Узкие рамки заданной нами темы заставляют ограничиваться рассказами исключительно о тех персонажах петербургской истории, к которым было обращено внимание городского фольклора. Но даже этот небольшой по количеству список имен может дать представление о роли евреев в развитии русской музыкальной, исполнительской и театральной культуры.

В 1970 году ушла из жизни известная пианистка Мария Вениаминовна Юдина. Юдина окончила Петроградскую консерваторию и некоторое время преподавала в ней. Затем занялась концертной деятельностью. О ее неслыханной популярности можно судить хотя бы по тому, что в свое время сам Шостакович считал Юдину, наряду с Владимиром Софроницким, своим серьезным соперником. У Юдиной была примечательная внешность. Она всегда ходила и выступала в черном длинном платье с широкими, так называемыми «поповскими», рукавами. Если верить фольклору, то на сцену она вообще выходила в рясе, под которой скрывались вериги. Этому можно поверить, если вспомнить одну ее запись в дневнике: «Я знаю только один путь к Богу – через искусство».

 

Мария Вениаминовна Юдина

 

Еще более необычной была биография великой пианистки. Еврейка по национальности, дочь единственного на весь город Невель врача и судмедэксперта, она в свое время крестилась и стала фанатичной православной христианкой. Все свое свободное время, недюжинную энергию и немалые средства от концертной деятельности она отдавала церковным делам. Такого советское государство не могло простить даже гениальной Юдиной. Ее выгнали из Консерватории, запретили гастрольные поездки за границу, не раз отказывали в выступлениях на отечественной сцене. Но, как это ни странно, Юдина ни разу не была арестована. Сохранилась даже легенда о том, как Сталин, якобы услышав однажды выступление Марии Юдиной по радио, потребовал запись этого исполнения себе. Никто не решился сказать вождю, что концерт транслировался в прямом эфире и никакой записи нет. Запись концерта в единственном экземпляре будто бы сделали в ту же ночь, срочно вызвав пианистку на студию. Говорят, Сталин, прослушав концерт Моцарта в исполнении Юдиной, прислал ей крупную сумму денег.

Юдина ответила Сталину письмом, в котором благодарила за деньги и писала, что жертвует их на церковь. В конце письма Юдина сообщила Сталину, что будет молиться за то, чтобы Бог простил ему тяжкие преступления перед народом. Что могла ждать Юдина в ответ на такое дерзкое письмо, можно только догадываться. Однако и на этот раз ничего не произошло. То ли письмо просто до него не дошло. То ли он вспомнил о своем семинарском прошлом. То ли даже Сталин не смог поднять руку на такого святого человека. Но, согласно одной из кремлевских легенд, когда он умер, на столике рядом с его кроватью на диске проигрывателя стояла пластинка с концертом Моцарта в исполнении Марии Юдиной.

 

Крупнейший советский мастер массовой песни, который, если верить семейному фольклору, начал подбирать музыку очень рано, еще в 4-летнем возрасте, едва дотягиваясь пальцами до клавиш, Исаак Осипович Дунаевский, был всего на один год младше Юдиной. Основные свои произведения, прославившие его как композитора, Дунаевский создал в так называемый ленинградский период творчества. Здесь он написал музыку к кинофильмам «Веселые ребята», «Вратарь», «Цирк», «Дети капитана Гранта», «Волга-Волга», хотя все они и ставились на Мосфильме. Песни к этим фильмам, едва прозвучав с экрана, становились поистине народными. Их можно было услышать на улице, в парке, во дворе. Они неслись буквально изо всех распахнутых настежь окон квартир. В Ленинграде Дунаевского помнят и как главного дирижера Мюзик-холла, и как создателя и художественного руководителя Ансамбля песни и пляски Дворца пионеров. В 1937 году Дунаевский был избран председателем ленинградского отделения союза композиторов.

 

Исаак Осипович Дунаевский

 

С 1941 года композитор жил в Москве. Мы бы не акцентировали внимание читателей именно на этом факте, если бы не фольклор о нем, который, как это ни удивительно, связан именно с московским периодом жизни и творчества Дунаевского – Дуни или Великого Дуни, как его называли в узком кругу друзей и родственников. Появились завистники, которые стали обвинять композитора то в избыточном употреблении в своих произведениях музыкальных цитат, то в откровенном плагиате, а то и вовсе в том, что он наполнил советские песни еврейскими мелодиями. Будто бы у Дунаевского один из близких родственников, «то ли дядя, то ли двоюродный дедушка был кантором» в местной синагоге, и будущий композитор с детства запомнил мелодии псалмов и народных еврейских песен, которые оставалось только умело использовать.

А вскоре вообще заговорили о том, что творческий потенциал, отпущенный Дунаевскому Богом, вообще исчерпан. Московская молва нанесла композитору обидную и несправедливую оплеуху: «С миру по нотке – Дунаевскому орден», а с легкой руки ядовитого Никиты Богословского пошли гулять по Москве новые прозвища композитора: «Исаак Иссякович» или «Иссяк Осипович».

 

Памятная доска на доме 4 по Гороховой улице

 

Даже отъезд композитора из Ленинграда ставили ему в вину. Будто бы Дунаевский – обыкновенный трус и из Ленинграда просто сбежал, боясь прихода немцев. Хотя на самом деле Дунаевский уехал из Ленинграда чуть ли не за месяц до начала войны, 25 мая, когда о войне, а тем более о сдаче фашистам города Ленина вообще никто еще даже не думал.

В то же время многих раздражало повышенное внимание, которое постоянно оказывали композитору партия и правительство. Награды и поощрения, действительно, сыпались на него как из рога изобилия. Вопреки официальному прозвищу композитора, «Красный Моцарт», за глаза его называли «Сталинским соловьем». Между тем, среди музыкантов бытует легенда о том, как Сталин слушал пластинку с записью «Песни о Сталине», написанную Дунаевским. Кто-то из приближенных подсунул эту пластинку, предварив прослушивание словами о том, что «вот, дескать, наш знаменитый композитор приложил весь свой замечательный талант, чтобы создать достойную песню о товарище Сталине». Сталин задумался, а потом сказал, попыхивая трубкой: «Да, товарищ Дунаевский действительно приложил весь свой замечательный талант, чтобы эту песню о товарище Сталине никто не пел».

Дунаевский покончил жизнь самоубийством. По одной из легенд, из-за сына, который якобы совершил какой-то неблаговидный поступок.

В Петербурге, в доме № 4 по Гороховой улице, где композитор жил с 1936 по 1941 год, установлена мемориальная доска.

 

В конце 1920-х – начале 1930-х годов с Дунаевским в Ленинградском мюзик-холле сотрудничал Леонид Осипович Утесов.

Настоящие имя и фамилия Утесова – Лазарь Вайсбейн. Будущий артист родился в Одессе, в многодетной еврейской семье не то мелкого коммерсанта, не то экспедитора одесского порта. Учился в одесском коммерческом училище, но был отчислен, по версии самого Утесова, за то, что в отместку за какое-то обидное замечание вымазал мелом и чернилами одежду учителя Закона Божьего. Другая легенда утверждает, что «юный Вайсбейн избил городского раввина – преподавателя Закона Божьего».

Знаменитый псевдоним «Утесов» появился в 1912 году, когда одесский артист Скавронский пригласил Вайсбейна в свою миниатюру. Но при этом поставил одно-единственное условие: изменить фамилию. «Никаких Вайсбейнов!» – будто бы решительно заявил он.

 

Леонид Осипович Утесов

 

О мучительных раздумьях, связанных с выбором сценического имени, рассказал в своих воспоминаниях сам Утесов: «Я решил взять себе такую фамилию, какой никогда еще ни у кого не было, то есть просто изобрести новую. Естественно, что все мои мысли вертелись около возвышенности. Я бы охотно стал Скаловым, но в Одессе уже был актер Скалов. Тогда, может быть, стать Горским? Но был в Одессе и Горский. Были и Горев, и Горин – чего только не было в Одессе! Но, кроме гор и скал, должны же быть в природе какие-нибудь другие возвышенности. Холм, например. Может быть, сделаться Холмским или Холмовым? Нет, в этом есть что-то грустное, кладбищенское – могильный холм… „Что же есть на земле еще выдающееся? – мучительно думал я, стоя на Ланжероне и глядя на утес с рыбачьей хижиной. – Боже мой, – подумал я, – утесы, есть же еще утесы!“ Я стал вертеть это слово так и этак. Утесин? – Не годится – в окончании есть что-то простоватое, мелкое, незначительное… – Утесов? – мелькнуло у меня в голове… Да, да! Утесов! Именно Утесов!»

 

Памятная доска на доме 21 по улице Маяковского

 

Еврейское происхождение Утесова не давало покоя истинным русским патриотам. Как-то раз один генерал после концерта покровительственно похлопал Утесова по плечу и заметил: «Хотелось бы, Леонид Осипович, чтобы вы исполняли побольше русских народных песен». И услышал незамедлительный ответ: «Вы, товарищ генерал, наверное, спутали меня с Руслановой».

Сохранилась легенда и о том, как на одном из концертов Утесова за кулисы зашел зритель и долго убеждал певца, что когда-то он работал с его братом Ванькой Утесовым. Утесов вежливо ответил, что никакого брата Ваньки у него нет. Но тот не отставал. И тогда раздраженный Леонид Осипович не выдержал: «Послушайте, Утесов – мой псевдоним. Моя настоящая фамилия Вайсбейн. Я – еврей». И услышал в ответ: «Леонид Осипович, зачем же вы на себя наговариваете?»

Не раз острый и несдержанный язык артиста чуть не доводил его до беды. Однажды Утесова пригласили принять участие в большом кремлевском концерте. Он вышел на сцену и начал: «Мы сегодня очень волнуемся, потому что впервые выступаем против правительства». И осекся, поняв всю двусмысленность сказанного. Напротив, в первом ряду, сидели все члены советского правительства во главе со Сталиным. Но, видимо, у «отца народов» в тот день было хорошее настроение, и это спасло артиста.

В другой раз ему пришлось выступать на концерте, посвященном юбилею НКВД. Утесов вышел на сцену и увидел перед собой зал, заполненный людьми в погонах. В первом ряду сидели руководители органов во главе с самим Лаврентием Берия. Утесов подошел к рампе, улыбнулся своей очаровательной улыбкой и громко сказал: «Я очень рад, что я стою, а вы все сидите». В зале воцарилась мертвая тишина. Только Берия зловеще улыбнулся, сверкнув своим знаменитым пенсне. Но и на этот раз все обошлось.

К 100-летию со дня рождения Леонида Осиповича Утесова в доме № 21 по улице Маяковского, где с 1928 по 1937 год жил выдающийся артист эстрады, была установлена гранитная мемориальная доска, выполненная по проекту архитектора В. С. Васильковского и скульптора Г. Д. Ястребенецкого.

 

Выдающийся эстрадный актер, создавший незабываемую яркую галерею остросатирических портретов современников, Аркадий Исаакович Райкин родился в 1911 году в Риге в еврейской семье портового служащего Исаака Владимировича Райкина и его жены Леи, урожденной Гуревич, работавшей акушеркой. После рождения некоторое время жил в Рыбинске. После революции семья Райкиных переехала в Ленинград. В 1929 году Райкин работал лаборантом на Охтинском химическом заводе. В 1935 году окончил Ленинградский техникум сценических искусств, ныне Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства, куда, кстати, поступил вопреки желанию родителей. Отец считал, что Аркадий «губит себя и позорит семью». Единственное, что может спасти его репутацию, это профессия врача, юриста или, как утверждал он, «любая другая уважаемая специальность».

 

Аркадий Исаакович Райкин

 

Между тем молодой актер вскоре стал лауреатом 1-го Все – союзного конкурса артистов эстрады. Впервые на ленинградских театральных афишах имя Райкина появилось осенью 1939 года. Тогда это был молодой конферансье, вступивший в невольное соперничество с такими маститыми бесспорными корифеями этого популярного в то время эстрадного жанра, как Николай Смирнов-Сокольский, Михаил Гаркави, Петр Муравский. В том же году вместе с группой артистов Райкин основал Театр миниатюр. С 1942 года на многие десятилетия Аркадий Исаакович становится его бессменным руководителем. В народе этот театр иначе как «Театром одного актера» или «Театром Райкина» не называли. «Идти на Райкина» или «Идти к Райкину» стало в Ленинграде синонимом понятия «идти в Театр миниатюр», а выражение «Райкин нашего двора» давно превратилось в расхожую оценку таланта, с высшей степенью похвалы, хотя и с оттенком легкой иронии. Сам Райкин полушутя называл свой театр: «МХЭТ», по ассоциации с МХАТом. Расшифровывали эту аббревиатуру по-разному: и «Миниатюрный Художественный Эстрадный Театр», и «Мой Художественный Эстрадный Театр». Из нее же Аркадий Исаакович образовал собирательное прозвище своих актеров: «Мхеты».

Фольклора об Аркадии Исааковиче до обидного мало. Может быть, не в последнюю очередь потому, что многие поколения ленинградцев-петербуржцев с успехом пользуются бессмертными репликами героев многочисленных эстрадных миниатюр в его исполнении: «Товарищ не понимает», «В греческом зале, в греческом зале», «Девцит», «Женщина тоже человек», «Ты меня уважаешь, я тебя уважаю, мы с тобой уважаемые люди», «Конечно, я выражаюсь научно, но каждый меня понять может», «Это было в 19… страшно сказать, в каком году», «Соображать надо», «Атмосфера была мерзопакостная», «Это я сказал, это я предупреждал», «Вкус спесифический». Несмотря на то что все эти литературные шедевры являются плодом творчества конкретных писателей, работавших с актером, в арсенал городского фольклора они вошли исключительно благодаря исполнительскому мастерству и таланту Аркадия Райкина. Кстати, знаменитое «авоська» тоже впервые прозвучало из уст Аркадия Исааковича. В одно мгновение это слово приобрело поистине всенародную известность. Именно так, с легкой руки любимого актера, стали называть продовольственную сетчатую сумку, без которой в послевоенные голодные годы не решался выйти из дома ни один советский человек. Авось что-нибудь да удастся достать в магазине.

Между тем актерская и личная судьба Аркадия Исааковича была далеко не безоблачной. Отстаивая свое право на тот или иной спектакль, а порой даже на ту или иную реплику, он не раз выходил из высоких кабинетов, держась за сердце. О Райкине злословили, сочиняли ядовитые анекдоты и распространяли самые невероятные слухи. В злоязычной Москве до сих пор живет легенда о том, что «во время арабо-израильской войны Аркадий Райкин, Элина Быстрицкая и Сергей Образцов передали Израилю по одному килограмму золота». И чуть ли не всерьез утверждали, будто бы однажды актер переправил золото и драгоценности, вложив их в гроб своей матери, хотя всем хорошо известно, что тело ее покоится на еврейском участке Преображенского кладбища в Петербурге.

В отличие от власть предержащих, народ Райкина любил. В городском фольклоре есть две любопытные лексические формулы. Одна из них считается высшей похвалой: «Райкин нашего двора». С помощью другой легко дать ироническую оценку любой попытке «работать под Райкина»: «Вчерашняя хохма уже не хохма, товарищ Райкин». Но как это часто бывает, одновременно эта же формула является и высокой оценкой творчества самого Аркадия Исааковича Райкина – великого артиста, выступления которого были всегда злободневными и актуальными и никогда не были ни сиюминутными, ни суетными. До сих пор можно услышать характерный зачин перед употреблением какого-нибудь острого словца или выражения: «Как сказал Аркадий Райкин…» Это его роднит с другим великим ленинградцем – Михаилом Зощенко.

 

Памятная доска на доме 17 по Каменноостровскому проспекту

 

О популярности Аркадия Райкина и сегодня слагают анекдоты. Один из них бытует в Эрмитаже. «Вы знаете, что он наделал своими выступлениями?! – искренне возмущаются служительницы. – К нам подходят с одним и тем же вопросом: „А где тут у вас Греческий зал?“»

В последние годы жизни актера отношения Райкина с партийными властями Ленинграда стали ухудшаться. Особенно неприязненными они сложились у Райкина с первым секретарем Ленинградского обкома КПСС Григорием Васильевичем Романовым. Как говорили в Ленинграде: «Райкин знал, что Романов его не любит. Романов знал, что Райкин это знает». Наконец Аркадий Исаакович не выдержал и обратился к прямо к Леониду Ильичу Брежневу с просьбой перебраться вместе с театром в Москву. В 1982 году театр Аркадия Райкина переехал в столицу и был переименован в Государственный театр миниатюр, а в апреле 1987 года получил имя «Сатирикон». Руководителем театра после смерти артиста стал сын Аркадия Исааковича – Константин Аркадьевич Райкин.

А в современном Петербурге бывший Театр эстрады на Большой Конюшенной улице теперь называется Санкт-Петербургский государственный театр эстрады имени Аркадия Райкина. Посвящена Аркадию Исааковичу и мемориальная доска, установленная на фасаде дома № 17 по Каменноостровскому проспекту, исполненная в 1994 году, с памятным текстом: «Здесь жил с 1956 по 1986 гг. выдающийся артист Аркадий Райкин».

 

В советском Ленинграде широкой известностью пользовался актер театра и кино Ефим Захарович Копелян. Ефим Копелян родился в 1912 году в местечке Речице /ныне – Гомельская область, Белоруссия/. Он был одним из шестерых сыновей в еврейской семье лесозаготовителя и специалиста по сортировке пород деревьев Залмана Давидовича Копеляна и Маши Мордуховны Копелян, урожденной Френкель.

Вся творческая жизнь Ефима Копеляна связана с Большом драматическом театром, где он работал с 1935 года, после окончания театральной студии. «Наш русский Жан Габен» – так, согласно одной из театральных легенд, назвал Копеляна главный режиссер театра Георгий Александрович Товстоногов.

 

Ефим Захарович Копелян

 

Пьесы, в которых особенно ярко проявился незаурядный талант актера, давно уже стали театральной классикой. А такие роли, как Илларион в спектакле «Я, бабушка, Илико и Илларион» или Свидригайлов в кинофильме «Преступление и наказание», блестяще сыгранные Копеляном, навсегда останутся в памяти ленинградцев.

Копелян покорял редким обаянием и завораживающим тембром голоса. Всем памятен голос актера за кадром в телесериале «Семнадцать мгновений весны». На всем протяжении телефильма он ни разу не появился в кадре, но каждый раз его виртуальное «появление» за экраном с замиранием сердца ожидали миллионы телезрителей. Именно тогда у Копеляна появилось новое, народное имя, которое, надо полагать, навсегда сохранится в арсенале петербургского городского фольклора: «Ефим Закадрович».

 

Памятная доска на доме 47 по Бассейной улице

 

Похоронен Копелян на Актерской дорожке Литераторских мостков Волкова кладбища. На памятнике в виде надмогильного пилона изображена театральная маска. На фасаде дома № 47 по Бассейной улице, где в 1962–1975 годах жил Ефим Захарович Копелян, установлена мемориальная доска.

 

Известный актер театра и кино Сергей Юрский родился в Ленинграде в артистической семье. Его отец Юрий Сергеевич работал художественным руководителем цирка. О своем происхождении Юрский сказал сам: «Во мне есть еврейская кровь. Но я человек русский и всегда себя считал русским. Будучи и наследственно православным, и постепенно сам придя к православию как религии родителей. Еврейские корни есть и со стороны матери, но и там это были крещеные евреи». В театральных кругах живет легенда, что Юрский – это псевдоним Сергея Юрьевича. На самом деле это псевдоним его отца – Юрия Сергеевича Жихарева, взятый им еще в ранней юности во время выступлений в гимназических спектаклях и являющийся простым производным от его имени – Юрий.

 

Сергей Юрьевич Юрский

 

Если верить семейным легендам, маленький Сережа все свое свободное время проводил в цирке и во время репетиций бегал по манежу. Артисты любили пророчить ему цирковое будущее, на что мальчик отвечал одним и тем же категорическим «нет!» и каждый раз будто бы добавлял: «Буду театральным артистом».

Творческую карьеру Юрский начинал в Большом драматическом театре имени А. М. Горького. Сыграл много замечательных ролей, в том числе две, ставшие знаменитыми не только в Ленинграде: Эзопа в пьесе «Лиса и виноград» и Чацкого в спектакле Товстоногова «Горе от ума». В то время ленинградцы любили говорить: «В Ленинграде есть три достопримечательности: белые ночи, Медный всадник и Сергей Юрский».

Однако отношения Юрского с власть предержащими не сложились. В Ленинграде он был неугоден. Со сцены он позволял себе читать рассказы Зощенко и стихи Бродского, вел себя вызывающе, отпускал шутки, граничащие с политическим хулиганством.

Достаточно напомнить о его выступлении на одном из открытых капустников: «Вчера состоялось открытие дермопровода Москва – Ленинград, – торжественно объявил Юрский. – Первый секретарь Обкома КПСС Толстиков перерезал красную ленточку, и первые тонны московского дерьма хлынули в Ленинград». Такое не прощают. Начались интриги. Его будущей жене, актрисе Наталье Теняковой, не раз откровенно намекали, зачем она связалась «с этим диссидентом». Посыпались «письма возмущенных школьных учителей». Они с ужасом писали, что Чацкий в исполнении Юрского борется не с царским режимом, а «с нашей советской властью».

Да и отношения с Товстоноговым оставляли желать лучшего. Юрский был чересчур независимым. После 26 лет работы в БДТ, он покинул Ленинград и уехал в Москву.

В Санкт-Петербурге есть своеобразный памятник Сергею Юрскому. Бронзовая скульптура Остапа Бендера, что установлена у фасада одного из домов на Итальянской улице, как две капли воды похожа на великого комбинатора, каким изобразил его Юрский в кинофильме «Двенадцать стульев».

 

Алла Яковлевна Шелест. Портрет работы В. М. Орешникова

 

В это же время на сцене Театра оперы и балета имени С. М. Кирова блистала одна из выдающихся балерин XX века, талантливая ученица А. Я. Вагановой, еврейка по происхождению, легендарная Алла Яковлевна Шелест. В театре она служила с 1937 года, после окончания хореографического училища. Исполнила запоминающиеся партии Параши и Царицы Бала в балете Р. М. Глиера «Медный всадник». До сих пор восхищают ее партии в балетах «Спартак», «Пламя Парижа», «Маскарад». Она вполне заслужила подлинную любовь ленинградцев. В народе ее нежно называли одним воздушным именем: «ШелестАлла». Ей посвящали столь же прекрасные каламбуры:

Ее называли «самой романтической фигурой в русском балете середины XX века».

Особенно ярко проявился талант Аллы Шелест в постановках выдающегося советского балетмейстера Леонида Якобсона. В его хореографических миниатюрах она представала то сдержанно-страстной в «Вечном идоле», то поэтичной в «Поцелуе», то щемяще-трогательной в «Слепой». Все эти миниатюры поставлены по мотивам скульптур Огюста Родена.

Такой же ожившей скульптурой великого французского скульптора предстает и памятник прима-балерине Алле Яковлевне Шелест, установленный в 2001 году над ее могилой на Волковом кладбище. Памятник выполнен из каррарского мрамора на пьедестале из красного гранита. Автор памятника – А. Г. Дёма.

 

Оставила свой след в ленинградском городском фольклоре и московская актриса Фаина Георгиевна Раневская, урожденная Фанни Гиршевна Фельдман.

О происхождении своего знаменитого псевдонима рассказывает сама Раневская. Однажды, гуляя со своим другом, она зашла в банк, чтобы получить деньги, присланные матерью. «Когда мы вышли из массивных банковских дверей, рассказывает актриса, – то порыв ветра вырвал у меня из рук купюры – всю сумму. Я остановилась и, следя за улетающими банкнотами, сказала: „Как грустно, когда они улетают!“ – „Да ведь вы Раневская! – воскликнул спутник. – Только она могла так сказать!“ Когда мне позже пришлось выбирать псевдоним, я решила взять фамилию чеховской героини».

 

Фаина Георгиевна Раневская

 

В фольклор Фаина Раневская попала благодаря своему неиссякаемому искрящемуся остроумию. Многие ее высказывания, едва сорвавшись с ее уст, мгновенно превращались в крылатые выражения, попадали в анекдоты, становились достоянием фольклора. Некоторые из них отмечены узнаваемой петербургской метой. Так, например, однажды Фаина Георгиевна провела свой отпуск в одном из санаториев под Ленинградом, в пригородном дачном поселке Репино. На следующее утро после приезда, вспоминает актриса, ее подруга, разбуженная шумом проходившей электрички, постучалась к ней в номер: «Как отдыхали, Фаина Георгиевна?» – «Танечка, как называется этот дом отдыха?» – «Имени Яблочкиной». – «Почему не имени Анны Карениной? Я всю ночь спала под поездом».

В другой раз она резко высказалась в адрес художественного руководителя Драматического театра имени Пушкина – Игоря Горбачева. Горбачев был одним из любимейших актеров советских партийных бонз. Награды сыпались на него как золотой дождь. Остроумнейшей Фаине Георгиевне Раневской петербургская молва приписывает слова, оброненные ею по случаю очередного награждения Игоря Олеговича: «За создание в искусстве образа довольного человека».

По воспоминаниям Раневской, «у них с Анной Андреевной Ахматовой была общая страсть – Пушкин». Она любила его читать со сцены. Впрочем, не обошлось без анекдотов. В одном из них, который не то пересказала, не то придумала неистощимая Фаина Раневская, мальчик сказал: «Я сержусь на Пушкина, няня ему рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои».

Театральная жизнь Раневской складывалась странно. Несмотря на безусловный талант актрисы, и в театре, и в кино ей доставались исключительно маленькие роли второго плана. Однажды обида выплеснулась наружу. «Да что же это такое?! Почему вы не видите меня в главных ролях?» – воскликнула она в лицо главному режиссеру Театра имени Моссовета, где она служила, Завадскому. «Фаина Георгиевна, да что вы можете сыграть из главных ролей?» – вопросом на вопрос ответил Юрий Александрович. «Я все могу, – отпарировала Раневская, – кроме Ленина. Боюсь упасть с броневика».