Глава 25
На следующее утро я расцеловала детей и пообещала им вернуться в самое ближайшее время. Мама стала укладывать в мою сумку жареную курицу и целую кастрюлю домашних, только что испеченных пирожков.
— Мама, ну зачем, куда мне столько?
— Доченька, до Коктебеля дорога дальняя. Тебе кушать захочется. Я тебе в термос горячего чайку налью. Кушать захочешь, чайку попьешь да курочки покушаешь.
— Мам, да я у любого кафе остановлюсь и перекушу.
— Доченька, да зачем деньги тратить? Тут все-таки все свое, домашнее. Пирожки с яйцом, яблоками и черникой, как ты любишь, — мама не поддавалась на мои уговоры и набивала сумку едой.
— Мамуля, ну как я целую сумку съем?
— Как устанешь, остановишься и покушаешь.
— На таком крутом кабриолете остановлюсь, достану баул с пирожками и начну есть… Ну ты хоть думаешь немножко?
— Думаю, доченька, я о тебе всегда думаю, — не сдавалась заботливая мама. — О тебе да о внуках, о ком же мне еще думать?
Решив не расстраивать мать, я взяла увесистую сумку.
— Мама, ну чего ты расстраиваешься?
— Береги себя, доченька. Осторожно ты там в этом Коктебеле. У тебя там что, бизнес?
— Бизнес.
— Поаккуратнее ты там со своим бизнесом. Какой-то бизнес у тебя странный. Такая красивая машина, столько денег. Я очень за тебя переживаю, доченька.
— Не переживай, мам, все нормально будет. — Я достала платок и вытерла маме слезы. — Я вчера Костика видела.
— Правда?
— На Садовом кольце. У меня колесо спустило, а он мне его поменял.
— Ну и как он?
— Старый какой-то стал… Небритый, неухоженный, безденежный.
— Вот как? И чего это с ним? У него же все хорошо было. Неужели жена молодая его довела?
— Выходит, довела. А ребенок у него не родился. Выкидыш.
— А он хоть про наших-то спрашивал?
— Да, спросил ради приличия. Поинтересовался, не надо ли нам яичек с колбаской принести?
— Каких яичек?
— Которые в магазине продаются. С десяточек, а то вдруг объедимся и лопнем.
— Он что, совсем умом тронулся?
— Похоже, что да.
— А денег на детей не предлагал?
— Мам, ну о чем ты говоришь? Какие могут быть деньги на детей?
Я поцеловала маму и отправилась к Владимиру. У подъезда я посигналила. Владимир не заставил себя ждать и спустился к машине уже через несколько минут. Он был в широких цветастых шортах и черной майке, а на шее болталась здоровенная золотая цепь в палец толщиной.
Бросив объемистую сумку с вещами в багажник, он продемонстрировал мне свои шорты и сел рядом со мной.
— А я по-летнему.
— Вижу. А вещей зачем так много набрал?
— Да разве это много? Там плавки, ласты, маска. Я, знаешь, нырять люблю. Рубашки сменные, брюки, вдруг мы с тобой в ресторан пойдем. Ты не представляешь, чего мне стоит эта поездка.
— И чего тебе стоит эта поездка?
— Мне пришлось отложить несколько деловых встреч.
— Так уж и деловых?
— Еще каких деловых, — немного обиделся Владимир.
— Ничего страшного. Это значит, что, пока ты будешь отдыхать в Коктебеле, несколько девушек поживут в России, а не поедут за границу, испытывая и без того нелегкую судьбу. Наша поездка спасет кому-то жизнь.
— Ты так говоришь, как будто я убийца. Ты-то вон как поднялась.
— Я-то да, а другие погибли.
— Ты, Светка, еще меня переживешь, это однозначно. А другие просто пропадают… Хрен знает, где их носит.
— А ты хочешь сказать, что это не одно и то же? Если они пропадают без вести, то они наверняка гибнут.
— Не скажи. Некоторые пашут в каких-нибудь борделях до самой старости, пока окончательно не выйдут в тираж.
— А какая может быть старость у тех, кому ты предоставляешь такой образ жизни? Они умирают молодыми.
Владимир посмотрел крайне недовольно и положил руку мне на плечо.
— Светка, давай не будем о грустном. Мы же едем с тобой отдыхать. Я просто к тому говорю, что эта поездка стоила мне нескольких неотложных дел. А любые неотложные дела стоят денег. Это значит, что, если я еду с тобой, я теряю свои деньги. Но ради такой женщины, как ты, я готов потерять все, что имею. Все к едрене матери!
— Я тебе все компенсирую, — произнесла я без тени улыбки.
— Чем? — по детски рассмеялся Владимир.
— И деньгами и натурой… — также смеясь, ответила я.
Как только машина тронулась, я почувствовала, что Владимир постоянно натыкается взглядом на мою грудь, которая выделялась в плотно облегающей розовой кофточке с откровенно глубоким вырезом.
— Знаешь, у меня еще никогда не было такой женщины, как ты, — Владимир откинулся на спинку кресла.
— Какой?
— У меня никогда не было женщины, которая одновременно настораживает и возбуждает. Я пытался вспомнить, какой ты была, когда я отправлял тебя вместе с Ленкой на заработки.
— И какой я была?
— У тебя был облик порядочной женщины. Ты не была похожа на искательницу приключений.
— А теперь я на нее похожа?
— Похожа. Понимаешь, у тебя такое лицо…
— Какое?
— У тебя лицо сытой, холеной женщины, авантюристки. Ты ничего не усложняешь, как это делают другие.
— Например?
— После одной ночи с мужчиной считают, что имеют на него все права, и стараются затащить его в загс.
— Зачем?
— Затем, чтобы загнать его в мышеловку. Они начинают изводить его звонками, признаваться в любви и претендовать на его собственный уклад жизни. Ты совсем другая.
— Какая?
— Ты не признаешься мне в любви.
— Конечно, — рассмеялась я. — А почему я тебе должна признаваться, если я тебя не люблю?
— Ты не тащишь меня в загс.
— Конечно. Что я, рехнулась, что ли? Мне хватило одного печального опыта, чтобы сделать для себя соответствующие выводы, что хорошее дело браком не назовут. Я не из тех, кто по несколько раз наступает на одни и те же грабли. Мне нравится, что я не замужем. Если я не замужем, то это значит, что от меня никогда не уйдет муж и мне не надо не спать ночами и переживать, куда же запропастился мой засранец.
— Именно это мне в тебе и нравится. Ты честно сказала, что приглашаешь на недельку на море и берешь все расходы на себя. Что мы будем есть фрукты, купаться в море, загорать и трахаться. А затем ты отвалишь мне денег в знак благодарности, что я дал тебе путевку в жизнь и вывел в люди. Ты особенная… Только не подумай, что я какой-то альфонс. Я встречаюсь с девушками, вожу их по ресторанам, делаю подарки. Одной даже купил квартиру. Просто с тобой совсем другой вариант. Ты высоко взлетела.
— Надо же!
— Ты не пытаешься набить себе цену и не строишь из себя невесть что. Ты такая, какая есть… Ты просто наслаждаешься жизнью. Я не встречал подобных женщин. На твоем лице написано, что ты всем довольна и тебе ни от кого ничего не надо.
— Ты не видел мое лицо раньше, — грустно улыбнулась я и прибавила газу.
Вскоре я остановила кабриолет, вышла из машины, разминая затекшие ноги. Владимир вылез следом за мной и, подойдя ко мне сзади, обнял за талию.
— Устала?
— Есть немного.
— Давай я поведу машину.
— Пожалуйста.
— Если бы ты только знала, как сильно я тебя хочу. У меня там прямо все шевелится.
— Неужели шевелится?
— Ты должна почувствовать это задом…
— Я чувствую.
— Тогда, может, трахнемся прямо в машине?
— А может, подождем до Коктебеля?
— Хорошо, давай подождем. Я терпеливый.
— Ты есть не хочешь? Может, где-нибудь перекусим?
— Как скажешь.
Освободившись от объятий Владимира, я достала кухонное полотенце и постелила его на капот. Затем вытащила сумку с маминой провизией и накрыла стол. Владимир внимательно смотрел за мной и умилялся моей непосредственности.
— Первый раз вижу пирожки на капоте дорогого кабриолета.
— Это мама наготовила, я не могла ей отказать.
— Ну, если мама наготовила, то мы просто не имеем права это не есть. И все же меня удивляет твоя непритязательность. Женщина, привыкшая к комфорту и дорогим ресторанам, лопает мамины пирожки на капоте собственной машины.
После обеда мы снова тронулись в путь. Теперь за рулем сидел Владимир.
У меня зазвонил мобильный.
— Слушаю, — сказала я.
К моему величайшему удивлению, звонил Костик. Он был возбужден и тарахтел, немного запинаясь:
— Света, это твой муж, — быстро выпалил он.
— Дорогой, ты уже давно мне не муж. Мы разведены. Забыл?
— Я не спал всю ночь.
— Надо же. А почему?
— О тебе думал.
— С каких это пор?
— Ты, Светка, не язви. Я тебе истинную правду говорю. Я тебя не обманываю. Ты вчера со мной правильно поступила. Я на тебя нисколько не обиделся. Я заслужил такое отношение. Понимаешь, заслужил… Я больше не могу жить с этой психопаткой.
— С какой психопаткой? — прикинулась я, что не понимаю о ком речь.
— Ну, с этой, с которой сошелся…
— Ты про свою жену, что ли, говоришь?
— Да какая она мне жена? Моя жена ты, а это вообще непонятно кто. Я на ней и женат-то всего ничего. Она давно уже все уши прожужжала, что нам лучше всего разбежаться. А вчера после того, как я тебя увидел и понял, что мне нужна только ты, я ей сказал, что ухожу, так она мне такой скандал закатила, кричала, что никуда не отпустит, и даже вены себе вскрыла…
— Костик, я не понимаю, зачем ты мне все это говоришь? — резко перебила я бывшего мужа.
— Ты же меня раньше всегда слушала. Я тебе всегда все рассказывал. Ты же редкостная женщина, Светка, уникальная. Ты слушать умеешь, а это дано не каждой женщине.
— Если тебе нужны свободные уши, то рассказывай, пожалуйста, о твоих проблемах кому-нибудь другому. У меня своих полно.
— Свет, ну кому я расскажу, если не тебе? У меня же, кроме тебя, никого нет!
— У тебя и меня нет.
— Свет, ну плохо мне сейчас. Ох, как плохо… Она ведь просто меня шантажировала. У нее силы воли бы не хватило это сделать. Она ведь и запястье-то толком не порезала. И все же я боюсь оставить ее одну. Она может устроить пожар, может сброситься с балкона, слишком много пьет в последнее время, уже белая горячка началась. Она у меня уже столько крови выпила, стерва. Я больше так не могу! Понимаешь, не могу! Если все это будет продолжаться, то я сам наложу на себя руки! Просто возьму и наложу!
— Давно пора, — безразлично ответила я.
— Ты думаешь, я шучу? Я не шучу! Я не такой, как эта психопатка. Я совсем не такой. Она ведь не дура, резала вены совсем неглубоко. Надеялась выжить. Она знала, что не умрет. Она это знала. Я больше не могу с этой дурой! Не могу!
— Что ты хочешь от меня?
— Я хочу знать, примешь ли ты меня обратно? Ты должна хорошо подумать, все-таки у нас двое детей. На свете полно безотцовщины. Ты должна подумать о детях. Ты просто обязана о них подумать!
— А ты о них думал?
— Извини, все мы иногда ошибаемся. Ошибки исправлять никогда не поздно.
— Ты хочешь ко мне вернуться?
— Вот именно.
— Спасибо, но мне это не нужно.
— Как это не нужно? Ты посмотри, на кого ты стала похожа! Какой пример подаешь детям! Будешь у меня сидеть дома и варить щи.
— Во имя чего?
— Ради меня.
— Извини, дорогой, ты мне никто. И пошел ты на хрен вместе со своими щами.
Отключив телефон, я положила его в сумочку и тут же потянулась за сигаретой.
— Муж? — поинтересовался Владимир.
— Бывший.
— Я так и подумал.
К вечеру мы добрались до Коктебеля. У особняка я посигналила охране.
— Светка, это что, твои хоромы? — не верил своим глазам Владимир.
— Мои.
— Вот это да! И охранников как собак нерезаных. Светка, даже страшно подумать, сколько у тебя бабок.
К нам навстречу спешил Зия. Я поцеловала его в щеку.
— Как доехали?
— Нормально. Устала, конечно, а так ничего. Я хочу представить тебе своего гостя. Это Владимир. Тот самый Владимир, который отправил меня вместе с Ленкой на заработки. Я тебе про него рассказывала.
Зия пожал Владимиру руку.
— Зия.
— Как-как?
— Зия.
— Ты что, турок, что ли?
— Понятно, что не русский.
— А ты Светке кем приходишься?
— Я ее слуга.
— Кто?
— Слуга.
Зия переключил свое внимание на меня и, взяв сумку из моих рук, спросил:
— Он будет у нас работать?
Я утвердительно кивнула и пошла в дом.
— Как работать? Я приехал отдыхать! — Владимир плелся сзади и громко возмущался. — Свет, что этот турок несет? Что-то он мне не нравится. Скажи ему, чтобы он ко мне ближе, чем на десять метров, не подходил. Он меня раздражает.
— Это Зия шутит.
— Шутки у него какие-то дурацкие.
Спустившись по длинной крутой лестнице, я открыла дверь подвального помещения.
— Что здесь? — почувствовал неладное Владимир.
В комнате не было окон и пахло сыростью. Да и назвать это помещение было довольно затруднительно. Просто подвал, кишащий крысами, совершенно непригодный для жизни.
— Что это такое?!
— Это твои апартаменты, дорогой. Здесь ты будешь купаться, загорать и, конечно же, трахаться.
Владимир бросился к двери, но на пороге появился Зия, в руках у которого был новенький блестящий пистолет.
— Спокойно. Без паники!
Владимир в ужасе вытаращился на оружие и, бросив сумку с одеждой на холодный цемент, схватился за голову:
— Ребята, ну вы что? Что я вам сделал? Вы что?
