Книга: Мастерица провокаций, или Одной ночью перечеркнуть все в жизни мужчины
Назад: Глава 27
Дальше: Послесловие

Глава 28

Я с ужасом смотрела на валявшегося у меня в ногах мужчину и не верила в реальность происходящего. Мы все смертны, живем в одном большом доме, который сделан из тонкого стекла. А сидеть в стеклянном доме и бросать камни в других очень даже опасно… Смертны все, от самых обычных людей до самых крутых, не исключая воров в законе…
— Светлана, с тобой все в порядке? — Зия подбежал ко мне и заключил в объятия. — Девочка моя! Я так за тебя переживал! Так переживал! Я все знал! Пока ты была в Москве, они приезжали ко мне и показывали снимки! Я хотел разобраться со всем этим сам, но они впутали тебя! Я не смог тебя уберечь! Ты мне не сказала, куда поехала, но я чувствовал. Я поехал за тобой. Я видел, как ты зашла в дом. Я ждал, я боялся, что с тобой может что-то случиться. Этот человек опасен… Он слишком опасен…
— Почему ты ничего мне не сказал?
— Я же мужчина. А мужчина должен уметь регулировать события сам. Я хотел дать им денег, но им не нужны деньги. Им нужен был дом. Я знаю, как ты любишь этот дом, этот маленький гарем, и я никому его не отдам…
Раздался выстрел. Зияя рухнул к моим ногам. Я в ужасе подняла глаза и увидела незнакомца с оружием в руках. Действия мои были молниеносны — я нагнулась, подхватила пистолет, выпавший из рук Зии, и выстрелила. Незнакомец упал.
В этот момент нотариус и Гоша бросились к выходу, но я произнесла одну-единственную фразу, которая заставила их остановиться:
— Стоять и не двигаться!
Они повиновались и застыли в оцепенении. Это значит, что у них не было оружия, в противном случае они бы себя вели совершенно по-другому.
— Еще есть кто в доме?
— Нет, — почти хором ответили мужчины.
— Точно нет?
— Из живых только мы. Все остальные убиты, — дрожавшим голосом пояснил Гоша.
Подойдя к человеку, которого я только что застрелила, я взяла пистолет и направилась к еще живому турку с двумя пистолетами.
— Если хоть кто шелохнется, стреляю без предупреждения! Мне лишние свидетели ни к чему! Замочу вас, гадов, обоих, и никто не узнает, что я здесь была! Все подумают, что вы все обкурились и перестреляли друг друга. Вы прекрасно видели, что я только что разжилась еще одним пистолетом, поэтому мне уже вообще терять нечего.
Чтобы показать, что не шучу, я театрально вытянула руки, размахивая двумя пистолетами.
— Сволочи проклятые! Жила себе, никому не мешала… Так нет, наехали… На кого наехали-то? На одинокую женщину? На мать двоих детей! Которая сама крутилась в своем дерьме и ни у кого ничего не просила… Эх, вы… Не мужики вы, а мужланы… Быдло вы и больше ничего. Ох, как же я вас, мужиков, ненавижу! Как ненавижу! Вам ведь и в самом деле место в борделе! Вы бы на своих наезжали, а наезжать на женщину — последнее дело. Думаете, мне для вас пуль жалко? Да я бы взяла ведро патронов, вышла на Кремлевскую набережную и начала бы вас всех отстреливать! Независимо от того, на каких машинах вы бы были — на «Мерседесах» или на старых «Запорожцах». Во всех бы палила без разбора! За то, что у моей бабки не было мужа, к молодой сбежал. За то, что у моей матери тоже не было мужа и она меня одна растила! За то, что ее муж и мой отец запил и ушел к той, которая тоже выпить любит и никаких проблем ему не создает. За то, что за все эти годы он даже шоколадки мне не принес и не вспоминал о моем существовании даже в день рождения. За то, что во дворе меня всю жизнь дразнили безотцовщиной и я с завистью смотрела на тех одноклассников, у которых были отцы. За то, что у моих детей тоже нет отца. Ни деда, ни отца. Ни у меня мужа… За то, что мой муж устал от семьи и от тех трудностей, которые возникают в этой самой семье… За то, что он ушел к молодой и даже ни разу не поинтересовался, живы ли его дети и не сдохли ли они еще с голоду! За то, что у моей дочери тоже не будет мужа, потому что у нас наследственное, потому что он с ней немного поживет и опять уйдет к молодой! А у моих внуков тоже не будет отца! Я бы отстреливала вас за то, что у вас все легко, все просто и вам всем на все наплевать. За то, что вы не дали жить спокойно молодой одинокой женщине, которая создала свою сказку и свято в нее поверила. Вы разрушили мой мир! Мой собственный мир, который я создала сама и собрала его по частичкам!
Я почувствовала на своих глазах слезы, но уже не могла остановиться. Я подняла два пистолета и, словно в бреду, сказала:
— Вы у кого хотели все забрать? У меня?! Вы посмотрите на меня повнимательнее. Я вешу ровно пятьдесят пять килограммов. У меня руки и ноги тощие. И вы у меня хотели что-то забрать?
Мужчины словно онемели. Они смотрели на меня с ужасом и не произносили ни единого слова. В их глазах был суеверный страх, а это означало, что два здоровых мужика боялись худенькую женщину из-за того, что она была вооружена. И мне их не было жаль…
Наоборот, мне жутко понравился этот страх в глазах мужчин. Я не могла жалеть мужчин, потому что мужчины никогда меня не жалели. Они просто быки, которые хотели забрать то, что принадлежит беззащитной женщине. Обыкновенные, криминальные быки, привыкшие забирать и давить тех, кто хоть что-то имеет.
Я медленно встала и, не выпуская из рук пистолетов, подошла к Зие. Эти двое даже и не пытались подняться. Сегодня они поняли, что меня недооценили.
— Зия, ты живой?
Зия был в крови и печально смотрел на меня.
— Светлана, мне осталось совсем немного.
— Сейчас я вызову «скорую».
— Нет, Светлана, прошу тебя. Нет!
— Но почему? — обливалась я слезами.
— Потому что каждый человек чувствует приближение своей смерти. И я ее чувствую тоже. Мне осталось немного. У меня к тебе одна-единственная просьба.
— Какая?
— Я хочу умереть в гареме. Света, ты можешь ее исполнить?
— Да, конечно… Конечно…
— Света, я должен тебе сказать, что это я убил того мужика, который лежал на пороге нашей гостиной.
— Ты?
— Я не хотел тебя расстраивать. Я хотел разобраться во всем сам. Понимаешь, я приехал в дом и увидел, что этот мужчина простукивает полы в нашем каминном зале, а затем пытается их вскрыть. Я не знаю, как он проник в дом… В тот момент, когда он меня заметил, он вытащил пистолет, но и мой уже был в боевой готовности. В общем, я успел выстрелить первый. Я знал, что ты скоро придешь… Ты в жизни столько всего пережила, что я не хотел создавать тебе новые проблемы. Я сам перепугался, когда его застрелил, подумал, что его еще можно спасти, и побежал к тебе в комнату. Открыв шкаф, я достал первую попавшуюся футболку и хотел перевязать ему рану, но, пока я спускался вниз, он уже умер. Я не знаю, что это за человек и что он искал в нашем доме. Ты должна понять, что если бы я не убил его, то он убил бы меня. Я спрятал его в шкафу в каминном зале, а на следующий день, когда ты уехала за костюмами, я хотел перетащить его в кладовку, потому что мне показалось, что в каминном зале появился неприятный запах. Тут пришли озеленители, и я бросил его на полдороге. Пока я им все объяснял, ты вернулась. Прости, что я не решил эту проблему сам… Я не хотел, чтобы ты была к этому причастна… Знаешь, я так увлекся нашим озеленением, что оставил труп на некоторое время в гостиной. Мне надо было объяснить фронт работы. Прости, я отвлекся, а ты прошла в дом. Я не хотел, чтобы ты знала, что я кого-то убил…
— Значит, нам никто не подбрасывал труп?
— Нет. Я убил этого человека сам.
— Но что он искал в каминном зале нашего дома?
— Не знаю. Он хотел снять самые ближайшие к камину половицы. Света, я умираю, исполни мою последнюю просьбу. Отвези меня в гарем.
Я вновь посмотрела на мужчин под прицелом моего пистолета и процедила сквозь зубы:
— Если хоть один из вас дернется и помешает мне оттащить его в машину, я убью вас обоих! Я изрешечу вас с остервенением, чтобы вы умирали с болью, чтобы это было слишком болезненно и слишком некрасиво. Вы должны дать мне уйти. Если вы дадите мне это сделать, то я оставлю вас в живых, хотя вы прекрасно понимаете, что вы лишние свидетели, а по всем понятиям от них лучше всего избавляться. Но я женщина… А женщины не такие кровожадные, как мужчины…
Сунув один из пистолетов за пазуху, а другой не выпуская из рук, я взяла умирающего турка под мышки и потащила к выходу. Положив Зию на заднее сиденье кабриолета, я надавила на газ и рванула домой.
— Зия, ты жив? — рыдала я и постоянно оборачивалась назад. — Зия, ты не представляешь, как жалко мне тебя терять… Как жалко… Ты был единственным мужиком, которого я уважала! Настоящим мужиком! Пусть не русским, пусть турецким, да разве национальность имеет какое-нибудь значение…
— Светлана, ты, когда будешь в Москве, поцелуй своих детей, скажи им, что я их очень люблю… — послышалось сзади.
— Конечно, Зия, скажу.
— Ты гордись тем, что у тебя двое детей. Гордись!
— Я горжусь, Зия! Я очень горжусь! Знаешь, а у нас в России мужчинки боятся чужих детей! Ей-богу, боятся! Они у нас какие-то пуганые! Они их только делать не боятся, а растить боятся! Они, если узнают, что у женщины двое детей, так и драпают от греха подальше! Одни пятки сверкают. Они не любят помогать решать женские проблемы, любят только создавать новые! Наши мужчинки все хотят только бездетную бабу. И наплевать, сколько тебе лет, двадцать или шестьдесят. Только бы у тебя детей не было. Да квартирка собственная имелась.
— Дураки ваши мужчинки. Женщину-мать уважать надо, любить и чтить. А они вас продают! Да если бы у нас хоть один мужчина хоть одну соотечественницу куда-нибудь продал, ему бы за это руки отрубили.
— А нашим никто ничего не отрубает. Поэтому, Зия, я и одна. Поэтому я и буду одна… Потому что лучше быть одной, чем жить и знать, что рядом с тобой живет не мужчина, а мужчинка! Зия, ты живой?
— Живой… Светлана, мне будет тебя не хватать. Тебя и твоих детей… Все так глупо получилось… Я никогда не думал, что ваши мужчинки могут что-то отобрать у женщины, да и вообще могут ее обидеть…
Подъехав к дому, я посигналила и, как только открыли ворота, влетела на территорию. Вытащила из кабриолета Зию и положила его на зеленую мягкую травку. Зия улыбнулся и прошептал:
— Ну вот я и дома… Теперь могу умереть. Любимый дом, любимая женщина, что могу еще пожелать… Я люблю тебя, Светлана. Ты даже не представляешь, как я тебя люблю. Прости меня, что я больше не могу быть с тобой рядом…
— Я люблю тебя, Зия… Господи, как я тебя люблю! Не покидай меня.
Зия закрыл глаза, я положила голову ему на грудь и зарыдала. Рядом со мной столпились перепуганные павлины и толкавшие их фазаны, для того чтобы быть поближе ко мне. Подогнув длинные ноги, лег рядом верблюд и наклонил свою грустную голову над Зией. Увидев, что Зия не подает признаков жизни, верблюд наклонился к нему еще ближе и принялся лизать его лоб. А через несколько секунд к нам подполз наш любимый удав и тоже примостился рядом с Зией…
— Мы все тебя любим, Зия… Мы все тебя любим…
Из своих апартаментов выходили в набедренных повязках тигровой расцветки мужчины и смотрели на эту картину ничего не понимая. Я знала, что еще немного — и сюда приедет полиция… Или придут люди Петровича для того, чтобы отобрать у меня мой дом. Я не хотела никому отдавать дом, потому что он был мне очень дорог, потому что это была моя жизнь, мой мир и я никого не хотела в них пускать.
Я слегка приподнялась и сказала:
— Дорогие мои. Сегодня трагически погиб Зия. Я хочу сообщить, что я вас всех очень люблю, но гарема больше не существует. Вы должны собрать свои вещи и освободить дом за несколько минут. Мне очень жаль, что все так получилось. Охрана пусть тоже уходит. Этот дом больше не надо охранять… Я прошу вас покинуть этот дом как можно скорее, потому что гарем не только прекращает свою работу, но и прекращает свое существование…
Через несколько минут рядом со мной начали появляться мужчины, переодевшиеся в шорты или легкие джинсы. Они выражали мне свои соболезнования и уходили. Когда дом опустел, я посмотрела на часы и поняла, что медлить больше нельзя.
Открыв массивные ворота, я взяла бутылку виски, сделала несколько глотков, поцеловала мертвого Зию и стала отгонять столпившихся вокруг него животных.
— Уходите, пожалуйста. Уходите. Идите на волю!
Я попыталась поднять верблюда Гошу, но он лежал, словно глыба, и совершенно не реагировал на мои просьбы.
— Гоша, иди гуляй. Ну, пожалуйста, иди гуляй. Гарема больше нет!
В ответ Гоша плюнул мне в лицо и склонил голову над Зией. Переключившись с Гоши на павлина, я схватила его за хвост и потащила к выходу.
— Ну уходите, пожалуйста, сейчас здесь все загорится! Там воля! Понимаешь, воля! Там ты будешь свободен!
Но павлин закричал, вырвался и убежал от меня обратно к Зие. Встав перед животными на колени, я обхватила голову руками и закричала:
— Сейчас вы все погибнете! Уходите! Ах, гори все синим пламенем…
Сделав еще несколько приличных глотков виски, я сняла платье и, оставшись в чем мать родила, слегка прикрыла ворота:
— Кто захочет, тот уйдет…
Взяв канистру с бензином, я обошла дом и щелкнула зажигалкой. Огненные языки взметнулись к небу, повалил черный дым. Животные заметались, но так и не покидали Зию… Первым не выдержал Гоша. Он встал, посмотрел на меня печальным взглядом и направился к выходу. Следом за ним побежали другие и даже пополз удав…
— Гарема больше нет! — громко кричала я им, пила виски и плакала навзрыд. — Гарема больше нет!
Я вдруг вспомнила о том, что в подвале сидит Владимир, и тут же подумала, что я не буду его отпирать.
По крайней мере месть состоялась… Пусть не такая, как я хотела, но она состоялась…
…Я сидела в кабриолете, смотрела на свое обнаженное тело и знала, что через какое-то время от его красоты не останется даже следа… Я хотела умереть красивой, совершенно голой, выставляя напоказ все свои прелести…
Главное не то, какой тебя найдут после смерти. Главное, как ты выглядишь, когда умираешь. Самоощущение и самовыражение…
Я видела, как горит дом, и понимала, что вместе с этим домом горит мой собственный мир, который я придумала и создала. Я не могла оставаться живой, потому что у меня не было шансов на жизнь. Ни единого шанса…
Со мной расправятся криминальные структуры, а даже если они сдадут меня в полицию, то в тюрьму мне тоже не хочется… Как я посмотрю в глаза своим детям и объясню им то, почему их мать, не задумываясь, нарушила закон.
Я думала о себе, о Костике, о детях и о маме… Я думала, как они там без меня… А еще я боялась жить без денег. Я боялась даже подумать о той страшной жизни, когда у тебя нет денег, когда нечем кормить своих детей, когда соседи шепчутся, что если ты не можешь их прокормить, то нечего их было рожать. Я боялась смотреть в глаза своим детям и говорить им о том, что я не могу купить им шоколадки, что у нас нет ни гроша и что наш папа нам совсем не помогает, потому что мы больше ему не нужны… Его новая жена посчитала нас вредной привычкой, а папа послушал свою новую жену и избавился от вредной привычки. Я боялась зайти в магазин, взять тележку и знать, что у меня нет денег ее заполнить. Я боялась вернуться в ту жизнь. Я страшно этого боялась. Потому что я уже попробовала другую жизнь, и я знаю, что значит жить и получать удовольствие от жизни. А ведь нужно совсем немного… Нужны деньги. Это я знаю точно. Я боялась тех одиноких вечеров, одиноких стен и той холодной постели, когда я не могла уснуть и рыдала в подушку. Я боялась слышать, что у меня неполноценная семья и что мой нынешний статус — статус матери-одиночки. Что общество меня осуждает. Не можешь прокормить — не надо рожать…
Осуждает и жалеет, а я ненавижу жалость. Господи, как я ее ненавижу. Я не хотела возвращаться в ту жизнь, где мужчин не интересует моя душа… и уж тем более их никогда не заинтересуют мои дети. Я не хотела возвращаться в то общество, где мне никто не помогает, а только ставит подножки. Я не могла понять то одиночество, ту неустроенность и то отсутствие счастья, которое судьба передала мне по наследству, и я не могла разорвать этот замкнутый наследственный круг.
Я хотела туда — к Ленке, Зие и к Нике… Я устала находиться в гостях. Это не моя судьба, и я не в состоянии ее вынести. Она слишком тяжелая. Непосильная для такой хрупкой и одинокой женщины, как я, которая страшно хочет любви, ласки и понимания. Я захотела домой. Я захотела другой судьбы. Я знала точно, что моя половинка не здесь. Она ждет меня там, наверху. Я устала чувствовать себя гостьей. Я хочу ощутить себя полноправной хозяйкой своей судьбы.
Простите меня и не обессудьте.
Искренне ваша, очередная мать-одиночка,
Светлана…
Назад: Глава 27
Дальше: Послесловие