Глава 24
Громко всхлипывая, я перевернула Вадима на спину и стала трясти его за безжизненные плечи.
– Вадим, вставай! Слышишь, вставай! Мне страшно, я боюсь. Ты ведь обещал моему отцу, что никогда не оставишь меня одну...
Вадим лежал неподвижно, как мумия, устремив безжизненный взгляд в далекое, затянутое тучами небо. Рядом равнодушно плескалась река. Река? Боже мой, ведь там Зак, покойник!
А вдруг он сейчас выйдет и бросится ко мне?
Громко вскрикнув от ужаса, я вскочила и со всех ног бросилась в сторону леса, но на бегу остановилась. Вадим был убит выстрелом в затылок, значит, стреляли из-за деревьев. А что, если убийца следит за мной? Стоит мне только подойти поближе и...
– Эй ты, выходи! Хватит прятаться! Выходи, я хочу на тебя посмотреть!
От собственного крика у меня, зазвенело в ушах.
– ...еть... еть... еть... – насмешливо ответило эхо.
– Ну где же ты, черт бы тебя побрал!
– ...ал... ал... ...ал...
Результат тот же.
Все, не могу больше, не могу... Ночь, река, покойник... Два покойника! Два! И скоро появится третий – я. Боже мой, я... Убийца притаился в лесу. Сейчас он выстрелит, сейчас... Но я-то жить хочу, жить, жить! Я и так побывала в аду, дважды оттуда не возвращаются. Я потеряла все и обрела заново. А теперь... Неужели мои приключения на этом закончатся? Максим... Но почему же он медлит, почему? Может, у меня есть еще шанс спастись? Да, есть! Я уеду, уеду немедленно, в Питер, к родителям, они меня ждут! Но Вадим, как же Вадим? Я не могу бросить его. Это... это непорядочно!
Всхлипывая и посекундно оглядываясь на темную стену леса, я подползла к распростертому на земле телу Вадима и положила голову ему на грудь. Не дышит, не дышит, черт возьми! А волосы еще влажные, высохнуть не успели. Рекой пахнут... Прости меня, Вадик, что я не любила тебя.
Маша, возможно, да, но я... Понимаешь, у меня есть Максим. Он узнал обо мне такое, что... Нет, не буду об этом, слишком больно... Потерпи, Ваденька, потерпи, дорогой... Я не оставлю тебя. Ты добрый, хороший, а я – нет, потому что я... я...
Потому что я занималась проституцией почти восемь лет, потому что через меня прошли тысячи мужиков, потому что я обманом проникла в дом Виталия Ивановича и мамы. Потому что я... лгала тебе...
Уже не думая о том, что в спину мне могут выстрелить в любой момент, спотыкаясь и падая на каждом шагу, я с трудом поволокла грузное тело к машине. Я вся была в крови – волосы, лицо, руки.
Платье висело лохмотьями, босоножки пришлось сбросить и оставить на берегу – высокие каблуки только мешали. Запихнув его кое-как на заднее сиденье – не влезал ведь, дверца мешала! – я отдышалась немного, села за руль, включила зажигание и сказала грустно:
– Ничего, Вадюха, держись. Скоро приедем.
Спасибо тебе за все!
Как я вела машину, не помню. Благо до пансионата было рукой подать. У ворот КПП я остановилась и нажала на сигнал.
...Очнулась я от резкого запаха нашатыря.
Кто-то открыл переднюю дверь и попытался вытащить меня из машины. Сопротивляясь, я вцепилась в руль.
– Машенька, приди в себя. Это я, Толик, – раздался знакомый голос. – Ты можешь идти?
Бросив на Толика безразличный взгляд, я помотала головой.
– Маша, я уже позвонил твоему отцу. Через несколько часов сюда приедут наши люди. Давай, я тебе помогу, хочешь?
Повернувшись к Вадиму, я погладила его по голове и, едва разлепив губы, прошептала:
– Вадик, милый. Ты слышал, что сказал Толик? Он сказал, что скоро сюда приедут наши люди. И папа приедет, я знаю. Только к чему все это?
Ведь тебя больше нет...
Толик потянул меня за руку и заставил выйти.
Я с ужасом наблюдала за тем, как к воротам пансионата подъехала «Скорая помощь». Вадима положили на носилки, закрыв его лицо грязным покрывалом.
– Подождите, – сказала я и подошла поближе.
Один из санитаров понимающе посмотрел на меня.
– Вы хотите попрощаться?
– Да, если можно.
– Конечно, конечно.
Приоткрыв покрывало, я поцеловала Вадима в лоб. Лоб был совсем холодный, неживой.
– Это ваш жених?
– Не знаю. Говорят, что я его любила и даже собиралась за него замуж, – пробормотала я.
Санитар удивленно пожал плечами и, кивнув напарнику, понес носилки в машину.
Проводив «Скорую помощь» глазами, я подошла к Толику, собираясь попросить его, чтобы он проводил меня в корпус. Но тут за спиной раздался рев милицейской сирены. Канареечного цвета «уазик» остановился рядом с иномаркой Вадима.
– Машенька, ты ответишь на несколько вопросов, и все, – сжал мою руку Толик.
– Но я не хочу...
– Маша, так положено. Подожди немного, приедет отец и со всем разберется. Он найдет тебе лучшего адвоката.
– Адвоката?! А зачем он мне нужен?
– Возможно, тебя будут подозревать.
– Меня? В чем?!
– Я сказал: возможно. Сама знаешь, какие бывают следаки. Если тебя спросят, чем вы с Вадимом занимались у реки, скажешь, что приехали покупаться. Смотри, не ляпни ничего лишнего.
Допрос, на мое счастье, оказался простой формальностью: фамилия, имя, отчество место рождения и место жительства, цель приезда в Москву... Более серьезные вопросы были оставлены на потом.
Мы с Толиком сидели в моем номере и вяло потягивали виски. Глядя на вещи Вадима, то и дело попадавшиеся на глаза, я с трудом сдерживала рыдания.
– Маш, что же произошло? – наконец спросил Толик.
– Не знаю. Кто-то выстрелил Вадиму в голову.
– Но кто?
– Я не видела никого. Только выстрелы слышала, вернее, не выстрелы, а какие-то щелчки.
Я не понимаю, почему меня не убили? Почему? Почему? Почему? – бокал полетел в стену и разбился вдребезги. На стене осталось мокрое пятно.
– Маша, успокойся. – Толик погладил меня по трясущемуся плечу. – Сейчас приедет твой папа, и все будет нормально.
– Что будет нормально?!
– Ну, все...
– Что все, если Вадима уже не вернешь?!
– Неужели ты так сильно его любила?
– Тебе-то какая разница?! Он был отличным парнем, а теперь его нет!
Толик достал из бара новый бокал, наполнил его виски и придвинул поближе ко мне.
– Маш, выпей еще. Тебе успокоиться надо.
Кивнув, я сделала большой глоток и, закашлявшись, уткнулась Толику в грудь.
– Маш, ты вся в крови, – тяжело задышал он. – И платье, и руки, и лицо. Может, помоешься? Отец ужаснется, если увидит тебя в таком виде.
Я опустила голову и, едва отрывая ноги от пола, шаркая, как древняя старуха, медленно побрела в ванную. Включив горячую воду, села на бортик и закрыла глаза. Шевелиться не хотелось. Совсем.
Хотелось есть, как всегда, и... поскорее увидеть папу.
– Маша, ты что? – в ванную зашел Толик. – Вода перельется!
Закрыв кран, он заставил меня встать и принялся раздевать. Снял платье, похожее теперь на грязную рваную тряпку, расстегнул бюстгальтер, стянул трусики, провел тыльной стороной ладони по моей груди, помедлил немного и, подняв на руки, посадил в ванну. Взял мочалку, намылил ее и стал тереть осторожно – руки, плечи, живот.
Я испытывала к нему отвращение, но возмутиться, оттолкнуть от себя этого негодяя не находила сил. Танечка, Танька, ведь это он, он убил тебя, он, он, он...
– Посмотри, даже вода стала красной.
Голос Толика вернул меня к действительности.
– Это кровь Вадима, – равнодушно ответила я.
– Маш, давай выбросим твою одежду. Зачем тебе лишние следы?
– Ты к чему это говоришь? – насторожилась я.
– Да так, на всякий случай.
– Может, ты хочешь сказать, что это я убила Вадима?
– Я такого не говорил...
– Но ты на это намекнул.
– Тебе показалось.
– Не ври! Я не убивала Вадима. Он не сделал мне ничего плохого!
– Маша, ну что на тебя нашло! Ведь я тебя ни в чем не подозреваю.
– Нет, подозреваешь! Просто не говоришь вслух.
– Ты хочешь сказать, что умеешь читать чужие мысли?
– Умею! Я вообще тебя насквозь вижу!
Толик достал из шкафчика махровое полотенце и поманил меня к себе.
– Машенька, тебе нельзя нервничать.
– Можно!
– Нельзя.
– Не надо делать из меня больную! Я совершенно здорова!
– Иди ко мне. Возьми полотенце. Никто не посмеет бросить в тебя камень. Ты не могла убить своего жениха.
Я вылезла из ванны и закуталась в полотенце.
– Ну, отошла? На вот тебе халат. Скоро приедет отец с ребятами, так что тебе лучше одеться.
Случайно опустив глаза, я увидела, что Толик находится в полной боевой готовности. Мощный член до отказа натянул плотную материю брюк.
Не желая испытывать его терпение, я моментально накинула халат.
– Маша, а ты красивая, – краснея, сказал Толик. – Даже не верится, что тебя по кусочкам восстановили.
– Тебя это не касается.
– Ты на меня обиделась?
– Толик, я давно разучилась обижаться...
Громкий стук в дверь оборвал меня на полуслове. Я выскочила из ванной и нос к носу столкнулась с отцом. За его спиной маячили охранники, целая толпа.
– Машенька, успокойся, все позади. Мама тоже хотела приехать. Но я оставил ее дома.
Взмахом руки отец приказал своим молодчикам немедленно удалиться за дверь. Следом за ними вышел и Толик. Я села с отцом на диван и прижалась к его плечу.
– Папа, я не видела, кто убил Вадима. В него стреляли из-за деревьев...
– Ничего, доченька, главное, что ты осталась жива. Мама как чувствовала, когда не хотела отпускать тебя в эту гребаную Москву. Она не пережила бы твоей смерти.
– Папа, я нашла человека, который посадил меня на иглу, а затем отправил в Грецию с наркотиками.
– Кто он? – сузив глаза, выдохнул отец. – Я убью этого подонка!
– Его убил Вадим, папа. Он спас мне жизнь.
Опустив кое-какие подробности из своего прошлого, я рассказала отцу о встрече с Заком и о том, чем она закончилась. Отец слушал меня очень внимательно, не перебивая и не спрашивая ни о чем.
– Вадим отнес труп в воду, а потом кто-то стрельнул ему в затылок...
– Но кто?!
– Папа, я не знаю. Даже предположить не могу.
– Вадим парень рисковый. Может, насолил кому здесь, в Москве. Ладно, дочка, главное, что с тобой ничего не произошло.
Курносый веснушчатый следователь, не москвич явно («хекал» он нещадно), в помятом кургузом пиджачке неопределенного цвета и грязноватой рубашке, застегнутой на все пуговицы (где только нашли такого олуха!), беседовавший со мной в присутствии Виталия Ивановича, задавал дежурные вопросы: «Фамилия, имя, отчество?» – Я ответила без запинки, выучила уже. «Год рождения?» – Тут я уже замялась, но папа ответил быстро: «1977-й». – «В каких отношениях вы состояли с убитым?» – «Он был моим женихом». – «Что вы делали ночью на берегу реки?» – «Занимались любовью». Следователь покраснел как рак и, заморгав круглыми, навыкате глазами, перестал писать.
«Милейший, мы торопимся», – вежливо сказал папа. «Откуда был произведен выстрел?» – «Не знаю, из леса, кажется. Простите меня, я ничего не помню. У меня... у меня голова болит!» Папа достал из бумажника пачку долларов и, не пересчитывая, положил ее на край стола: «Надеюсь, вам этого хватит?» Следователь молча кивнул и, суетливым движением спрятав деньги в карман, вышел из номера.
После недолгих сборов мы сели в бронированный «Мерседес» и поехали домой, в Питер. Толик поехал с нами – отмывать залитую кровью машину Вадима он не захотел. Папа спрашивал его по дороге о чем-то, Толик отвечал коротко, иногда – пространно, и я, убаюканная его речью, заснула.
«Леночка, дочка, проснись, пора вставать», – позвал меня издалека ласковый голос мамы. МОЕЙ мамы. «Сейчас, мамочка», – сквозь сон пробормотала я, приваливаясь к плечу Виталия Ивановича.
«А задница у тебя ничего, соблазнительная». – Это уже тот, из иномарки, что обесчестил меня в день маминых похорон. «Ленка, я, кажется, влюбилась!» – Танечка... «А ну сделай мне минет, сука!» – Клиенты чертовы, хором. «Семьдесят процентов мне, тридцать – тебе. И без глупостей!» – Зак, конечно. «Русский девка, проститутка...» – Ненавижу, грек... «Машенька, солнышко...» – А это Вадик, Вадим... Макс, а ты что же молчишь?
Ты-то, надеюсь, жив? Я люблю тебя, Макс, я не могу без тебя...
Застонав негромко, я открыла глаза.
– Машенька, тебе приснился дурной сон? – спросил отец.
– Да, папа, поскорей бы его забыть!
– Это нервы, Машенька. Это пройдет. Дома ты выпьешь успокоительное и придешь в норму.
Я прижалась к отцу, как маленькая девочка, и, вздохнув, спросила:
– Папа, а почему снятся сны?
– Сны? Не знаю, Машенька. Подсознание, наверное, работает, когда ты отдыхаешь.
– А если мне снится прошлое?
– Это говорит о том, доченька, что ты пытаешься его вспомнить.
– Я не пытаюсь его вспомнить. Я хочу его забыть, но у меня ничего не получается.
Дома заплаканная мама бросилась мне на шею и громко заголосила. Она постарела за эти дни.
Несчастная женщина, готовая боготворить собственную дочь... Но я-то не являюсь таковой. Я не Маша, я – Лена, я самозванка, хотя и стала ею не по своей воле.
Взяв маму за руку, я привела ее в свою комнату и усадила на кровать.
– Мама, я должна тебе кое-что сказать. Я больше не могу обманывать ни себя, ни тебя, ни папу. Это очень тяжело – жить чужой жизнью, пойми меня...
– Машенька, ты слишком много пережила. Тебе нужно отдохнуть.
– Дело в том, мама... Дело в том, что я не Маша.
Из груди вырвался громкий стон.
– Машенька, ну что ты такое говоришь, родная? Может, позвать тебе врача?
– Врач мне не нужен. Я не находила в себе сил сказать правду. Но, вы с отцом стали для меня настоящими родителями. Ближе вас у меня никого нет.
Я перевела дух и продолжила:
– Меня зовут Лена. Я была проституткой. Теперь мне стыдно за свое прошлое. Я хочу забыть его, но у меня ничего не получается, ничего.
Закрыв лицо руками, я заплакала.
– Мамочка, прости меня, если сможешь, прости, – вырвался из горла беспомощный крик. – Ты представить себе не можешь, как я хотела быть Машей! Но я Лена, Лена! – Я упала на колени и прижалась к маминым ногам. Рыдала я так сильно, что в комнату вошел отец. Оторвав меня от матери, он уложил меня на кровать и заботливо укрыл теплым верблюжьим пледом.
– Машенька не в себе, – объяснила мама. – Смерть Вадима выбила ее из колеи. Надо бы пригласить к ней психоаналитика.
– Клава, в Москве она нашла человека, который посадил ее на иглу.
– Что?! – Мама испуганно зажала рот ладонью. – Виталик, ты должен с ним разобраться! – сказала она чуть позже. – Этого выродка надо... убить.
– Он мертв, Клава. С ним разобрался Вадим.
– Я не Маша, не Маша, – опять затвердила я на одной ноте.
Мама вызвала врача, и тот, не мешкая, ввел мне успокоительное. Я почувствовала, как закружилась голова, и провалилась в сон.
