Глава 28
Прошло четыре месяца.
Мы живем в роскошном доме за городом и ведем довольно уединенный образ жизни. Баба Глаша находится с нами и, по-моему, очень довольна. В те минуты, когда она начинает хандрить и вспоминать свой самогонный бизнес, я сажаю ее в свой джип и везу в нашу любимую коммуналку на улицу Академика Скрябина и наблюдаю за тем, с каким энтузиазмом она гонит самогонку, гордо объясняя мне секреты производства. Что поделаешь, это уже не лечится.
Пока баба Глаша получает кайф от своего любимого занятия, я брожу по комнате и вспоминаю, как в первый раз мы тут увиделись с Сашкой.
Звонит мобильный. Я достаю его из сумочки из крокодиловой кожи и слышу голос родного и любимого человека. Сашка сидит в своем офисе на Тверской, пьет кофе с Серегой и говорит, что не может дождаться, когда вернется домой, потому что очень по мне скучает.
Я рассказываю ему с каким восторгом баба Глаша гонит самогонку и как у нее это здорово получается. Сашка громко смеется, и я на расстоянии чувствую его прерывистое дыхание. Такое горячее, такое обжигающее…
Сунув мобильник в сумочку, я возвращаюсь на кухню и говорю бабе Глаше, чтобы она закруглялась. Хорошего, мол, понемножку. Баба Глаша вздыхает, прячет свой аппарат и в который раз упрекает меня, что я не рожаю ей внуков. Пока она отдыхает от бизнеса, она могла бы их нянчить. Тогда я отворачиваюсь к окну, закрываю глаза и вспоминаю свою маленькую доченьку, тихо напевая себе под нос:
Дремлет папа на диване,
Дремлет мама у окна,
Дремлют наволочки в ванне,
Дина тоже спать должна.
Почувствовав, что к горлу подкатывают рыдания, я замолкаю и пою свою песенку молча.
Один раз баба Глаша сильно простыла и слегла на целую неделю. Я поехала на улицу Академика Скрябина одна. Я часто сюда приезжала. Думала, ходила по комнатам, вспоминала Штаты, пела колыбельную – давала волю своим чувствам. В один из таких приездов раздался звонок в дверь. Я бросилась к двери. На пороге стояла… Галина, только выглядела она уже совсем по-другому. Выступающий подбородок, мужская щетина и… мужская одежда.
– Галя… – прошептала я, сползая по стене на пол.
– Ольга… Ольга… Если бы ты только знала, сколько времени я тебя ищу!
Галина села рядом и обняла меня за плечи.
– Убери руки! Сука ты драная! Какая же ты все-таки сука!
– Ольга, у подъезда твоя машина?
– Моя.
– Ты должна съездить со мной в одно место.
– Зачем?
– Не спрашивай.
Мы сели в джип, я завела мотор и выключила мобильник.
– Ты выглядишь просто отвратительно, – зло усмехнулась я. – Теперь хрен кто догадается, какого ты рода.
– Я уже четыре месяца употребляю мужские гормоны.
– Тебе все неймется!
– Готовлюсь к операции.
– Опять собралась менять пол?
– Собралась. Я буду настоящим мужчиной. Я же тебе обещала.
– Да по мне ты хоть собакой будь. Можешь себе хвост пришить, какая мне разница! – говорила я, а по щекам непроизвольно текли слезы, и я ничего не могла с этим поделать.
Мне вспоминались Штаты, мокрая после дождя Галина, мебельный магазин, корзинка в ее руках…
– Ты меня предала, – язвительно сказала я и отвесила Галине пощечину.
От перстня с крупным бриллиантом на щеке остался след – большая кровавая царапина. Галина не издала ни звука, даже не подняла глаза.
– Бреешься, что ли? – брезгливо спросила я, рассматривая свою руку.
– Бреюсь.
Подъехав к небольшому сталинскому дому на Автозаводской, мы вышли из машины и направились к подъезду.
– Какого черта ты меня сюда привезла?
Галина молча сунула ключ в замочную скважину и распахнула дверь. Из дальней комнаты слышалось ласковое воркование. У меня всё поплыло перед глазами.
– Кто там? – одними губами спросила я.
– Динка.
– Что?..
– Я же говорю – Динка. Сними свою норку, а то сейчас инфекция ходит. И руки вымой. Заходи осторожно, она же не знает тебя.
Скинув шубу и туфли на шпильках, я, словно пьяная, зашла в ванную и сунула руки под горячую воду. Руки покраснели, от воды шел пар, я ничего не чувствовала.
– Ты что, дура! Ты же руки обваришь! – закричала появившаяся Галина и сунула мои руки под струю холодной воды.
– Да бог с моими руками…
Я вошла в комнату и увидела красивую кованую детскую кроватку, в которой лежала девочка в красивых ползунках и играла погремушкой. Рядом сидела пожилая женщина. Она быстро встала, поздоровалась, сказала, что она приходящая няня и что малышка в полном порядке. Галина вышла проводить няню, а я протянула малышке руки, замерла от счастья, когда она потянулась ко мне.
– Галя, видишь, она меня узнала! – Я и плакала и смеялась одновременно. Взяв Динульку на руки, я стала целовать пухленькие щечки и повторяла, словно в бреду: – Я твоя мамочка, я твоя мама…
Динулька улыбалась и моргала, хлопая ресничками.
В этот день я так и не вернулась домой и так и не включила мобильный телефон. Я не спускала Динульку с рук, меняла ей памперсы, кормила, играла с ней. Я чувствовала себя такой счастливой, такой спокойной!
Вечером Галина откупорила бутылку шампанского и, разлив его по бокалам, произнесла:
– Я сделала всё как обещала. Только я вернулась немного позже.
– Почему ты меня не сразу нашла?
– Потому что тебя уже не было на улице Академика Скрябина. Я поехала к твоей матери, но она сказала, что ты так и не возвращалась. Я взяла у отца деньги и купила эту квартиру. Оборудовала детскую комнату. Видишь, обои в розовых тонах с белыми и голубыми облачками. Нашла няню. Начала принимать мужские гормоны. Это очень тяжело. Я испытываю страшные боли. Опять эта ломка! Но без этого операцию просто не станут делать. Я же тебе обещала, что сделаю операцию.
– Но я живу с мужчиной.
– Ну и что? У нас с тобой ребенок, и только мы знаем, какой ценой он нам достался. Пойми, я тебя не предавала. У меня не было другого выхода. Это мафия. Они меня выследили и заставили играть по своим правилам. Но я их перехитрила. Они кое-что не учли. Они не учли, что я очень тебя люблю. Тебя и нашу дочь… Я сделала вид, что продалась и продала тебя вместе с ребенком, но это была только игра, на самом деле все было не так. Помнишь девушку по имени Вера, которая встречалась со Львом?
– Помню. Это она нас выдала?
– Она.
– А как же женская солидарность?
– Какая, к черту, женская солидарность! Я видела, что она подозрительно на меня посматривает, понимает, что я переделанная. Она рассказала об этом Льву. Тот сразу сообразил, что я приехала в Штаты менять пол. Не я первая, толпы летят. Вычислил, в какой клинике я лечусь, узнал, где снимаю квартиру. Мне пришлось делать вид, что ты мне безразлична. Я уговорила оставить тебя в живых, они-то хотели тебя убить. Помнишь, как я стояла в аэропорту вместе со всеми?
– Конечно, помню. Разве такое забывается?
– Как только мы отъехали от аэропорта, я достала пистолет и первым делом застрелила Льва, затем братка и только потом стукачку. Они этого не ожидали, потому что ранее отобрали у меня оружие и не знали, что я приобрела новый пистолет. Бросив машину с трупами, я взяла малышку и скрылась из города. Потом добывала деньги, делала документы. Как только вернулась в Москву, бросилась искать тебя, но никто не знал, куда ты переехала. Сегодня обнаружила тебя чисто случайно. Просто у меня вошло в привычку ездить на улицу Академика Скрябина…
– Галька, сколько же тебе пришлось пережить!
Динулька мирно посапывала в своей кроватке, а мы лежали на пушистом ковре и пили шампанское.
– Галька, а как стукачка-то ожила? – спросила я.
– Да она и не умирала!
– Как это не умирала? Я же ее собственноручно убила.
– Хреновенько ты ее убила. Не добила, а мы впопыхах это и не заметили. Она, на наше несчастье, живучая оказалась. Да и закопали мы ее тоже кое-как, видимо, оставили приличную дыру для воздуха. Ее не Лев раскопал, а какой-то случайный бомжеватый прохожий, который услышал стоны из-под земли и по пьяни начал раскапывать. Потом так перепугался, что убежал. Стукачка – баба здоровая, очухалась, сама вылезла. Даже ямку свою закопала, чтобы никто не узнал. Затем сутки полежала в больнице, вернулась в мотель и со злости замочила какого-то братка. Лев ее простил и снова взял на службу.
Галина замолчала, и я поцеловала ее:
– Прости меня, пожалуйста, за то, что плохо о тебе думала. Ты столько для меня сделала, даже страшно представить! Ты вернула мне дочь.
Галина громко застонала и стала кататься по полу. Я перепугалась и схватила ее за руку:
– Что с тобой?
– Это ломка.
– Какая ломка?
– От мужских гормонов.
– Господи, но зачем же ты так себя мучаешь?
– Затем, что я очень тебя люблю и хочу стать мужчиной…
Мы слились в страстном поцелуе и отдались тому волнению, которое охватило истосковавшиеся друг по другу тела. Нас слишком многое связывало. Слишком многое. Нас связывало прошлое, которое нельзя было ни зачеркнуть, ни забыть. Это прошлое переросло в настоящее…
Я вернулась домой только на третьи сутки, так ничего и не объяснив Сашке.
Я СТАЛА ЛЮБОВНИЦЕЙ ДВОИХ И ЖИТЬ НА ДВЕ СЕМЬИ.
Прошло еще четыре месяца…
Я разрывалась меж двух огней. Жила с Сашкой, но при первой же возможности садилась в джип и мчалась к Галине с Динкой. Когда Галину положили на операцию, с Динкой была няня, да и я старалась проводить с ней как можно больше времени. Перед операцией я дежурила у Галиной постели, поддерживала ее морально и твердила, как сильно ее люблю. Потом выходила в коридор, доставала мобильный телефон, звонила Сашке и говорила, что просто не могу без него жить.
Я НЕ ВРАЛА. Я ВООБЩЕ НИКОМУ НЕ ВРАЛА. Я ОЧЕНЬ СИЛЬНО ЛЮБИЛА САШКУ, ТАК СИЛЬНО, ЧТО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЛА БЕЗ НЕГО ЖИЗНИ. НЕ МЕНЕЕ СИЛЬНО Я ЛЮБИЛА ГАЛИНУ И БЫЛА ЕЙ БЛАГОДАРНА ЗА ТО ОГРОМНОЕ УЧАСТИЕ, КОТОРОЕ ОНА ПРИНЯЛА В МОЕЙ СУДЬБЕ…
За пять минут до операции я подошла к каталке, на которой лежала Галина, взяла ее за руку и сквозь слезы спросила:
– Может откажешься?
– Нет. Я тебе обещала.
– К черту твои обещания…
– Так не пойдет. Мужик я или не мужик? Щетина есть, а ни члена, ни яиц…
Галину увезли, а я осталась в коридоре.
Галина умерла в самом начале операции. Организм не выдержал таких страшных перегрузок за короткое время. Выслушав врачей, которые в общем-то и не рассчитывали на другой исход и, оказывается, Галина прекрасно об этом знала, я выбежала из больницы, бросилась в джип и поехала на работу к Сашке. Закрыв дверь его кабинета на ключ, я принялась говорить, постоянно смахивая слезы. Я говорила долго. Рассказала, в какой семье я родилась, как оказалась в Америке, как хотела продать свое дитя. Про Галину, про встречу с дочерью.
Сказала, что час назад Галина умерла прямо на операционном столе. Я замолчала и ждала приговора. Сашка ударит меня по лицу, выгонит прочь, разлюбит или наговорит гадостей? Но он, мой милый, родной Сашка, не сказал ни единого слова упрека. Он просто положил руки мне на плечи и тяжело вздохнул:
– Господи, как долго я этого ждал…
– Чего?
– Чтобы ты мне рассказала. Я чувствовал, но хотел, чтобы ты сама решилась рассказать.
– Я вызываю теперь у тебя отвращение?
– После всего, что ты рассказала, я полюбил тебя еще больше. А теперь хватит хныкать, поехали.
– Куда?
– За нашей дочерью. Может, хватит уже скрывать ее от родного отца? Пора везти ее домой. Вот для бабы Глаши радости-то будет…
Я заплакала, засмеялась и бросилась Сашке на шею.