Книга: В списках не значился
Назад: 1
Дальше: 3

2

В Москву поезд прибывал утром. До Кропоткинской Коля доехал на метро - самом красивом метро в мире; он всегда помнил об этом и испытывал невероятное чувство гордости, спускаясь под землю. На станции «Дворец Советов» он вышел; напротив поднимался глухой забор, за которым что-то стучало, шипело и грохало. И на этот забор Коля тоже смотрел с огромной гордостью, потому что за ним закладывался фундамент самого высокого здания в мире: Дворца Советов с гигантской статуей Ленина наверху.
Возле дома, откуда он два года назад ушел в училище, Коля остановился. Дом этот - самый обыкновенный многоквартирный московский дом со сводчатыми воротами, глухим двором и множеством кошек, - дом этот был совсем по-особому дорог ему. Здесь он знал каждую лестницу, каждый угол и каждый кирпич в каждом углу. Это был его дом, и если понятие «родина» ощущалось как нечто грандиозное, то дом был попросту самым родным местом на всей земле.
Коля стоял возле дома, улыбался и думал, что там, во дворе, на солнечной стороне, наверняка сидит Матвеевна, вяжет бесконечный чулок и заговаривает со всеми, кто проходит мимо. Он представил, как она остановит его и спросит, куда он идет, чей он и откуда. Он почему-то был уверен, что Матвеевна ни за что его не узнает, и заранее радовался.
И тут из ворот вышли две девушки. На той, которая была чуть повыше, платье было с короткими рукавчиками, но вся разница между девушками на этом и кончалась: они носили одинаковые прически, одинаковые белые носочки и белые прорезиненные туфли. Маленькая мельком глянула на затянутого до невозможности лейтенанта с чемоданом, свернула вслед за подругой, но вдруг замедлила шаг и еще раз оглянулась.
- Вера?.. - шепотом спросил Коля. - Верка, чертенок, это ты?..
Визг был слышен у Манежа. Сестра с разбегу бросилась на шею, как в детстве подогнув колени, и он едва устоял: она стала довольно-таки тяжеленькой, эта его сестренка…
- Коля! Колечка! Колька!..
- Какая же ты большая стала, Вера.
- Шестнадцать лет! - с гордостью сказала она. - А ты думал, ты один растешь, да?.. Ой, да ты уже лейтенант! Валюшка, поздравь товарища лейтенанта.
Высокая, улыбаясь, шагнула навстречу:
- Здравствуй, Коля.
Он уткнулся взглядом в обтянутую ситцем грудь. Он отлично помнил двух худющих девчонок, голенастых, как кузнечики. И поспешно отвел глаза:
- Ну, девочки, вас не узнать…
- Ой, нам в школу! - вздохнула Вера. - Сегодня последнее комсомольское, и не пойти просто невозможно.
- Вечером встретимся, - сказала Валя. Она беззастенчиво разглядывала его удивительно спокойными глазами. От этого Коля смущался и сердился, потому что был старше и по всем законам смущаться должны были девчонки.
- Вечером я уезжаю.
- Куда? - удивилась Вера.
- К новому месту службы, - не без важности сказал он. - Я тут проездом.
- Значит, в обед. - Валя опять поймала его взгляд и улыбнулась. - Я патефон принесу.
- Знаешь, какие у Валюшки пластиночки? Польские, закачаешься!.. Вшистко мни едно, вшистко мни едно… - пропела Вера. - Ну, мы побежали.
- Мама дома?
- Дома!..
Они действительно побежали - налево, к школе: он сам бегал этим путем десять лет. Коля глядел вслед, смотрел, как взлетают волосы, как бьются платья о загорелые икры, и хотел, чтобы девочки оглянулись. И подумал: «Если оглянутся, то…» Он не успел загадать, что тогда будет: высокая вдруг повернулась к нему. Он махнул в ответ и сразу же нагнулся за чемоданом, почувствовав, что начинает краснеть.
«Вот ужас-то, - подумал он с удовольствием. - Ну, чего, спрашивается, мне краснеть?..»
Он прошел темный коридор ворот и посмотрел налево, на солнечную сторону двора, но Матвеевны там не было. Это неприятно удивило его, но тут Коля оказался перед собственным подъездом и на одном дыхании влетел на пятый этаж.
Мама совсем не изменилась, и даже халат на ней был тот же, в горошек. Увидев его, она вдруг заплакала:
- Боже, как ты похож на отца!..
Отца Коля помнил смутно: в двадцать шестом тот уехал в Среднюю Азию и - не вернулся. Маму вызвали в Главное политуправление и там рассказали, что комиссар Плужников убит в схватке с басмачами у кишлака Коз Кудук.
Мама кормила его завтраком и беспрерывно говорила. Коля поддакивал, но слушал рассеянно: он все время думал об этой вдруг выросшей Вальке из сорок девятой квартиры и очень хотел, чтобы мама заговорила о ней. Но маму интересовали другие вопросы.
- …А я им говорю: «Боже мой, боже мой, неужели дети должны целый день слушать это громкое радио? У них ведь маленькие уши, и вообще это непедагогично». Мне, конечно, отказали, потому что наряд уже был подписан, и поставили громкоговоритель. Но я пошла в райком и все объяснила…
Мама заведовала детским садом и постоянно пребывала в каких-то странных хлопотах. За два года Коля порядком отвык от всего и теперь бы слушал с удовольствием, но в голове все время вертелась эта Валя-Валентина…
- Да, мама, я Верочку у ворот встретил, - невпопад сказал он, прерывая мать на самом волнующем месте. - Она с этой была… Ну, как ее?.. С Валей…
- Да, они в школу пошли. Хочешь еще кофе?
- Нет, мам, спасибо. - Коля прошелся по комнате, поскрипел в свое удовольствие. Мама опять начала вспоминать что-то детсадовское, но он перебил: - А что, Валя все еще учится, да?
- Да ты что, Колюшка, Вали не помнишь? Она же не вылезала от нас. - Мама вдруг рассмеялась. - Верочка говорила, что Валюша была в тебя влюблена.
- Глупости это! - сердито закричал Коля. - Глупости!..
- Конечно, глупости, - неожиданно легко согласилась мама. - Тогда она еще девчонкой была, а теперь - настоящая красавица. Наша Верочка тоже хороша, но Валя - просто красавица.
- Ну, уж и красавица, - ворчливо сказал он, с трудом скрывая вдруг охватившую его радость. - Обыкновенная девчонка, каких тысячи в нашей стране… Лучше скажи, как Матвеевна себя чувствует? Я вхожу во двор…
- Умерла наша Матвеевна, - вздохнула мама.
- Как так - умерла? - не понял он.
- Люди умирают, Коля, - опять вздохнула мама. - Ты счастливый, ты можешь еще не думать об этом,
И Коля подумал, что он и вправду счастливый, раз встретил возле ворот такую удивительную девушку, а из разговора выяснил, что девушка эта была в него влюблена…
После завтрака Коля отправился на Белорусский вокзал. Нужный ему поезд отходил в семь вечера, что было совершенно невозможно. Коля походил по вокзалу, повздыхал и не очень решительно постучался к дежурному помощнику военного коменданта.
- Попозже? - Дежурный помощник тоже был молод и несолидно подмигивал. - Что, лейтенант, сердечные дела?
- Нет, - опустив голову, сказал Коля. - Мама у меня больна, оказывается. Очень… - Тут он испугался, что может накликать действительную болезнь, и поспешно поправился: - Нет, не очень, не очень…
- Понятно, - опять подмигнул дежурный. - Сейчас поглядим насчет мамы.
Он полистал книгу, потом стал звонить по телефонам, разговаривая вроде бы по другим поводам. Коля терпеливо ждал, рассматривая плакаты о перевозках. Наконец дежурный положил последнюю трубку.
- С пересадкой согласен? Отправление в три минуты первого, поезд Москва-Минск. В Минске - пересадка.
- Согласен, - сказал Коля. - Большое вам спасибо, товарищ старший лейтенант.
Получив билет, он тут же на улице Горького зашел в гастроном и, хмурясь, долго разглядывал вина. Наконец купил шампанского, потому что пил его на выпускном банкете, вишневой наливки, потому что такую наливку делала мама, и мадеру, потому что читал о ней в романе про аристократов.
- Ты сошел с ума! - сердито сказала мама. - Это что же: на каждого по бутылке?
- А!.. - Коля беспечно махнул рукой. - Гулять так гулять!
Встреча удалась на славу. Началась она с торжественного обеда, ради которого мама одолжила у соседей еще одну керосинку. Вера вертелась на кухне, но часто врывалась с очередным вопросом:
- А из пулемета ты стрелял?
- Стрелял.
- Из «максима»?
- Из «максима». И из других систем тоже.
- Вот здорово!.. - восхищенно ахала Вера. Коля озабоченно ходил по комнате. Он подшил свежий подворотничок, надраил сапоги и теперь хрустел всеми ремнями. От. волнения он совсем не хотел есть, а Валя все не шла и не шла.
- А комнату тебе дадут?
- Дадут, дадут.
- Отдельную?
- Конечно. - Он посмотрел на Верочку снисходительно. - Я ведь строевой командир.
- Мы к тебе приедем, - таинственно зашептала она. - Маму отправим с детским садом на дачу и приедем к тебе…
- Кто это - мы?
Он все понял, и сердце сладко колыхнулось.
- Так кто же такие - мы?
- Неужели не понимаешь? Ну, мы - это мы: я и Валюшка.
Коля покашлял, чтобы спрятать некстати выползшую улыбку, и солидно сказал:
- Пропуск, вероятно, потребуется. Заранее напиши, чтобы с командованием договориться…
- Ой, у меня картошка переварилась!..
Крутнулась на каблуке, раздула куполом платье, хлопнула дверью. Коля только покровительственно усмехнулся. А когда закрылась дверь, совершил вдруг немыслимый прыжок и в полном восторге захрустел ремнями: значит, они сегодня говорили о поездке, значит, уже планировали ее, значит, хотели встретиться с ним, значит… Но что должно было следовать за последним «значит», Коля не произносил даже про себя.
А потом пришла Валя. К несчастью, мама и Вера все еще возились с обедом, разговор начать было некому, и Коля холодел при мысли, что Валя имеет все основания немедленно отказаться от летней поездки.
- Ты никак не можешь задержаться в Москве? Коля отрицательно покачал головой.
- Неужели так срочно? Коля пожал плечами.
- На границе неспокойно, да? - понизив голос, спросила она.
Коля осторожно кивнул, сначала, правда, подумав насчет секретности.
- Папа говорит, что Гитлер стягивает вокруг нас кольцо,
- У нас с Германией договор о ненападении, - хрипло сказал Коля, потому что кивать головой или пожимать плечами было уже невозможно. - Слухи о концентрации немецких войск у наших границ ни на чем не основаны и являются результатом происков англо-французских империалистов.
- Я читала газеты, - с легким неудовольствием сказала Валя, - А папа говорит, что положение очень серьезное.
Валин папа был ответработником, но Коля подозревал, что в душе он немножко паникер. И сказал:
- Надо опасаться провокаций.
- Но ведь фашизм - это же ужасно! Ты видел фильм «Профессор Мамлок»?
- Видел: там Олег Жаров играет. Фашизм - это, конечно, ужасно, а империализм, по-твоему, лучше?
- Как ты думаешь, будет война?
- Конечно, - уверенно сказал он. - Зря, что ли, открыли столько училищ с ускоренной программой? Но это будет быстрая война.
- Ты в этом уверен?
- Уверен. Во-первых, надо учесть пролетариат порабощенных фашизмом и империализмом стран. Во-вторых, пролетариат самой Германии, задавленный Гитлером. В-третьих, международную солидарность трудящихся всего мира. Но самое главное - это решающая мощь нашей Красной Армии. На вражеской территории мы нанесем врагу сокрушительный удар.
- А Финляндия? - вдруг тихо спросила она.
- А что - Финляндия? - Он с трудом скрыл неудовольствие: это все паникер папочка ее настраивает. - В Финляндии была глубоко эшелонированная линия обороны, которую наши войска взломали быстро и решительно. Не понимаю, какие тут могут быть сомнения.
- Если ты считаешь, что сомнений не может быть, значит, их просто нет, - улыбнулась Валя. - Хочешь посмотреть, какие пластинки мне привез папа из Белостока?
Пластинки у Вали были замечательные: польские фокстроты, «Черные глаза», и «Очи черные», и даже танго из «Петера» в исполнении самой Франчески Гааль.
- Говорят, она ослепла! - широко распахнув круглые глаза, говорила Верочка. - Вышла сниматься, посмотрела случайно в самый главный прожектор и сразу ослепла.
Валя скептически улыбнулась. Коля тоже сомневался в достоверности этой истории, но в нее почему-то очень хотелось верить.
К этому времени они уже выпили шампанское и наливку, а мадеру только попробовали и забраковали: она оказалась несладкой, и было непонятно, как мог завтракать виконт де Пресси, макая в нее бисквиты.
- Киноартистом быть очень опасно, очень! - продолжала Вера. - Мало того, что они скачут на бешеных лошадях и прыгают с поездов: на них очень вредно действует свет. Исключительно вредно.
Верочка собирала фотографии артистов кино. А Коля опять сомневался и опять хотел во все верить. Голова у него слегка кружилась, рядом сидела Валя, и он никак не мог смахнуть с лица улыбку, хоть и подозревал, что она глуповата.
Валя тоже улыбалась: снисходительно, как взрослая. Она была всего на полгода старше Веры, но уже успела перешагнуть через ту черту, за которой вчерашние девчонки превращаются в загадочно молчаливых девушек.
- Верочка хочет быть киноартисткой, - сказала мама.
- Ну и что? - с вызовом выкрикнула Вера и даже осторожно стукнула пухлым кулачком по столу. - Это запрещено, да? Наоборот, это прекрасно, и возле сельскохозяйственной выставки есть такой специальный институт…
- Ну, хорошо, хорошо, - миролюбиво соглашалась мама. - Закончишь десятый класс на пятерки - иди куда хочешь. Было бы желание.
- И талант, - сказала Валя. - Знаешь, какие там экзамены? Выберут какого-нибудь поступающего десятиклассника и заставят тебя с ним целоваться.
- Ну, и пусть! Пусть! - весело кричала красная от вина и споров Верочка. - Пусть заставляют! А я таким сыграю, так сыграю, что они все поверят, будто я влюблена. Вот!
- А я бы ни за что не стала целоваться без любви. - Валя всегда говорила негромко, но так, что ее все слушали. - По-моему, это унизительно: целоваться без любви.
- У Чернышевского в «Что делать?»… - начал было Коля.
- Надо же различать! - закричала вдруг Верочка, - Надо же различать, где жизнь, а где - искусство.
- Я не про искусство, я про экзамены. Какое же там искусство?
- А смелость? - задиристо наступала Верочка. - Смелость разве не нужна артисту?
- Господи, какая уж тут смелость, - вздохнула мама и начала убирать со стола, - Девочки, помогите мне, а потом будем танцевать.
Все стали убирать, суетиться, и Коля остался один. Он отошел к окну и сел на диван: тот самый скрипучий диван, на котором спал всю школьную жизнь. Ему очень хотелось вместе со всеми убирать со стола: толкаться, хохотать, хвататься за одну и ту же вилку, но он подавил это желание, ибо куда важнее было невозмутимо сидеть на диване. К тому же из угла можно было незаметно наблюдать за Валей, ловить ее улыбки, взмахи ресниц, редкие взгляды. И он ловил их, а сердце стучало, как паровой молот возле станции метро «Дворец Советов».
В девятнадцать лет Коля ни разу не целовался. Он регулярно ходил в увольнения, смотрел кино, бывал в театре и ел мороженое, если оставались деньги. А вот танцевал плохо, танцплощадки не посещал и поэтому за два года учебы гак ни с кем и не познакомился. Кроме библиотекарши Зои.
Но сегодня Коля был рад, что ни с кем не знакомился. То, что было причиной тайных мучений, обернулось вдруг иной стороной, и сейчас, сидя на диване; он уже точно знал, что не знакомился только потому, что на свете существовала Валя. Ради такой девушки стоило страдать, и страдания эти давали ему право гордо и прямо встречать ее осторожный взгляд. И Коля был очень доволен собой.
Потом они опять завели патефон, но уже не для того, чтобы слушать, а чтобы танцевать. И Коля, краснея и сбиваясь, танцевал с Валей, с Верочкой и опять - с Валей.
- Вшистко мни едно, вшистко мни едно… - напевала Верочка, покорно танцуя со стулом.
Коля танцевал молча, потому что никак не мог найти тему для разговора. А Вале никакой разговор и не требовался, но Коля этого не понимал и чуточку мучился.
- Вообще-то мне должны дать комнату, - покашляв для уверенности, сказал он. - Но если не дадут, я у кого-нибудь сниму.
Валя молчала. Коля старался, чтобы зазор между ними был как можно больше, и чувствовал, что Валина улыбка совсем не похожа на ту, которой ослепила его Зоя в полутьме аллеи. И поэтому, понизив голос и покраснев, добавил:
- А пропуск я закажу. Только заранее напишите.
И опять Валя промолчала, но Коля совсем не расстроился. Он знал, что она все слышит и все понимает, и был счастлив, что она молчит.
Теперь Коля знал точно, что это - любовь. Та самая, о которой он столько читал и с которой до сих пор так и не встретился. Зоя… Тут он вспомнил о Зое, вспомнил почти с ужасом, потому что Валя, которая так понимала его, могла каким-то чудом тоже вспомнить про Зою, и тогда Коле только осталось бы застрелиться. И он стал решительно гнать всякие мысли о Зое, а Зоя, нагло потрясая оборками, никак не желала исчезать, и Коля испытывал незнакомое доселе чувство бессильного стыда.
А Валя улыбалась и смотрела мимо него, точно видела там что-то невидимое для всех. И от восхищения Коля делался еще более неуклюжим.
Потом они долго стояли у окна: и мама и Верочка вдруг куда-то исчезли. На самом-то деле они просто мыли на кухне посуду, но сейчас это было все равно, что перебраться на другую планету.
- Папа говорил, что там много аистов. Ты видел когда-нибудь аистов?
- Нет.
- Там они живут прямо на крышах домов. Как ласточки. И никто их не обижает, потому что они приносят счастье. Белые, белые аисты… Ты обязательно должен их увидеть.
- Я увижу, - пообещал он.
- Напиши, какие они. Хорошо?
- Напишу.
- Белые, белые аисты…
Он взял ее за руку, испугался этой дерзости, хотел тотчас же отпустить и - не смог. И боялся, что она отдернет ее или что-нибудь скажет. Но Валя молчала. А когда сказала, не отдернула руки:
- Если бы ты ехал на юг, на север, или даже на восток…
- Я счастливый. Мне достался Особый округ. Знаешь, какая это удача?
Она ничего не ответила. Только вздохнула.
- Я буду ждать, - тихо сказал он. - Я очень, очень буду ждать.
Он осторожно погладил ее руку, а потом вдруг быстро прижал к щеке. Ладонь показалась ему прохладной.
Очень хотелось спросить, будет ли Валя тосковать, но спросить Коля так и не решился. А потом влетела Верочка, затарахтела с порога что-то про Зою Федорову, и Коля незаметно отпустил Валину руку.
В одиннадцать мама решительно выгнала его на вокзал. Коля наскоро и как-то несерьезно простился с нею, потому что девочки потащили его чемодан вниз. И мама почему-то вдруг заплакала - тихо, улыбаясь, - а он не замечал ее слез и все рвался поскорее уйти.
- Пиши, сынок. Пожалуйста, пиши аккуратно.
- Ладно, мам. Как приеду, сразу же напишу.
- Не забывай…
Коля в последний раз прикоснулся губами к уже поседевшему виску, скользнул за дверь и через три ступеньки понесся вниз.
Поезд отошел только в половине первого. Коля боялся, что девочки опоздают на метро, но еще больше боялся, что они уйдут, и поэтому все время говорил одно и то же:
- Ну, идите же. Опоздаете.
А они ни за что не хотели уходить. А когда засвистел кондуктор и поезд тронулся, Валя вдруг первая шагнула к нему. Но он так ждал этого и так рванулся навстречу, что они стукнулись носами и смущенно отпрянули друг от друга. А Верочка кричала: «Колька, опоздаешь!..» - и совала ему сверток с мамиными пирожками. Он наскоро чмокнул сестру в щеку, схватил сверток и вскочил на подножку. И все время смотрел, как медленно отплывают назад две девичьи фигурки в легких светлых платьях…

 

Назад: 1
Дальше: 3