Глава 7

Некоторое время я вообще ничего не соображала. На улице светило яркое солнышко. Из окон соседнего дома доносилась легкая музыка. По набережной гуляли люди. Они о чем-то дружелюбно болтали, фотографировали местные достопримечательности, просто дышали свежим воздухом и любовались Москвой. А я… Я застыла на месте без единого движения и отстраненно смотрела на происходящее вокруг, словно все, что сейчас было, — просто кино. Я сижу перед телевизором, и на экране только что убили человека. Наверное, все это потому, что вокруг было слишком тихо и мирно.

Когда до меня дошло, что все, что происходит в данный момент, все же реальность, я подняла лежавший на траве пистолет, из которого так и не успел выстрелить Руслан, внимательно его осмотрела, встала и пошла в сторону дороги. А потом вдруг вообще потеряла способность мыслить, жутко протяжно закричала и стала целиться по проезжающим мимо меня машинам. Я не хотела и не могла ничего соображать. Можно сказать, что я окончательно потеряла голову. Я понимала только одно: что в одной из этих машин уехал человек, который увез вместе с собой жизнь моего друга, жизнь молодого мужчины, которого я не любила, но которого знала с самого детства и который был мне безумно дорог. И я стреляла. Я стреляла в пустоту, в проезжающие машины и во все, что было вокруг меня. Где-то рядом кричали и прятались за деревья люди, громко сигналили автомобили, но я ничего не видела, ничего не слышала и ничего не ощущала. Я вздрагивала, всхлипывала, но все равно шла вперед и стреляла. Несмотря на то что у меня очень сильно дрожали руки, я расстреляла целую обойму и, выкинув пистолет, направилась обратно к Руслану.

— Сумасшедшая, ты же могла кого-нибудь убить!!! — послышался сзади меня истеричный женский голос. — Идиотка! Дура! Таких в больницу нужно! Изолировать ее от общества! Вызовите милицию, а то эта сумасбродная девица еще что-нибудь натворит! Милиция!!! Где милиция?! Быстрее! Тут людей стреляют!

«Сумасшедшая, ты же могла кого-нибудь убить», — пронеслась у меня в голове услышанная фраза. Это значит, я никого не убила. Все живы. Я ни в кого не попала. Слава богу, все живы.

— Она прострелила мне колесо! — послышался уже мужской голос.

— Хорошо, что хоть колесо, эта психованная могла прострелить тебе голову! — раздался другой мужской голос.

— Она кого-нибудь задела?!

— Слава богу, все живы!

— Действительно, слава богу!

— А мое колесо?! Кто ответит за мое простреленное колесо?! Я только что купил новые колеса! Последние деньги отдал. Думаю, дай себя и машину побалую. Побаловал!!!

— Мужик, да черт с ним, с колесом! Радуйся, что ты вообще остался жив, а колеса — это так, дело наживное. Она могла прострелить тебе что-нибудь другое! Считай, что тебе повезло!

— Кто-нибудь уже вызвал милицию?! Эту даму нужно немедленно изолировать от общества! Посмотрите, у нее же глаза безумные!

— Вызвали, вызвали! Уже едут!

Я совершенно не обращала внимание на собравшихся на тротуаре людей. Я вновь спустилась к Руслану, села рядом с ним на колени, пытаясь хоть что-то понять.

— Ой, да там же мужчина лежит в крови! Люди добрые, посмотрите повнимательнее! Там мужчина! У него вся рубашка в крови! Она его грохнула! А мы думали, что никто не пострадал. Люди добрые, что ж это делается, средь бела дня! — заголосил истеричный женский голос. — Ох падлюга! Человека убила!!!

Когда я все же немного пришла в себя, то взяла мобильный Руслана, который он положил рядом со своим пиджаком, и позвонила в Склифосовского. Сунув мобильный себе в карман, я, стараясь не реагировать на людские крики, осторожно перевернула Руслана. По щекам потекли слезы, и, глядя в его закрытые глаза, я вдруг отчетливо поняла, что все кончилось. ВСЕ КОНЧИЛОСЬ.

Когда одновременно подъехали милиция и реанимация, я бросилась к ним навстречу и заголосила:

— Он еще жив! Помогите ему! Он еще жив! У него еще прощупывается слабый пульс! А может, мне показалось? Может, мне просто показалось! Но я очень хочу! Вы не представляете, как сильно я хочу, чтобы вы нашли у него пульс! Поищите, пожалуйста, может, у вас что получится! Поищите!!!

Я бежала к ним навстречу, ища у них помощи и сострадания, но вместо этого сотрудники милиции достали свое табельное оружие и чуть было не начали по мне стрелять.

— Это она его убила! — Она! Она стреляла в нас всех! — злорадствовали люди.

Когда я почувствовала, что сейчас откроют огонь, я резко остановилась, посмотрела на наставленные на меня стволы и затряслась, словно в лихорадке.

— Это не я! Уверяю вас в том, что это не я! Это кто-то из проезжающей мимо машины! Я даже знаю кто! Раненый или убитый, это мой близкий человек по имени Руслан. Сами подумайте, как я могла его убить, ведь он меня сильно любил? Ему просто денег должны! Чтобы не отдавать, его решили убить. Ребята, да вы лучше его быстрее в реанимацию везите. Возможно, его еще можно спасти! Это очень близкий мне человек. Неужели вы думаете, что это я его застрелила, а теперь рядом с телом стою и вас дожидаюсь?! Да если бы это была я, я бы сейчас рядом с ним не стояла, а уже давно бы сбежала, и черта с два бы вы меня нашли! Это я от безысходности немного постреляла! У меня нервы окончательно сдали. С кем не бывает.

Я смотрела, как Руслана кладут на носилки, уже в наручниках. Блюстители порядка осторожно подняли валявшийся рядом со мной пистолет и положили его в пакет, чтобы потом отдать его на экспертизу. Когда Руслана положили на носилки и понесли к реанимационной машине, я бросилась следом за ними, но была тут же остановлена сотрудниками милиции.

— Немедленно отпустите! Я должна ехать вместе с ним! Я должна быть рядом. Я же уже объясняла вам, что это очень близкий мне человек!

Но милиция была непреклонна. Оно и понятно.

Меня считали убийцей, а человеку, совершившему преступление, не место рядом с тем, кого он убил.

— Я не убивала! Я вам всем на свете клянусь, что я не убивала!

Я поняла, что меня никто никуда не отпустит, а единственная машина, в которую мне позволят сесть, это милицейский «газик» со стальными решетками на окнах. Как только до меня дошло, что мое сопротивление бесполезно, я встала как вкопанная, посмотрела вслед отъезжающей реанимации и.., улыбнулась своей ослепительной широкой улыбкой, не обращая никакого внимания на то, что по моим глазам текли слезы.

— Да ее не в милицию нужно, а в сумасшедший дом! Девушка явно больна! Смотрите, она улыбается! Бог мой, после всего, что она натворила, она еще улыбается!!!

— Правду говорят, бойтесь женщину с вечной улыбкой! — выкрикнул кто-то из собравшейся толпы. — Вот и не верь после этого в приметы. Я часто слышал, что вечно улыбающаяся женщина приносит горе. Так и есть.

А я действительно улыбалась: широко и открыто. Я улыбалась, потому что реанимационная машина уже отъехала, а вместе с ней уехал Руслан. Если они его куда-то повезли, значит, еще есть надежда на то, что он жив… Разве я не могла не улыбаться от одной этой мысли?

Перед тем как сесть в милицейскую машину, я злобно посмотрела на стражей порядка и заговорила ледяным голосом:

— Если вы думаете, что за меня некому заступиться, то глубоко ошибаетесь. Я нахожусь под покровительством одного очень влиятельного человека. Если вы сейчас не дадите сделать мне один-единственный звонок, то у вас будут большие проблемы.

— И кому ты собралась звонить? — ухмыльнулся прыщавый милиционер, который, к моему удивлению, так по-хамски перешел со мной на «ты».

— Я знаю свои права! Я хочу позвонить своему адвокату!

— Сейчас к нам приедешь, а там уже будут решать, будешь ты куда звонить или нет.

— Это произвол. Я имею право на звонок!

— Сейчас в изоляторе будешь качать свои права.

— Да пусть позвонит, — заступился за меня второй милиционер.

— Ну да ладно. Всего один звонок.

Не обращая внимание на наручники, я подумала, что самое ужасное в этой ситуации, что я не знаю номер мобильного Черепа, потому что всегда держала с ним связь только через Руслана, и, не придумав ничего лучшего, набрала телефон Майкла.

Когда на том конце провода сняли трубку, я почувствовала, как мои щеки стали заливаться слезами. Я уже не могла держать в себе свои чувства и эмоции и заговорила, всхлипывая после каждого слова:

— Майкл, еще раз привет.

— Привет, — непонимающим голосом поздоровался Майкл.

— Майкл, обед еще не закончился?

— Нет. А с кем я говорю? — не сразу узнал меня русский американец.

— Это Ника. У меня очень большие проблемы. Я не знаю номер Сан Саныча, поэтому мне пришлось вас побеспокоить. Передайте, пожалуйста, ему трубку.

— Ника, о'кей. Я слышу, что вы плачете. Успокойтесь. Никакие, даже самые серьезные, проблемы не стоят ваших слез. Сейчас я передам трубку Сан Санычу. Вы можете рассчитывать на меня. Я постараюсь вам помочь.

— Спасибо, — только и смогла пробурчать я, посмотрев с опаской на сотрудников милиции, которые уже вовсю делали мне знаки, чтобы я закруглялась.

Голос Черепа был совсем не таким радушным, как голос Майкла, и в нем ясно слышалось раздражение. Видимо, ему не понравилось, что я так бесцеремонно нарушила их затянувшуюся беседу и пытаюсь навязать свои проблемы.

— Вероника?!

— Я.

— Мы еще не закончили. В чем, собственно, дело?

— Руслана убили!

— Что?!

— Сейчас на набережной убили Руслана, правда, я толком не знаю, может, он еще жив. Его отвезли в Склиф.

— Ты в Склифе?

— Меня увозят в изолятор.

— Тебя в изолятор?! Зачем?!

— Они обвиняют меня в убийстве, но я не убивала. Экспертиза все покажет. Руслана застрелили совсем из другого оружия. Я в наручниках.

— Дай трубку тем, кто их на тебя надел.

Я протянула трубку одному из милиционеров и в очередной раз всхлипнула:

— Вас к телефону.

— Кто?

— Мой адвокат, — не моргнув глазом соврала я. — Объясните ему, куда вы меня увозите.

Череп пообещал разрешить ситуацию как можно быстрее, чем дал мне небольшую надежду на то, что все обойдется.

Перед тем как посадить меня в машину, выехавший на место преступления следователь опросил собравшихся неподалеку зевак и попытался выяснить, кто из них конкретно видел, как я стреляла в Руслана. Поначалу послышались все те же знакомые фразы:

— Это она убила! Она! Господин следователь, это она!!!

Но когда понадобились реальные свидетели, публика тут же замолчала и начала потихоньку расходиться. Нашлись свидетели того, что я стреляла по машинам и выпустила целую обойму. Все. Свидетелей, видевших, как я убивала Руслана, не было. Да и откуда они могли взяться?! Правда, одна ушлая бабулька, вышедшая погулять со своей собачкой и подошедшая к толпе зевак позже всех, попыталась красноречиво рассказать, как я безжалостно расправилась с Русланом.

— Я все видела! Все видела! — кричала она и, по всей вероятности, получала от этого удовольствие. — Это было страшное зрелище! Мне было больно на это смотреть! Даже моя Муся жалобно заскулила и закрыла глаза. Боюсь, что у нее теперь психика нарушена. Она вообще крови боится. Она у меня очень тонкая натура и очень ранимая. Теперь придется вести к ветеринару.

— Бабуля врет. — В моих глазах было такое отчаяние, что следователь немного смутился. — Это не я сумасшедшая, а она.

— Молчи, бесстыжая! У моей Муси даже глаз дергается! — громко прокричала ушлая бабушка, которая явно пересмотрела американских боевиков и фильмов ужасов.

— Она врет! — стояла я на своем.

— Я видела, как он хотел жить! Как он просил, чтобы она его не убивала! Но эта девица достала пистолет и стала злобно смеяться. Парень встал перед ней на колени и стал молить ее о пощаде, но и это не помогло. Она стреляла в него и смеялась, пока у нее не закончились патроны.

— По тому положению, в котором мы увидели застреленного мужчину, я бы не сказал, что до того, как его застрелили, он стоял на коленях, — задумчиво произнес следователь и подозрительно оглядел бабулю, настроенную на самые решительные действия.

— Стоял, сынок. Еще как стоял. Я тебе говорю, что стоял на коленях. Если бы моя Муся могла говорить, она бы это подтвердила. Тебе, сынок, это пожилой человек говорит, который целую жизнь прожил, а ты смотришь на меня с недоверием. Ты посмотри на эту девицу. Убийца, она и есть убийца. У нее же это на лице написано.

— Бабушка, зачем вы врете? Зачем вам это нужно? — Моему возмущению не было предела. — Да как вам не стыдно! Ведь вы же сами говорите, что вы пожилой человек, а сказки сочиняете, словно маленький ребенок!

— Это как тебе не стыдно! — еще больше разошлась бабуля. — Кто тебя научил людей убивать?! Ты киллерша, вот ты кто. Я когда тебя увидела, сразу поняла, что ты киллерша!

— Кто? — не поверила я своим ушам.

— Киллерша. Ты людей убиваешь и за это получаешь деньги, — с видом знатока выдала бабуля.

— Бабушка, да вы фильмов пересмотрели! Вы, наверно, на ночь много телевизор смотрите. Вам нужно срочно сократить время просмотра и лучше побольше гулять на свежем воздухе.

— Подождите, — вклинился в нашу перебранку следователь и посмотрел на бабушку.

— Жду, — по стойке смирно встала бабуля.

— Вы говорите, что вы видели, как эта женщина стреляла в мужчину? Вернее, вы это не говорите, вы это утверждаете?

— У меня эта кровавая картина сейчас перед глазами стоит. Могу все описать в самых мельчайших подробностях. Все как на духу. Даже не знаю, как теперь буду со всем этим жить. Теперь меня нужно к врачу, а Мусю к ветеринару, — не моргнула глазом бабуля.

— Вы утверждаете, что женщина стреляла в мужчину неоднократно?

— Пока не закончились патроны.

— Но тут есть человек, которому эта женщина прострелила колесо, а также другие свидетели, которые видели, как эта обезумевшая женщина была не в себе и совершенно бессмысленно палила по машинам. Тогда ответьте мне на вопрос, если эта женщина выпустила все патроны в мужчину, то каким образом она прострелила колесо вон той машине? — Следователь показал рукой на стоящую неподалеку зеленую «Ниву».

Бабуля с интересом посмотрела на машину и вновь не растерялась:

— Эта бесстыжая способна на все. Такая может делать два дела одновременно. Я думаю, что у нее было два пистолета.

— Два пистолета? — не меньше меня удивился следователь.

— Два, — подтвердила бабуля.

— Чокнутая! — У меня вконец сдали нервы. — Еще скажи, что у меня было ведро патронов.

— Может быть. Такая сумасшедшая, как ты, может по московским улицам и с автоматом ходить!

По лицу следователя было понятно, что ему уже все давно ясно.

— Если вы утверждаете, что видели два пистолета, то где тогда второй? Его тут нет.

— Она его в воду выкинула. — Бабушкиной фантазии не было предела.

Следователь посмотрел на часы и, решив не терять времени даром, объяснил бабушке, что происходит с теми, кто дает ложные показания, и как складывается их дальнейшая судьба. Слова следователя произвели мгновенный эффект. Бабуля опустила глаза и перевела все свое внимание на собачку, спросив ее, не хочет ли она есть.

— Так вы готовы быть свидетелем и подписаться под каждым вашим словом? — прищурил глаза следователь.

— А я ничего не видела, — тут же съехала бабушка.

— Как же так? А два пистолета, мужчина, стоявший на коленях и просящий о пощаде?

— Не видела. Да у меня и зрение плохое. Я без очков вообще ничего не вижу.

— Но ведь вы нам только недавно так красноречиво все рассказывали.

— Наверное, мне просто померещилось. У меня в последнее время случались галлюцинации. Это нормально. Я старый, больной человек. И вообще мне домой пора. Я вышла только собачку выгулять. Она кушать хочет.

В знак доказательства сидевшая рядом с бабулей болонка несколько раз пролаяла, и бабуля вместе с собачкой отошли от толпы.

— Пойдем, Муся. Пойдем. Ты уже, наверное, кушать хочешь. Что-то мы с тобой здесь задержались и уже проголодались.

— Вот из-за таких бабушек в тюрьму попадают невинные люди, — сказал кто-то из толпы, которая уже заметно поредела.

— Не такая уж она и невинная. Конечно, бабушка дала лишку.

Как только меня доставили в изолятор, меня охватила жуткая паника, и я попыталась надавить на жалость:

— Ребята, выпустите меня отсюда. Я же не убивала. Ведь у вас же даже свидетелей нет.

— Тысячи преступлений совершаются без свидетелей, и, между прочим, несмотря на это, совершившим преступление приходится нести уголовную ответственность, — ответил мне самый старший.

— А то, что ты палила без разбора, думаешь, тебе даром пройдет? — не мог не уколоть меня молодой прыщавый милиционер. — Если все так будут устраивать беспредел, то что же тогда будет?

— Вы хотите сказать, меня посадят?

— А ты думала как? Вышла, постреляла — и все путем? Нет, дорогуша, так не бывает!

Я не знаю, сколько времени я просидела в изоляторе, но мне показалось, что прошла целая вечность. Периодически я закрывала глаза и не верила в реальность происходящего. То, что сейчас произошло со мной, Руслан всегда называл одной фразой, когда рассказывал про кого-нибудь из своих друзей. Мол, его приняли Опера. Получается, что меня сейчас тоже приняли опера. А еще я подумала о том, как интуитивно почувствовала то, что хочу погулять налегке, и оставила сумочку в машине Руслана. Когда сотрудники милиции меня обыскали, они были очень удивлены, потому что у меня вообще ничего не было. Ничего, даже нижнего белья, что привело их в состояние шока. А вот если бы я взяла с собой свою сумочку, все было бы намного сложнее. Запрещенная аппаратура и книжка с уликами, конечно же, не сыграли бы мне на руку и, вне всякого сомнения, привели бы в бешенство Черепа.

Я не могла поверить в то, что я, девушка с незапятнанной репутацией, сижу в изоляторе, как самая настоящая преступница, и меня подозревают в убийстве своего близкого друга, человека, который мне был всегда очень дорог. И тем не менее это была правда. Горькая, тяжелая и страшная правда. Из разговора следователя я поняла то, что найденный рядом с Русланом пистолет, тот самый, из которого я стреляла, должен пройти баллистическую экспертизу, а эта экспертиза делается достаточно долго, от десяти до сорока дней. Специальная лаборатория для проведения баллистической экспертизы находится на Петровке, и там очень большие очереди. Правда, есть срочные дела, которые требуют незамедлительной экспертизы, и все же маловероятно, что наш случай подходит для незамедлительной экспертизы, и если это так, то нам придется довольно долго ждать.

Внимательно слушая людей в форме, я отчетливо понимала, что меня никто не собирается выпускать, что мне придется ждать эту злосчастную экспертизу и что из стен изолятора временного содержания меня переведут в следственный изолятор.

А это значит, что меня вряд ли спасет даже самый опытный адвокат, потому что все улики налицо и прокурор обязательно подпишет санкцию на мой арест. Чем больше я сидела на чересчур жесткой скамейке, намертво привинченной к полу металлическими скобами, и смотрела в узкое окно, тем больше не понимала, почему ко мне не приходит адвокат и почему Череп ничего не предпринимает для того, чтобы меня отсюда вызволить. Я сидела на самом краю скамейки, положив руки на колени, как нашкодившая школьница, и слушала, как громко бьется мое сердце.

А затем произошло то, чего я ждала больше всего. Назвали мою фамилию и повели в другую комнату. В этой комнате сидел Череп и листал какие-то бумаги.

— Сан Саныч, вытащите меня отсюда! — громко крикнула я и, не ожидая от себя ничего подобного, бросилась к нему на шею.