Пролог

Встав у берега пруда, я обратила внимание на то, что сегодня не подплывают лебеди. Странно, обычно они подплывают сразу, как только я подхожу к пруду. В последнее время происходит слишком много странных вещей. Слишком много. Я смотрела на мирно спящих лебедей и думала, что в этом доме со мной прекратили общение даже лебеди… А ведь еще недавно, увидев меня, они тут же плыли к берегу и, расталкивая друг друга, подставляли свои изящные шеи, чтобы я их погладила.

Много лет назад, когда я была совсем юной девчонкой, я любила приходить к большому поселковому пруду, в котором плавали лебеди, и любовалась их красотой. Мне нравились их изящные шеи, их умные глаза и их… лебединая верность. Влюбленный в меня мальчишка, мечтавший покорить мое юное сердце, садился в лодку и направлял лебедей в мою сторону. Я смотрела на его уверенные движения и чувствовала, как к моему сердцу подбирается первая юношеская любовь. Я безумно любила этот пруд, этих лебедей и этого отчаянного мальчишку. Господи, какая же я тогда была счастливая! Какая счастливая! Теперь от этого счастья остался только пруд с лебедями, но не тот, поселковый, а мой собственный… Где-то там, в глубине моей памяти, остался мальчишка, такой дерзкий, решительный и безумно влюбленный. Конечно же, этот мальчишка уже давно стал мужчиной, женат, имеет детей и вряд ли вспоминает о моем существовании. Хотя, может быть, иногда… Когда приезжает в поселок и приводит своих детей к нашему пруду. Я не была в поселке черт знает сколько времени. Наверное, целую вечность… И все же если пруд еще жив и в нем по-прежнему есть лебеди, может быть, он смотрит, как его дети садятся в лодку, чтобы погнать лебедей к берегу, и… вспоминает меня, худенькую девочку с тоненькими, жидкими косичками, одетую в старенькое платье, которое отдали мне родители выросшей соседской девочки, и обутую в какие-то немыслимые чужие туфли. А может быть, он даже спросит у наших поселковых, как сложилась моя судьба. Наверное, ему сказали, что я уже давно живу в Москве и стараюсь не вспоминать свой поселок. Разве вот только пруд с лебедями… Что из неряшливой провинциальной девчонки я превратилась в ЛЕДИ, холодную, прагматичную и до неприличия расчетливую. Еще, наверное, сказали, что я зазналась, что ни с кем не общаюсь, никого не жду в гости… ПОТОМУ ЧТО Я ВЫРВАЛАСЬ… Я СМОГЛА… А они остались там, привыкли так жить и никогда не понимали выскочек.

Теперь я живу как хочу, и у меня есть деньги. Я замужем за богатым человеком. Все так просто и так банально, но только не дай бог кому-нибудь повторить мою судьбу. Не дай Бог. Уж слишком дорого обошлась мне моя благополучная жизнь. Слишком дорого. Я никогда не предполагала, что благополучие стоит так дорого, намного дороже, чем мы думаем.

Когда мой муж спросил у меня, что я хочу получить на свой день рождения, я безразлично пожала плечами. Чем можно удивить женщину, которая не умеет удивляться?! Последняя модель мобильника, последняя марка машины, вечернее платье из последней коллекции? У меня все есть. Хотя нет, не все… У меня не было пруда с лебедями, того самого, из детства. Муж очень удивился, рассмеялся и как-то нелепо пошутил, что в следующий раз я могу захотеть искусственное море с настоящими дельфинами. Но я не поддержала его смех, потому что искусственное море мне было совершенно ни к чему. Я хотела только пруд. Настоящий пруд с настоящими лебедями. Муж выполнил мое желание. Я стала обладательницей собственного пруда. Он смог подарить мне пруд, но никогда не смог бы взять лодку и погнать лебедей в мою сторону, потому что… Много почему… У него костюм от Кардена, часы «Ролекс», стрижка за сто долларов и чересчур дорогой парфюм. Его ботинки стоят бешеных денег, а носки он покупает только в определенном магазине в центре Москвы. Его ощущение сытости никогда не позволит ему сделать какой-то легкомысленный, просто эмоциональный шаг. Такой никогда не запрыгнет в лодку, боясь замочить свои дорогие брюки. У него слишком много условностей, которые он соблюдает с завидной пунктуальностью.

Вчера он выговаривал мне за то, что я, сославшись на головную боль, не поехала с ним на очередной фуршет. Мол, он бродил по залу как неприкаянный. На фуршетах и других светских вечеринках не принято появляться в одиночестве. Окружающие могут тебя не понять. Муж… Когда я думаю о муже, я начинаю плохо себя чувствовать…

В последнее время у меня постоянное ощущение потерянности. Я долго стремилась к такой жизни, которая у меня сейчас. Очень долго… Вот эта жизнь пришла. Все, кульминация. Занавес опущен, аплодисменты… Только нет счастья, нет радости. Внутри необъяснимо пусто. Цель достигнута, что же дальше?

Не знаю, смогу ли я до конца признаться самой себе в том, что все мои беды – из-за денег. Иногда мне кажется, что эти беды связаны с моим мужем, вернее, с тем, что у моего мужа есть деньги. Причем не просто деньги, а очень большие деньги. Конечно, они очень многое дают, но одновременно очень многое отнимают… Когда они есть, их хочется иметь все больше и больше, например, как в случае с моим мужем. Остановиться он уже не может. Говорят, что нельзя быть слишком богатым. Особенно в России. Это опасно, это публично осуждают: наше общество небогато.

Сначала деньги для мужа были символом благополучия, средством осуществления его желаний. Потом, если не с каждым часом, то уж точно с каждым днем, они становились самоцелью, а затем и просто болезнью. Тяжелой, совершенно неизлечимой.

Иногда я закрываю глаза и вспоминаю, как я заполучила своего мужа. Благодаря моему актерскому мастерству, которое я постоянно оттачивала на мужчинах, все произошло очень даже удачно. Я разыгрывала из себя женщину, совершенно безразличную к мужскому карману, и красноречиво рассуждала о том, что самое важное качество мужчины – это добрая душа. «С милым рай и в шалаше», – говорили мои лживые глаза, имитирующие невинность. И он поверил… Он никогда не утрачивал бдительность, а тут утратил. Он и в самом деле поверил, что я обыкновенная влюбленная дурочка и не держу за пазухой камня, который может полететь в его сторону. Когда мы поженились, я была уверена, что я для него – самое главное, но я ошиблась. Самым главным для него оказались деньги, а я так… обыкновенным предметом, украшающим интерьер его дома. Я искусно расставила ловушку и… поймала в нее самого настоящего зверя. Хуже того, я попала в эту ловушку сама.

Тяжело вздохнув, я еще раз взглянула на пруд и направилась в дом. Не задумываясь налила себе порцию виски и вдруг заметила неодобрительный взгляд домработницы.

– Больше не могу, – проговорила я.

– Анжелочка, не рановато ли?! – Домработница укоризненно покачала головой. – А вдруг Яков Владимирович сейчас вернется? Ему это не понравится. Будет скандал.

Я не хотела ничего слушать. Быстро выпила и тихо повторила:

– Я больше не могу…

Обняв бутылку виски, я направилась к выходу. Остановившись у дверей, я резко обернулась и закричала что было сил:

– Я больше не могу!!! Понимаете, я больше не могу!!! Вера Анисимовна, вы хоть что-нибудь понимаете?!!

– Понимаю, – растерянно произнесла женщина.

– Я больше не могу!!! Не могу!!! – Глаза мои были полны слез.

Выбежав из дома, я остановилась у пруда, жадно отпила виски прямо из горла и, увидев, что лебеди просыпаются, замахала руками.

– Я больше так не могу… Вы-то хоть меня понимаете?! Вы-то хоть можете понять, что я больше так не могу?!! – кричала я. Голос мой был каким-то чужим, полным душевной боли.

Появилась испуганная домработница, которая нерешительно попыталась отобрать у меня бутылку виски.

– Анжелочка, я вас прекрасно понимаю… Но все же отдайте бутылку.

– Не отдам.

– Придет Яков Владимирович, и вам от него достанется.

– Я не боюсь Якова Владимировича. Я его не боюсь! Пошел он к черту, этот Яков Владимирович! Вера Анисимова, шли бы вы ужин готовить…

– Я уже сготовила.

– Тогда вытрите хорошенько пыль.

Женщина перестала вырывать у меня бутылку, но в дом не шла.

– Я же русским языком сказала, шли бы вы в дом.

– Просто я за вас переживаю…

– Не надо за меня переживать! Не надо. Вы бы лучше переживали за себя. А я уже большая, разберусь как-нибудь сама.

Расстроенная Вера Анисимовна опустила голову и поплелась в дом. Я посмотрела ей вслед и, потеряв самообладание, крикнула:

– Только не надо делать вид, что я вас очень сильно обидела! Просто каждый должен заниматься своим делом! Вы занимаетесь своим, а я своим!!! Кто-то убирает дом, а кто-то пьет виски и поит им лебедей! Можно подумать, что я просто бешусь с жиру, что я зажралась! Но вы-то, Вера Анисимовна, понимаете, что я не зажралась?! Вы-то должны это понимать! Я просто больше так не могу! Не могу!!! Родные мои, – поманила я проснувшихся лебедей, – кто из вас хочет пить?! Кто?! Вы только посмотрите, какое у меня виски! Вы только посмотрите, – размахивала я бутылкой.

Но лебеди, обнюхав бутылку, не выразили желания попробовать ее содержимое. Наверное, они ждали от меня чего-то вкусненького, чего-то существенного. Сделав внушительный глоток, я поставила бутылку на землю. Все лебеди были белые и только один – черный. Яков сказал, что купил его ради экзотики. Я внимательно посмотрела на черного лебедя и подумала, что он очень похож на Якова. Такие же холодные, злые глаза. Такая же безграничная властность. Вот он так же расталкивает всех. Для него не важны чувства и интересы других, он видит и слышит только себя. Его желания, его прихоти превыше всего. Я вспомнила, как недавно болела ангиной. Было страшно тяжело. Из последних сил я боролась с паническим страхом смерти. Муж зашел ко мне и сел на краешек кровати. Я попросила, чтобы он взял мои руки в свои, и с ужасом почувствовала, что его руки больше не могут меня согреть. Его руки были слишком чужие, слишком безразличные. Холодные. Холодными были не только руки, холодными были его глаза, холодной была и его душа. Мне хотелось, чтобы он взял мое хрупкое тело, прижал к себе, собой заслонил меня от болезни, как когда-то заслонил меня от всех трудностей. Но я столкнулась с пустотой. С холодной, раздирающей пустотой. Он не видел во мне прежнюю красавицу с породистой внешностью, у которой томные глаза и прекрасные чувственные губы. Наверное, любые, даже самые сильные чувства погибают, если их не поддерживать. Нужны причуды и тайны, существующие только для двоих… Сильные чувства не любят демонстрации. С моим мужем было все по-другому. Он любил демонстрировать чувства на публике и забывал про эти самые чувства, когда мы оставались один на один.

Наверное, моя первая ошибка, которую я допустила в браке, была в том, что я полностью посвятила себя мужу. Я сносила все его домашние капризы, его постоянные жалобы на усталость, никогда не устраивала сцен, молча терпела боль и обиды, которые он мне наносил. Я всегда оставалась в тени близкого человека, а на это способен не каждый. Говорят, что для этого требуются особые чувства. Особые… Как страшно, что и от этих чувств ничего не осталось. Уже ничто не может спасти наш брак. Ни то, что на мне домашний халат от Армани, ни то, что мой шкаф забит одеждой от Версачи. Материальные блага… Без любви все это теряет смысл. Бессмысленная жизнь ужасна. Она невыносима. Я смотрю на черного лебедя, так похожего на моего мужа, холодным и равнодушным взглядом. Он пристально смотрит мне в глаза, и от этого взгляда на меня нападает удушье, страшное, парализующее удушье.

– Я больше так не могу, – говорю я и хватаю черного лебедя за точеную шею. У моего мужа шея намного толще, намного… Сдавив шею двумя руками, я чувствую, как лебедь пытается вырваться, но я не ослабляю хватку. Сдавливаю еще сильнее, слышу какой-то неприятный хруст, и только тут до меня доходит, что я убила ни в чем не повинную птицу. Я убила… Хладнокровно, не задумываясь ни минуты. Сколько раз я мечтала сделать это со своим мужем! Сколько раз!

Другие лебеди в панике бросились прочь от берега, но я ведь совсем не хотела причинить им хоть какой-нибудь вред. Они совсем не были похожи на моего мужа.

– Анжела, ты что натворила?!

Я обернулась. Яков стоял рядом со мной и смотрел то на меня, то на стоящую на берегу пруда бутылку виски, то на мертвого лебедя.

– Ты что натворила?!! – в бешенстве закричал он и вытер выступивший на лбу пот.

Но я не слышала вопрос мужа и уж тем более не могла найти на него ответ. Я опустила глаза и произнесла только одну-единственную фразу:

– Я больше так не могу…