестящий. Подумать только! Убийство! И где? В «Чемберс».

Он положил руку на перила и посмотрел вверх с каким-то восторженным изумлением.

– Да, приготовьте, пожалуйста. Мистеру Лэнгтону, когда он придет, чай не помешает. Хотя пусть лучше он будет свежий.

Никто из них не услышал звук приближавшихся шагов. Дверь открылась, и Валерия Колдуэл, секретарь коллегии, вошла и замерла при входе. Ее глаза перебегали с лица Гарольда на лицо Терри, в них был вопрос. Все молчали. Гарольду показалось, что время остановилось. Терри с рукой на перилах и с выражением ужаса на лице был похож на нашкодившего школьника. С пугающей уверенностью Гарольд понимал, что слова тут не нужны. Кровь отлила от ее лица, оно вдруг стало старым и незнакомым, и ему показалось, что он присутствует при самой смерти. Этого Гарольд уже не мог выдержать.

– Расскажите ей, Терри, – с трудом выговорил он. – Приготовьте чай. Я пойду наверх.

Гарольд не представлял, куда именно он пойдет и что будет делать. Надо уйти от них – вот что он знал. Но не успел он преодолеть и первый пролет, как услышал глухой удар и голос Терри:

– Помогите мне, мистер Нотон. Она упала в об-морок.

Гарольд спустился, они вдвоем внесли Валерию в приемную и посадили на диван. Терри положил руку на затылок женщины и с силой наклонил голову к коленям. Меньше чем через минуту, которая показалась мужчинам вечностью, Валерия издала слабый стон.

Терри, похоже, взял себя в руки и заговорил:

– Теперь она придет в себя. Дайте ей воды, мистер Нотон, а я тем временем приготовлю чай – крепкий и сладкий.

Но не успели они даже пошевелиться, как хлопнула входная дверь и на пороге появился мистер Лэнгтон. Он еще не открыл рот, а Гарольд уже положил руку ему на плечо и мягким движением направил в конференц-зал. Изумленный Лэнгтон был послушен, как ребенок. Гарольд закрыл дверь и произнес заготовленные слова:

– Простите, сэр, но у меня для вас плохое известие. Это касается мисс Олдридж. Утром сюда позвонила ее экономка и сказала, что хозяйка не ночевала дома. Обе двери в ее кабинет были заперты, но у меня есть запасной ключ. Боюсь, она мертва, сэр. Похоже на убийство.

Мистер Лэнгтон молчал. Лицо его ничего не выражало. Потом он сказал:

– Пойду взгляну. Вы позвонили в полицию?

– Еще нет, сэр. Я знал, что вы на пути к нам, и решил подождать. Мистер Лод, которому я позвонил, сказал, что выходит немедленно.

Гарольд последовал за мистером Лэнгтоном вверх по лестнице. Глава «Чемберс» держался за перила, но поступь его была твердой. Он терпеливо ждал, пока Гарольд доставал ключ и отпирал двери, лицо его по-прежнему хранило невозмутимость.

На какое-то мгновение, поворачивая ключ в замке, Гарольд наперекор всему вдруг уверовал, что пропитанный кровью парик всего лишь болезненная фантазия, и в комнате никого нет. Но открывшаяся перед ними картина была еще ужаснее, чем на первый взгляд. Гарольд не решался смотреть на Лэнгтона. Потом он услышал голос шефа. Он звучал ровно, но это был голос старика:

– Жуткое зрелище, Гарри.

– Да, сэр.

– Вы такой и нашли ее?

– Не совсем, сэр. Она сидела лицом к столу. Я неосторожно коснулся стула, и тот неожиданно изменил положение.

– Вы кому-нибудь – Терри или Валерии? – говорили об испачканном кровью парике?

– Нет, сэр, говорил только, что нашел ее мертвой. И что это похоже на убийство. Да, еще я сказал Терри, что кровь не застыла. Вот и все.

– Очень разумно с вашей стороны. Детали держите при себе. Иначе газетчики раструбят об этом по всему свету.

– Раньше или позже все об этом узнают, мистер Лэнгтон.

– Пусть будет позже. Сейчас я позвоню в полицию. – Шеф направился к телефону, но передумал: – Лучше позвоню из своего кабинета. Не стоит лишний раз к чему-нибудь прикасаться. Ключ я возьму себе.

Гарольд вручил ему ключ. Лэнгтон выключил свет и запер обе двери. Глядя на шефа, Гарольд подумал, что тот принял известие спокойнее, чем он ожидал. Однако не надо забывать, что Лэнгтон глава «Чемберс» – влиятельный, невозмутимый, властный. Но, взглянув на его лицо, с болью в сердце понял, чего стоило шефу это спокойствие.

– А что делать с остальными сотрудниками, сэр? И потом есть еще члены коллегии. Мистер Ульрик приходит рано по четвергам, когда находится в Лондоне. Они захотят работать в своих кабинетах.

– Я не собираюсь чинить препятствия. Если полиция вздумает закрыть на сегодня «Чемберс», тогда им самим придется принимать решение. Думаю, лучше вам сейчас пойти со мной, а после звонка подежурить на входе. Приходящим сотрудникам рассказывайте как можно меньше. Постарайтесь по возможности никого не волновать. А членов «Чемберс» попросите сразу же пройти в мой кабинет.

– Хорошо, сэр. Есть еще миссис Бакли, экономка. Она будет беспокоиться. И дочь. Кому-то надо ей сообщить.

– Ах да, дочь. Я забыл о дочери. Пусть этим займется полиция и мистер Лод. Он знаком с семьей.

– В десять мисс Олдридж ждут в Суде Короны в Шерсбруке. Сегодня она должна была завершить дело.

– Ее помощник этим займется. Кажется, это мистер Флеминг? Позвоните ему домой. Придется сказать, что мисс Олдридж найдена мертвой в своем кабинете, но без всяких комментариев.

Они стояли в кабинете мистера Лэнгтона. Хьюберт протянул к телефону руку, но некоторое время не решался ее опустить и произнес с удивлением:

– Никогда не делал этого раньше. Вряд ли стоит звонить 999. Лучше позвоню в комиссариат… или в Скотланд-Ярд – я там знаю одного человека, не очень хорошо, но мы встречались. Возможно, это не его область, но тогда он подскажет, что делать. Его имя легко запомнить – Адам Дэлглиш.