XXV ОТ БОГОВ ОЛИМПА К ГАРПАГОНУ

«Амфитрион» — это антикварная вещица, мифологическая побрякушка, которую многие считали (а многие и поныне считают) своего рода шедевром. Подобным образом и живопись XVII века наводнена богами и богинями, более или менее откровенно обнаженными и принимающими выигрышные позы на фоне условных пейзажей. А ведь все остальное (натюрморты, портреты и даже религиозные сцены благодаря дышащей в них наивной искренности) нас трогает, порой и чарует… Но поскольку эта пьеса навеяна Плавтом и вписывается в давнюю традицию классической культуры, ее ставят выше, чем она заслуживает. В сущности, мы не знаем толком, во всяком случае, не очень понятно, зачем Мольер сочинил эту комедию. Чтобы помериться силами с прециозными литераторами? Чтобы угодить Людовику XIV, у которого связь с Луизой де Лавальер позади и начинается новая любовная интрига — с Атенаис де Мортемар, маркизой де Монтеспан? Или просто потому, что, написав для собственного развлечения несколько легких стихов пролога, он втянулся в игру и так, словно и не заметив, страница за страницей, кончил пьесу? Он ничего не объясняет в Посвящении (принцу де Конде), не делает никаких признаний. Нам доподлинно известно, что королевского заказа не было; но Буало и кое-кто еще, кто не склонен переоценивать «Амфитриона», усмотрели здесь желание польстить Людовику XIV. Рёдерер дает понять, что Мольер прекрасно знал, что делал, потакая новой страсти короля, а Мишле бесстрашно заявляет, что этот сюжет был навязан Мольеру деспотичным монархом, видевшим в том удобный случай обелить себя перед общественным мнением и поиздеваться над горемычным супругом. Но Людовик XIV, хотя и заботится о соблюдении приличий, подобающих его сану, вовсе не чувствует нужды оправдывать свои похождения в глазах подданных. Не в его привычках и выставлять соперника на посмешище. Если б то зависело только от него, он, напротив, хранил бы свои любовные связи в тайне. Утверждения Рёдерера и Мишле заведомо пристрастны и основаны на множестве неточностей. Принимаясь за «Амфитриона», Мольер не мог знать о новом увлечении короля, о нем еще не было известно. История с маркизом де Монтеспаном относится к сентябрю 1668 г.; «Амфитрион» был поставлен в предыдущем январе, 13 числа, и в Пале-Рояле, а не при дворе. Маркизу оказалось совсем не по вкусу его положение рогоносца. Он влепил пощечину изменнице, как если бы та была простолюдинкой, и, чтобы оповестить всех о своем несчастье, разъезжает по Парижу в траурной карете, обтянутой черной тканью; на крыше кареты вместо перьев красуются оленьи рога. Людовик XIV, чтобы потушить скандал, королевским указом отправляет Монтеспана в изгнание.

Сюжет «Амфитриона» попросту безнравственен. Похоже, что с тех пор, как завязалась битва за «Тартюфа», Мольер мало-помалу отказывается от той роли моралиста, какую он когда-то отводил комическим авторам. Встреча с Дон Жуаном начисто выжгла кое-какие его убеждения и слишком многое погребла под пеплом, чтобы он еще мог верить в свою способность наставлять ближнего или искоренять пороки. Мольер после великого триптиха («Тартюф», «Дон Жуан», «Мизантроп») совсем не тот, что был до него. И потом, как он, со всеми своими семейными неурядицами, может брать на себя смелость поучать влюбленных, давать советы супругам? Чем дальше, тем больше (за исключением редких светлых минут, когда словно возвращается молодость) юмор его скрежещет, соприкасается с драмой, даже с трагедией; тем очевиднее его смех становится — не то что натянутым, но горьким и желчным.

Вся пьеса держится на обманутом муже — Амфитрионе, удачливом предводителе фиванского войска и незадачливом супруге Алкмены. Алкмена и не подозревает, что любима самим Юпитером, «богом богов». Помогать себе в этом деле Юпитер заставляет Меркурия, хотя вестник с крылышками на ногах без особой охоты исполняет поручение господина. Царь богов принимает облик Амфитриона, а верный Меркурий — облик Созия. Тем временем настоящие Амфитрион и Созий возвращаются инкогнито с поля битвы и обнаруживают присутствие своих двойников. Следует множество квипрокво, поначалу забавных, но быстро приедающихся; они растекаются пустопорожними стихами, набором слов, вызывающим только зевоту. Алкмена наутро после достопамятной ночи встречает супруга, горящего таким же нетерпением, что и накануне, столь пылкого, что он уже не помнит о своих любовных подвигах. Все раскрывается. У Амфитриона немало славных товарищей по несчастью, и Юпитер усмиряет его ярость подходящими к случаю речами:

Когда пьесу играли при дворе, эта тирада, должно быть, вызвала немало улыбок. Комедия имела большой успех, прежде всего благодаря «летающим машинам» и совершенству декораций. Пролог ее очарователен; увы, дальнейшее не оправдывает ожиданий. Меркурий останавливает Ночь, которая путешествует по небу, удобно расположившись в колеснице, запряженной парой коней. Меркурий любезно просит Ночь замедлить их бег, чтобы облегчить дело Юпитеру:

Ночь возмущена, что ее заставляют заниматься таким ремеслом. Для Мольера это повод выпустить когти:

Голос автора слышится и в начале I действия, в словах дрожащего от страха слуги Амфитриона, Созия (его играл сам Мольер). Поставив фонарь на землю, он клянет своего господина:

А затем мы погружаемся в вату — или, чтобы выразиться поизысканнее, в легкую дымку, заполняющую пустоты на аллегорических картинах того времени, в изящные облака, позлащенные лучами вечерней зари в миг, когда за их колышущейся завесой тут и там зажигаются бледные звезды. Великий Мольер показывается в своем подлинном обличье только под конец, в стихах, под которыми мог бы подписаться Лафонтен:

И мы испытываем искушение последовать этому совету в том, что касается «Амфитриона».