Глава 7
Поняв, что в отношении богатства и бедности мы никогда не найдём с Богданом точек соприкосновения, я отвлеклась на солёный огурец. Потом всё же спросила:
– А посадили тебя, значит, за грабёж?
– Надо же, и как ты догадалась?
– А что гадать, если у тебя такая жгучая ненависть к тем, кто имеет деньги.
– Если я кого и грабил, то только не пенсионеров и не средний класс. Мои попытки найти себя после Чеченской войны не увенчались успехом. Все мы, пришедшие оттуда, – люди с покалеченной душой. Незаживающие раны остались на всю жизнь. Представь себе психологию человека, который спал, ел, ходил в туалет в обнимку с автоматом и из-за каждого угла ждал выстрела. Мы все настолько были готовы к смерти, что на любой шорох отвечали автоматным огнём. Когда вернулись домой, поначалу не могли воспринимать наш мир. Я часто думаю: а за что мы воевали? За что мои сослуживцы гибли и становились калеками? Американцы после Вьетнама создали специальные реабилитационные программы, и с каждым солдатом работали психиатры и психологи. Были созданы центры профессиональной подготовки. У нас же об этом даже не думали, а ведь у всех, кто прошёл боевые действия, психологические, медицинские и психиатрические проблемы. Наша мораль навсегда останется моралью военного времени. У всех «чеченский синдром» и полное отсутствие психологической реабилитации.
– А что такое «чеченский синдром»? – поинтересовалась я тихо.
– Это когда постоянно снятся кошмары, из тебя прёт агрессия, ты не можешь сконцентрировать внимание. Возвращаясь с этой войны, мы не получили ни оправдания, ни уважения. На нас не хотят смотреть с теми же восхищением и благодарностью, как на ветеранов Великой Отечественной войны. Никто не встречает нас аплодисментами. Всё, чем нас наградили, – инвалидность и забвение. Некоторые после войны пошли работать в милицию, но были уволены за неправомерное применение оружия. Некоторые даже получили срок. Теперь в милицию стараются не брать тех, кто служил в «горячих» точках. У тех, кто участвовал в бою, срабатывает рефлекс – на любую опасность отвечать огнём на поражение. Одним словом, на работу нас берут плохо. У многих контузии. Нас считают непредсказуемыми и боятся. Одни спились, а другие, типа меня, оказались в тюрьме. Наша беда в том, что мы перестали верить государству. Парни просто надломились, вернувшись в гражданскую жизнь, да так и не нашли себя, впали в уныние. На войне нам было легче: там есть ты и есть враг, а тут ничего непонятно. Мы не ощущаем себя героями – защитниками Отечества, зато хорошо понимаем, что стали пешками в политических играх. Вся эта война – политика, бизнес, грязь... Я не встречал ребят на войне, которые действительно чувствовали, что отстаивают интересы государства. Все были разочарованы. Они вроде понимали, что идут на правое дело, но было столько непоследовательности со стороны правительства, мы ощущали себя обманутыми, брошенными на произвол судьбы.
Я словно оцепенела. Мне стало страшно и неловко оттого, что он говорил жестокую правду.
– А я после войны не спился, не стал наркоманом и руки от безысходности на себя не наложил. Просто трясу тех, кто считает себя хозяином жизни, катается как сыр в масле и кичится этим. Я нашёл ребят, точно так же не приспособившихся к жизни. Стал работать на коротких захватах.
– А что такое короткий захват?
– Ну, например, мы высматривали дамочку на дорогом кабриолете, аккуратно её сопровождаем. Если выезжает за город, дожидаемся, пока тётенька остановится возле магазина и, не успеет дурёха припарковаться, как тут же её похищаем и угоняем машину. Вот на такой бабе в тюрьму и загремели. Сначала на коротких захватах поработали два раза, всё прошло чисто. Сопроводили две крутые тачки, вычислили, где паркуются, где живут хозяева, совершили налёт. А третий раз... На дорогой шалаве погорели. Одного из ребят взяли, когда он кабриолет перегонял. Мы тогда тоже втроём работали, нас на посту ГАИ тормознули. Мы тёлку накололи транквилизаторами, она вырубилась, валялась на заднем сидении. А тут ни с того ни с сего выскакивают гаишники и выхватывают нас прямо с первого ряда. Понятное дело, останавливаться опасно. Заглянут в машину и сразу повяжут. Мы по газам дали, менты за нами, устроили настоящие гонки и объявили план «перехват». Так что уйти мы не смогли. План «перехват» сработал, и нас перехватили.
– Но ты же никого не убивал. Почему не дождался окончания срока?
– А что бы изменилось после окончания срока? – Богдан зевнул. – Послушай, я чёрт знает сколько не спал. Да и ты... говоришь, ведь всю ночь тусовалась. Меня уже реально ко сну клонит.
– Так ты иди спи, я тут посижу.
– Я тебе посижу! Ты давай тут дурнее себя не ищи. Я тебя в последний раз предупреждаю: шаг вправо, шаг влево – расстрел. Надеюсь, ты убедилась, что мне терять нечего. Мне вообще не верится, что твой богатый жлоб за тебя что-то отстегнёт. Надо было видеть его лицо, когда мы деньги из сейфа вытащили. Как он зубами скрипел... На хрен ему за шлюху такие «бабки» вываливать? Ему легче помахать тебе рукой и найти другую за бесценок.
Богдан встал, взял меня за руку и повёл в дом. Закрыв входную дверь на ключ, он втолкнул меня в спальню и, дав полотенце, велел снять мокрое рваное платье.
– Запреешь, если ляжешь спать в мокром, – съехидничал он. – Снимай платье, вешай сушить. Если меня стесняешься, хотя такие шлюхи, как ты, ничего не стесняются, то закутывайся в полотенце.
– А мы что, вместе ляжем?
– А почему нет? Я уже сто лет не лежал рядом с бабой.
– И я прошу тебя прекратить называть меня шлюхой. Между прочим, ты меня изнасиловал.
– И между прочим, во время изнасилования ты испытала мощный оргазм.
Алкоголь, нервы, стресс и бессонная ночь сделали своё дело. Я почувствовала, как слипаются веки и, не став препираться, повесила платье на спинку кровати, а сама, закутавшись в полотенце, примостилась у стенки. Богдан лёг рядом и сонно произнёс:
– Я бы тебе ещё всадил, но вырубаюсь. Не забывай, я сплю с пистолетом. Даже не вздумай вставать с кровати. Захочешь в туалет – пойдёшь со мной. Если будешь хорошей девочкой и станешь делать всё, что говорю, я не отдам тебя своим браткам.
Я закрыла глаза и мысленно помечтала: «Пусть всё, что произошло со мной сегодня, окажется страшным сном. Я проснусь, и всё вернётся на круги своя. Мои страхи исчезнут. Рядом вновь будет Жора, привычная жизнь и никаких передряг и опасностей...» Господи, я бы отдала всё на свете, только бы вернуть это как можно быстрее...
Я погрузилась в глубокий сон... И вдруг проснулась оттого, что кто-то навалился на меня сверху, душил и пытался раздвинуть мои ноги.
– Помоги!!! – Увидев, что это один из проснувшихся налётчиков, позвала на помощь крепко спящего рядом со мной Богдана. – Богдан, помоги! Пожалуйста, помоги!
– Прекрати орать, сука! Что это ты ему дала, а мне нет?! Ты должна всех обслужить, так будет по-честному!
Через несколько минут рядом со мной оказался второй налётчик. Подонки схватили меня за руки за ноги, сорвали полотенце и совершенно голую положили на пол. Когда они принялись стягивать с себя штаны, проснулся Богдан, достал пистолет и выстрелил в воздух.
– А ну отошли от неё на хрен! Баба моя!
Выстрел подействовал. Его дружки убрали от меня руки, замерли с расстёгнутыми ширинками. Они смотрели на Богдана, ничего не понимая.
– Богдан, ты с катушек, что ли, слетел? Кто она тебе, с каких щей ты так за неё заступаешься?! Эта баба общая. Почему ты решил, что будешь драть её один? Давай сделаем всё по-честному, пустим её на хор. Ну и до чего мы докатимся, если сейчас тоже достанем оружие?! Да мы друг друга просто перестреляем, и всё.
– Вообще-то я пока ещё здесь за старшего, и никто эти обязанности с меня не снимал, – угрожающе объяснил Богдан и вскочил с кровати, не обращая внимания на свою наготу. – Мы похитили эту бабу для того, чтобы получить хорошие деньги, а не для того, чтобы трахать.
– Так одно другому не мешает. Ты же себе это позволил. Чем мы хуже? Мы точно такие же беглые зеки и чёрт знает сколько времени бабу не пробовали. Нам дрочить надоело. Богдан, к чему этот спор? Почему ты заступаешься за подстилку какого-то богатого борова?
– Повторяю: никто эту бабу драть не будет. Не забывайте, кто вам помог бежать из тюрьмы. А теперь застегнули штаны и ушли из спальни.
К моему удивлению, парни послушно удалились и закрыли за собой дверь. Я всхлипнула и затряслась от ужаса.
– Богдан, спасибо тебе...
– Я же сказал, что не пущу тебя на хор. И от своих слов не отказываюсь.
– Мне страшно. Они сейчас между собой договорятся, тебя убьют и меня изнасилуют.
– Не говори ерунду. Это по понятиям не положено. Они и сбежали только благодаря мне, а теперь им любым способом нужно зацепиться на воле, без меня им не выкарабкаться. Я понимаю, ребята увидели тебя, вот им сперма и стукнула в голову. Но существуют понятия, и от этого никуда не денешься. Оденься и успокойся.
Не знаю, что на меня нашло, но я схватила Богдана за руки и принялась его благодарить.
– Спасибо тебе огромное. Спасибо...
– Прекрати. Я просто сдержал своё обещание.
Я быстро влезла в платье и стала наблюдать, как Богдан надевает свою одежду. Натянув футболку, он окинул меня внимательным взглядом:
– Подожди, – пробормотал он и притащил сарафан в цветочек деревенского фасона.
– Возможно, ты такое не носишь, но это лучше, чем драное платье, из-под которого видны все твои прелести. Не стоит моих дружков дразнить. У них и так уже в мозгу дым коромыслом.
Ни минуты не раздумывая, я напялила этот бесформенный сарафан и быстро собрала волосы в хвост.
– Ты хоть немного выспалась?
– Выспалась, – машинально ответила я и совсем тихо произнесла: – Мне страшно.
– Пока я с тобой, ничего не бойся. Сейчас я с ними ещё раз убедительно переговорю. Всё будет нормально. Мужики, наверно, опять проголодались. Свари что-нибудь пожрать. В холодильнике ещё продукты есть.
Я вытерла заплаканные глаза, кивнула и вышла за Богданом. Пока он разговаривал с дружками, я дрожащими руками открыла холодильник. Обнаружила там курицу и решила потушить её с картошкой.
– Я больше не буду повторять, что эту тёлку никто, кроме меня, не тронет. Если кому-то невтерпёж, зайдите в уборную и подрочите. Вопросы есть?
– Богдан, базара нет. Как скажешь, так и будет. Ты старший, – сказал один из сидящих напротив мужчин. – Только странно это...
– Ничего странного. Я считаю, мои решения обсуждению не подлежат.
– Просто непонятно, из-за чего каша заварилась. Эта баба тебе никто, а ты так рьяно её защищаешь.
– Я знаю, что делаю.
– Хорошо, право драть заложницу ты оставляешь себе, но хоть «золотую дорожку» она может мне сделать? Баба реально красивая, и мне будет в кайф, если «золотую дорожку» получу из её рук.
– Будет тебе «золотая дорожка». Только последний раз повторяю: тёлку руками не трогать.
Богдан прошёл ко мне на кухню и взволнованно спросил:
– Ты что собралась готовить?
– В холодильнике курица была. Я решила потушить её с картошкой.
– Хорошее дело. Послушай, отвлекись на пару минут. Сделай Андрюхе «золотую дорожку», и вопрос в отношении тебя будет исчерпан.
Я нервно захлопала ресницами и попятилась к стене.
– Дин, ты чего?
– Ты же обещал, что меня никто не тронет...
– А я от своих слов не отказываюсь.
– Тогда какая, к чёрту, «золотая дорожка»?
– Ты должна просто уколоть Андрею героин. Понимаешь, когда его колет красивая женщина, наркоман испытывает от этого ещё большее удовольствие.
– Я? Уколоть героин???
Я ощутила, как у меня перехватило дыхание, но Богдан взял меня за руку и успокаивающе сжал:
– Не бойся. В этом нет ничего страшного. Я помогу...
