Книга: Жнецы
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11

Глава 10

На встречу с Гэбриелом, назначенную в «Нейте», Луис прибыл чуть раньше времени. Вообще появляться раньше срока на подобных встречах он не любил. Луис всегда предпочитал, чтобы дожидались именно его. Так или иначе, это дает пускай и незначительное, но все же преимущество, даже в несущественных на первый взгляд встречах. Элемент психологии. Казалось бы, какие условности, а уж тем более предосторожности могли существовать между ним и Гэбриелом – ведь столько лет пробыли бок о бок, – но оба четко понимали, насколько неоднозначны их отношения. Ровней они ни в коем случае не были. И хотя Гэбриел в каком-то смысле заменил Луису отца, долгое время держал его при себе ближе всех, еще мальчишкой взяв под крыло и обучив выживать в мире за счет своих отточенных, доведенных до совершенства задатков, оба понимали, зачем Гэбриел это сделал.
Если инстинкты Луиса рассматривать как своего рода развращенность, а его тягу к насилию вплоть до убийства расценивать не как силу характера, а как моральную слабость, то получается, что Гэбриел эту развращенность эксплуатировал, углубляя ее и совершенствуя с целью превратить Луиса в орудие, которое можно эффективно использовать против других. Луис был не настолько наивен, чтобы отрицать: не встреть он Гэбриела, он бы не уберегся от себя самого. И не войди Гэбриел в его жизнь, он бы уже давно был мертв, а за свое спасение он отдал назначенную покровителем цену. И когда Луис – последний из Жнецов – от Гэбриела ушел, то сделал это без сожалений, не оглядываясь назад. Но при этом он еще долгие годы осознавал, что есть такие, кто предпочел бы заглушить его навсегда, и среди этих людей мог находиться непосредственно сам Гэбриел.
Старик был частью жизни Луиса дольше, чем все, кого он когда-либо знал, за исключением разве что нескольких женщин, оставшихся из его родни (он и их, кстати, держал на расстоянии, успокаивая свою совесть тем, что они его стараниями не нуждаются больше в деньгах, и понимая заодно, что им его передачи, в общем-то, без особой надобности, а посылки он шлет скорее для собственного, чем для их успокоения). Гэбриел же был с ним с самых непростых лет его, Луиса, переходного возраста, а затем всю его взрослую жизнь, пока тот не отделился. И вот теперь они снова вместе – один уже в пике среднего возраста, а другой в пике по направлению к старости. Оба росли и старели друг у друга на глазах, и Луису теперь даже странно осознавать: на момент начала их знакомства Гэбриел был моложе, чем Луис сейчас.
Луис поглядел на часы. То, что он прибыл чересчур рано именно на эту встречу, претило особенно: Луис не испытывал желания ждать. Внутри постепенно росло, скапливалось напряжение, но рассеять его он не пытался, угадывая в этом состоянии предвкушение. Луис знал, что впереди конфликт и насилие, и ум с телом к нему готовились. Напряжение тут – неотъемлемая часть, и это хорошо. Месяцы обыденности, безделья, нормальной жизни подходили к концу. Даже когда они с Ангелом в начале года ездили в Мэн помочь Паркеру с тем мстителем, Мерриком, спецуслуги Луиса фактически не понадобились, а потому в Нью-Йорк он возвратился угрюмым и разочарованным. В Мэне напарники были почетным караулом, да и только.
Теперь же им с Ангелом светила угроза, и Луис готовился на нее ответить. Беспокоило, пожалуй, лишь то, что у него еще не было ясной картины, какую форму она готовилась принять. Потому он и сидел в ожидании здесь, в старом баре невдалеке от мастерской Уилли Брю. Гэбриел обещал дать подтверждение и разъяснить представленную Хойлом информацию, а Гэбриел, при всех его огрехах, обещаниями не кидается и слово свое держит.
Дверь служебки в заднем конце бара, чуть скрипнув, отворилась, и появился Гэбриел. По просьбе Луиса дверь для него держали открытой, и Нейт деликатно оставил посетителей в пустующем баре. Он был в курсе, что их лучше не беспокоить. Бар стал еще одной из негласных инвестиций Луиса. Местом встреч, а также хранения кое-каких «предметов первой необходимости» (на черный, так сказать, день): наличности, небольшого количества алмазов и крюгеррандов, а также пистолета с запасом патронов. Все это хранилось за полками в кабинете у Нейта в запертом мини-сейфе, шифр к которому знал только Луис. Такие гнездышки он держал в пяти местах по Нью-Йорку и Новой Англии. Из них про два, включая это, не знал даже Ангел.
Сев, Гэбриел взмахом руки затребовал у Нейта кофе. Оба сидели в молчании, пока не подоспел заказ и посетителей снова не оставили одних. Кофе Гэбриел прихлебнул, изящно оттопыривая от кружки мизинец. Старик всегда, насколько Луис его помнил, соблюдал куртуазный этикет, даже если при этом определялся с устранением кого-то с лица земли, будь то мужчина или женщина.
– Я жду ваших слов, – первым произнес Луис.
– Двенадцатого числа исчез Баллантайн, – неуютно поерзав, сказал Гэбриел. – Он находился под следствием Комиссии по ценным бумагам. Все его фонды собирались заморозить. Кто-то, видимо, выдал администрации детали инсайдерской торговли компаний, которые возглавлял Баллантайн. Ему грозил целый ряд обвинений. Предположительно, он скрывается или бежал от правосудия.
– Есть какие-то факты, говорящие об обратном?
– У Баллантайна жена и трое детей. Их всех опросили. Они в самом деле были растеряны и не смогли внятно объяснить его отсутствие. Сам он на связь с ними не выходил, его паспорт нашелся дома в ящике стола. В одном из стенных шкафов у Баллантайна был напольный сейф. Его жена шифром не располагала, во всяком случае она так сказала. Для вскрытия был получен судебный ордер. Внутри там оказалось почти сто тысяч долларов наличными, да еще векселей почти на вдвое большую сумму.
– Не такой уж пустячок, чтобы беглый бизнесмен мог его вот так запросто взять и забыть.
– В самом деле. Особенно такой совестливый, примерный семьянин, как мистер Баллантайн.
Горький сарказм брызгал из слов Гэбриела, как яд из гадюки.
– Слишком чистый, чтобы быть чистым?
– В Адирондакских горах у Баллантайна был дом, купленный через одну из его фирм. Предположительно местечко, где он ублажал своих клиентов. И себя, понятно, тоже не забывал.
– Ублажителя нашли?
– Проститутка, из топ-моделей. Ей, похоже, посоветовали держать язык за зубами, хотя она сама знала не так уж много. Пришли люди, забрали Баллантайна. Ее оставили.
– О том, что он исчез, вы знали уже до того, как я вас попросил во все это вникнуть?
Взгляд Луиса Гэбриел выдержал, хотя не без преднамеренного усилия.
– Я не отслеживаю деятельность всех и каждого, даже из моих бывших клиентов.
– Ой неправда.
– Не совсем, конечно, – вильнул Гэбриел, – но тем не менее. Кое-кто остается в моем поле зрения, и на это есть свои причины, но других я в самом деле отпускаю. Баллантайном я особо не озабочивался. Кто он такой? Посредник, только и всего. Он меня использовал. Я его при случае тоже, но ведь и многие другие. Уж ты-то должен знать, как такие дела делаются.
– Верно. Именно поэтому я и пытаюсь вычислить, сколько вы от меня скрываете.
Впервые с момента своего появления Гэбриел улыбнулся:
– Мы все нуждаемся в секретах. В том числе и ты.
– А Кандич – он был одним из ваших?
– Нет. С твоим уходом эта сфера перестала меня интересовать. Сейчас выросла уже абсолютно новая порода наймитов, кое-кто из этих типов – ветераны конфликтов в Чечне и Боснии. Военные преступники. Половина из них в бегах от ООН, другая бегает от собственного народа. Кандич бегал от обоих. Раньше он служил в «Скорпионах» – подразделении сербской полиции, причастной к зверствам на Балканах, – но, похоже, шлейф темных дел возник у него еще задолго до того, как он начал убивать стариков в Косово. А когда ветер сменился, сдал своих бывших товарищей мусульманам и перебрался сюда. Как он умудрился получить ангажемент у Хойла, я еще досконально не выяснил.
– Ну и как, был от него толк?
– Я уверен, что он притащил кучу рекомендаций.
– Хотелось бы взглянуть на источники. Хотя там, видимо, не указано, что у него мания совать под нож свою голову. Это все, что вы для меня принесли?
– В основном.
В целом Хойл на аудиенции подтвердил то, что до этого поведал Гэбриелу Милтон: нити ведут к Лихагену. Сейчас Гэбриел рассказывал, что именно ему известно о человеке по имени Кайл Бентон и что его связывает с Лихагеном и одним из людей, схвативших пулю возле дома Луиса. Но при этом старик не говорил, как давно он знал о Бентоне.
– Остальное в процессе поиска, – завершил Гэбриел свой рассказ. – На эти вещи требуется время.
– Сколько?
– Несколько дней, не более. Ты поверил всему, что сказал тебе Хойл?
– Я видел голову в банке, а еще девицу, которую жрут свиньи. И то и другое вполне реалистично. Вы знали, что Лютер Бергер был на самом деле Джоном Лихагеном?
– Да.
– А мне почему-то не сказали.
– Думаешь, это бы что-то изменило?
– В ту пору нет, – не стал цепляться Луис. – А вообще вы знали, кто его отец?
– В принципе да, был в курсе. Он весь состоял из противоречий: бандюган из глубинки и одновременно ловкий бизнесмен. Неотесанный мужлан, но умен и пронырлив. Скотовод и сутенер, но при этом с акциями престижных компаний, да еще с шахтами в придачу. Насильник и торговец женщинами, но любящий отец своих сыновей. Сферам, где вращались мы с тобой, он угрозы не представлял. Сейчас у него рак легких, печени и селезенки. Не может даже самостоятельно дышать. Фактически прикован к дому, к кровати, но иногда устраивает себе экскурсии по своим владениям на инвалидной коляске, чтоб хотя бы ощутить свежий воздух на лице. И проблема, думается мне, вот в чем. Хойл в своем подозрении, похоже, прав: если Лихаген пошел на нас, то он не отстанет и от тебя, потому что ему нечего терять. Он захочет, чтобы ты умер раньше, чем он.
– А его вражда с Хойлом?
– Насколько знаю я, вражда действительно есть. Они с ним давние соперники по бизнесу, а когда-то были еще и соперниками в любви. Та женщина выбрала Лихагена и родила ему двоих сыновей. А умерла от рака, и кажется, примерно от той же его разновидности, что сейчас доканывает самого Лихагена. Их с Хойлом антагонизм хорошо известен, хотя истинные его корни, по всей видимости, теряются в прошлом.
– А его сын, по-вашему, заслуживал смерти?
– Знаешь, – с грустноватой лукавинкой поглядел Гэбриел, – в деле ты мне больше импонировал, когда не был таким чистоплюем.
– Это не ответ на вопрос.
Гэбриел поднял руки: дескать, твоя взяла.
– Что значит «заслуживал», «не заслуживал»? Сын не так чтобы отличался от отца. Грехов у него было меньше, но это лишь в силу возраста, а не норова Верующие говорят: для проклятия достаточно одного греха. Если так, то он был проклят уже сотню раз. С гаком.
На секунду черты Луиса, обычно такие бесстрастные, неуловимо изменились. В них проглянула усталость. Гэбриел это изменение заметил, но вслух ничего не сказал. Между тем в эту секунду его мнение о своем протеже изменилось. Втайне он, честно признаться, лелеял надежду, что из Луиса еще можно будет опять извлечь пользу. Рука у него мастерская, набитая на ремесле убийства, однако чтобы вся эта бритвенная отточенность сохранялась, необходима жертвенность. Иными словами, все то, что именуется совестью, состраданием, человечностью, требуется класть на алтарь ремесла в холодном и безжизненном виде. Но в душе Луиса от этих чувств что-то неизменно оставалось. Более того, за истекшее десятилетие это «что-то» (приличие, что ли) укоренилось и разрослось. Вместе с тем и Гэбриел, видимо, перестал заглушать свои естественные чувства к бывшему воспитаннику покровом прагматизма. И нынче он определенно поспособствует ему в одном последнем деле, а затем их отношения подойдут к однозначному, безоговорочному концу. В Луисе теперь слишком много слабости, чтобы идти на риск и оставлять их линии связи открытыми.
Слабость подобна вирусу: она сама собой передается от носителя к носителю, от системы к системе. В различные периоды своей жизни и работы Гэбриел выжил благодаря комбинации удачи, безжалостности и способности улавливать в людях изъяны. И прожить он планировал еще много-много лет. Работа поддерживала внутри него молодость. Без этих своих «развлечений» он бы уже завял и умер, во всяком случае так ему иногда казалось. При этом Гэбриелу, несмотря не все его таланты и инстинкты выживания, не хватало знания самого себя, чтобы понять: внутри себя он завял уже давным-давно.
– А что там Блисс? – задал вопрос Луис.
– Пока ничего не слышно.
– В тот день, когда мы устранили сына Лихагена, за рулем сидел Детка Билли.
– Я в курсе.
– Теперь его нет. Исчез и Баллантайн – по словам Хойла, убит. Если все эти убийства связаны с Лихагеном, то остаемся только мы с вами.
– Что ж. Тогда чем скорее мы все это дело подчистим, тем у нас больше оснований быть довольными, – подытожил Гэбриел, вставая. – Когда будет что еще сказать, я выйду на связь. Тогда ты и сможешь окончательно определиться с решением.
Ушел он тем же путем, что и явился. Луис остался сидеть, размышляя над всем сказанным. Информации теперь больше, чем на момент их встречи, хотя в целом все еще недостаточно.
* * *
Со своей приступки на гаражной крыше Ангел молча наблюдал за продвижением Гэбриела. Вот зловещий старикан добрел до конца проулка, вот остановился на развилке улицы и огляделся, словно в нерешительности, куда потянут ноги, направо или налево. Мимо неторопливо ехал старенький «Бронко» с номерами другого штата. Вот автомобиль притормозил, и в темноте салона дрогнули острые короткие вспышки. Старик согнулся, а из его спины вырвались какие-то клочья на темных струях – куски плоти и одежды, вырванные пулями. Тело плавно, в согбенной позе опустилось на брусчатку, а вокруг начала расплываться вишнево-красная лужа. И вместе с тем, как она ширилась, из холодеющего тела с каждым неверным ударом сердца истекала жизнь…
Ангел потрясенно, хотя и без огорчения, смотрел.
* * *
– Он будет жить. Еще какое-то время.
Луис с Ангелом находились у себя на квартире. Дело было под вечер. Звонок поступил Луису – Ангел не знал, от кого, а спрашивать не стал. Он лишь выслушал, что ему потом пересказал сам Луис.
– Живуч, старый ублюдок, – произнес Ангел. Тепла в его голосе не было, и от Луиса это не укрылось. – Если б ему было надо, он бы послал тебя на смерть, даже глазом не моргнув.
– Почему же, – возразил Луис. – Разок бы, наверное, все же моргнул.
Он стоял у окна, и его лицо отражалось в стекле. Ангел, сам по себе покалеченный жизнью, горестно размышлял, насколько увечней в ней, должно быть, оказывается его любимый человек, если он по-прежнему испытывает сердечную привязанность к такой твари, как Гэбриел. Может, оно и впрямь так: все сыновья любят своих отцов, неважно, какие ужасные вещи те с ними вытворяли в детстве. Во всех нас есть некая часть, которая извечно чувствует себя в долгу перед теми, чьими трудами мы появились на свет. Ангел, если на то пошло, и сам рыдал, когда до него дошла весть о смерти его отца. А папаша, между прочим, за бухло не чурался сдавать своего сынишку в аренду педофилам и всякой похотливой сволочи. И слезы Ангела, как видно, были тем горше от сожаления обо всем том, чем его отец не был, как о том, чем был.
– Если Хойл прав, – рассудил Луис, – то Лихаген выцепил-таки Баллантайна. Может, тот и сдал ему Гэбриела.
– А ведь он всегда был такой осторожный, – с сомнением покачал головой Ангел. – Со всех сторон себя защищал, обкладывал.
– Обкладывать-то обкладывал, да только они друг друга знали. Между Баллантайном и Гэбриелом существовал всего один слой, один буфер защиты. Похоже, Лихаген под него подкопался и оттуда смог нанести удар.
– Так что теперь? – коротко спросил Ангел.
– Возвращаемся к Хойлу, и затем я прикончу Лихагена. Иначе это все не остановится.
– Ты идешь на это ради себя или ради Гэбриела?
– Не вижу разницы, – отмахнулся Луис.
Находись сейчас здесь старик Гэбриел, он бы, наверное, углядел что-то от своего прежнего Луиса – излюбленного питомца, выпестованного и наставленного на путь, осененный темным сиянием.
* * *
Бентон позвонил из будки на Рузвельт-авеню.
– Сделано, – доложил он.
Запястье и плечо немилосердно саднили (последнее как пить дать вновь начало кровоточить: чувствовались тепло и сырость). Если по уму, то, учитывая полученные в мастерской раны, не надо было брать на себя стрельбу по старику, но уж больно душа горела и хотелось поквитаться за тогдашнюю неудачу.
– Молодец, – сдержанно похвалил Майкл Лихаген. – Можешь теперь ехать домой.
Повесив трубку, он через зал прошел в спальню, где сейчас беззвучно спал отец. Постояв там минуту-другую, будить его сын не стал. Весть можно сообщить и тогда, когда отец проснется.
Майкл понятия не имел, что это на самом деле за старик. Баллантайн поведал о нем лишь в самых общих чертах. Достаточно того, что он вроде как имел отношение к убийству брата, а также знался с Луисом, который непосредственно лишил брата жизни. Это нападение – очередной стимул для Луиса зашевелиться, нанести удар, подставиться. Майкл наконец-то начинал понимать логику отца: кровь взывала о крови, и ее следует пролить там, где в тяжелом недреманном сне лежит в могиле не до конца отомщенный брат. Слушая отцовские разглагольствования, Майкл считал, что потенциальная угроза от Луиса и его партнера, если они все же зашевелятся, изрядно преувеличена, так что нет необходимости привлекать к делу еще и третью сторону – того охотника по имени Блисс, – но отца было не разубедить, и спор у них закончился, едва начавшись. Ладно, что толку упорствовать. К тому же деньги, да и в конечном итоге сама месть все равно отцовы. Майкл молчаливо смирился с навязчивыми желаниями своего старика, поскольку безмерно его любил. А когда тот умрет, все, что ему принадлежит, перейдет к сыну.
Так что Майкл Лихаген хотя и был пока лишь наследным принцем в ожидании престола, но своему старому деспоту хранил верность.
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11