Мы уже говорили не раз и скажем снова, не боясь повторяться: одна из задач всей жизни Мольера состояла в том, чтобы снять клеймо отщепенства с актерской профессии, внушить уважение к театру. Ему это удалось далеко не в полной мере, о чем свидетельствуют два случая, выбранные нами среди многих, зачастую более серьезных, происшествий подобного рода потому, что они приходятся как раз на последние месяцы жизни Мольера.

9 октября 1672 года «несколько пажей и ливрейных лакеев» затевают драку в театре. Мольер подает жалобу только 14 октября, потому что в промежутке умирает его сын. В то воскресенье актеры короля ставят «Графиню д'Эскарбаньяс» и «Любовь-целительницу». Во время представления второй пьесы, в которой занят Мольер, на сцену летит зажженная трубка, и игра на время прерывается. Затем паж, одетый в желтую ливрею, избивает неизвестного человека палкой или тростью. На его сторону становятся другие пажи и какой-то молодой человек в черном бархатном камзоле и шляпе с белым пером. Как полагают, эти сорванцы — из дома герцога Антуана до Граммона, маршала Франции и начальника французской гвардии. На сцене среди других вельмож — королевский прокурор в своей мантии. Он считает нужным вмешаться: «Господа, — говорит он, — негоже учинять беспорядки в столь уважаемом месте, как Пале-Рояль». Убедившись, что увещевания никакого действия не оказывают, он переходит к угрозе: «Господа, я пожалуюсь маршалу до Граммону!» Шиканье и свист пажей. Присутствующий тут Буало де Пюиморен взывает: «Господа, подумайте, что перед вами королевский прокурор! Ведь он судья!» Пажи и юноша с белым пером кричат: «Нет у нас судей, нам на них плевать!»

По этому поводу подается жалоба, ведется расследование — и так далее. Но это еще не более чем мальчишеское озорство. 13 января 1673 года играют «Психею». В партере появляются полсотни вооруженных людей, явно намеревающихся устроить скандал. Латорильер бежит за Жаном Давидом, королевским советником, комиссаром и судебным следователем из Шатле, чтобы тот составил протокол в случае беспорядков. Жан Давид отправляется в Пале-Рояль, поднимается на сцену и удостоверяет, что, как только открылся занавес, эти вооруженные люди начали шуметь и топать ногами. В ту минуту, когда опускается машина с Венерой и хор поет: «Сойди на землю, мать любви!», в зале раздаются крики, сопровождаемые «топаньем ног» и «оскорбительными песенками». По совету комиссара Латорильер предлагает возмутителям спокойствия вернуть им деньги за билеты. Он говорит, что если они не желают «прекратить бесчинство», занавес будет опущен. Те отвечают: «Плевать нам на деньги, не нужны они нам… Пусть начинают комедию, мы хотим повеселиться за наши денежки!»

Представление «Психеи» возобновляется и дальше идет уже гладко. Но вот как в царствование Людовика XIV обращаются с актерами первой труппы Парижа — немногим лучше, чем с балаганными зазывалами на ярмарке! Когда гаснут свечи Пале-Рояля и Мольер возвращается в свои роскошные апартаменты на улице Ришелье, ему есть над чем поразмыслить.